Тем временем Кожин поднял с пола вешалку и, держа ее наперевес, словно копье или таран, ринулся на существо в одежде Юлии Кранке, уже приземлившееся на пол.

Тварь остановила его единственным движением — взмахнув уродливой рукой, отводя столб вешалки ударом ладони. Словно пощечину наносила. И зашипела, скалясь.

— С-с-сила! — различил в этом шипении Андрей. — Т-т-тепер-р-рь у меня ес-с-сть с-с-сил-ла! А у вас-с-с нет!

Но уже в следующий миг выстрел Пакова, сделанный им из положения сидя, угодил в бок существа. И, была у твари хваленая сила или нет, но под тканью свитера расплылось черное пятно, похожее на чернильную кляксу.

Вот только, увы, тварь как будто не заметила этой раны. Тем более, не досаждали ей, похоже, уже ни подстреленная щека, ни поврежденная лапа, ни удар при падении. С прежней прытью существо подскочило, влетев на стену в метре над не успевшим подняться на ноги лейтенантом.

Впрочем, сделать свое черное дело ей не удалось. Вспугнутое выстрелом теперь уже Андрея, существо торопливо поползло к потолку.

— Как же тебя унять? — вполголоса вопрошал, озираясь, поднявшийся с пола Марьян Паков. Что тварь, напавшая на них с Кожиным — не из тех, с кем можно сладить оружием… обычным, до него уже дошло. Вот только другого оружия в их распоряжении не было. Против подобного врага наверняка бы пригодились… ну, хотя бы серебряные пули. Да только где их взять? А если не серебряные пули, что тогда?

Тут взгляд Пакова упал на цепочку с крестиком, лежавшую на маленьком столике под одним из зеркал, перед которыми в былые времена актеры наносили грим. Лейтенант заметил крестик — и в душе его затеплилась надежда. Внезапная находка обещала стать еще даже более действенной, чем пресловутые пули из серебра.

Рука Пакова торопливо сгребла цепочку, а мозг немедленно выдал заманчивую идею.

— Пан шеф, — окликнул лейтенант Андрея Кожина. — У меня задумка одна. Надеюсь, сработает. Только… это… помогите приземлиться этой твари. Как-нибудь спустите с потолка.

Сам Кожин в это время как раз держал существо в одежде Юлии Кранке на мушке. И ежесекундно переводил ствол то в одну сторону, то в другую, следуя за движениями твари. Та, как гигантский паук, переползала туда-сюда: шаг вперед — шаг назад, уходя с линии еще не открытого огня.

Да, радовало, что это инфернальное создание, хоть немного, но все-таки боится пуль. Хотя бы считает их попадание в себя чем-то неприятным, как человек — укус комара или кучу дерьма, внезапно обнаруженную под подошвой.

И все-таки до Андрея тоже дошло, что палить в тварь — пустая трата патронов. Требовалось что-то весомее. Поэтому затею Пакова, даром, что полностью не озвученную, он воспринял с энтузиазмом.

Отложив малоэффективный пистолет, Кожин снова взялся за столб вешалки. Приподнял, целя верхушкой в потолок; точнее — в горб существа.

Тварь в свою очередь тоже оказалась не лишена сообразительности. Увидев тянущийся к ней столб с несколькими крючьями, она взмахнула рукой… нет, скорее, все-таки, когтистой лапой, пытаясь отмахнуться от вешалки, а оставшимися тремя конечностями — удержаться на потолке.

Удар вышел неслабый, даже несмотря на неудобную позицию. Один из крючьев для одежды отломился и улетел прочь. Вешалка заходила ходуном в руках Андрея. Да и сам он едва устоял на ногах.

Но все-таки удержался. И вешалку из рук не выпустил.

Ответная атака Кожина оказалась к его радости весьма болезненной для твари. Та отвратительно взвизгнула, когда крючья, венчавшие столб, ударили ее в спину. А затем слетела с потолка — сметенная, как гигантская муха не менее исполинской мухобойкой. С той лишь разницей, что у вышеназванной мухи имелось перед этой тварью одно преимущество. Способность летать, а значит, больше возможностей для маневра.

Горбатое существо грянулось об пол, приземлившись среди обломков ранее разваленного им стола. Но почти сразу вскочило на ноги. И, не прекращая визжать, кинулось на своего обидчика.

Андрей не успел ни отскочить, ни, тем более, снова взяться за пистолет и нажать на курок. Все, на что хватило ему времени — это отпустить столб-вешалку, поставив ее так, чтобы она оказалась между Кожиным и тварью. Последняя, впрочем, преодолела эту, чисто символическую преграду походя. Просто едва заметно отклонившись. И не сбавляя скорости.

Взмах передней лапы; пять крючковатых когтей сверкнули в воздухе и ударили в грудь Андрею, разрывая пиджак и рубашку, пронзая кожу. Светлая ткань рубахи в считанные мгновения покраснела от крови.

Но прежде чем тварь нанесла следующий удар — целя на этот раз в живот Кожину — подоспел Марьян Паков. И размашистым движением руки приложил ладонь с крестиком к макушке существа.

Раздалось шипение, как бывает, когда на горячую сковороду прольют немного воды. От головы твари — от того места, где к ней прикоснулся крест — повалил дым. Густой, черный и зловонный. А рука Пакова чувствовала, как крестик под ладонью стремительно нагревается. И лейтенант еле удержался, чтобы не отдернуть эту руку.

Тварь заверещала теперь непривычно жалобно. Крик ее живо напомнил нестройный хор людской агонии с давешней видеозаписи, запечатлевшей последние мгновения жизни в городке Гродница. Только звучал он искаженно и вызывал не сочувствие, а отвращение. Так же примерно склонны искажать в своих творениях реальный мир художники из числа «модных», но имеющие явные проблемы с психикой. Или столь же не вполне здоровые ди-джеи — классические мелодии.

Под аккомпанемент собственного вопля существо бросилось наутек. Сметя на ходу обломки стола, какое-то кресло, а напоследок — цветочный горшок, из которого торчал давно засохший безжизненный кустик, тварь вскочила на подоконник. И, пробивая в прыжке мутное, давно не мытое стекло, проламывая оконную раму, вывалилось наружу.

Подбежавшие к разбитому окну Кожин и Паков проводили тварь взглядом. На их глазах та протрусила по серому от сухой травы мертвому газону, по брусчатой дорожке, и, выскочив на улицу, завернула за угол одного из близлежащих зданий. И скрылась, не прекращая дымить и на ходу теряя форму — сама обращаясь в облако черного дыма.

Затем лейтенант полиции и сотрудник отдела «Т» встретились взглядами.

— Что это было? — вопрошающе молвил Андрей.

— Смотря, в какой момент, пан шеф, — ничуть не смутился его визави, чье лицо снова озарилось улыбкой добродушного простака. — Если вы о событиях последних нескольких секунд… то это, пожалуй, больше всего похоже на изгнание нечистой силы. А если вообще… то, осмелюсь предположить: судя по одежде, а также в соответствие с законом Лавуазье, что ничего-де не исчезает бесследно и не появляется из ничего, в роли этой самой нечисти выступала наша заклятая подруга… боевая, хе-хе. Фрейлейн Кранке.

Кожин печально вздохнул, а Паков добавил:

— Хотя насчет Лавуазье я бы не зарекался… применительно к такому месту.

Андрей промолчал, про себя полностью согласный с последней фразой. Потому как не мог вновь не вспомнить целых четырех Измаилов.

Затем перевел взгляд на оцарапанную тварью грудь. Рана, вопреки опасениям, оказалась пустячной. Кровь уже остановилась, да и боли почти не было. Разве только жжение в том месте, где уже начал рубцеваться след от когтистой пятерни.