Глава девятая: Даня
Меня никто никогда не динамил.
Я не то, чтобы меняю девчонок, как носки, но иногда случалось зацепить в клубе какую-то развязную деваху и оттянуться с ней, засадив пару раз в туалете или на улице, в ближайшем темном углу. Никогда не было такого, чтобы я сделал кому-то откровенный намек – и мне показали средний палец. А у меня были девочки явно постарше Колючки.
Поэтому до конца занятий я не просто злой – я буквально бешенный.
Вся надежда на то, что хотя бы на классном часе насмотрюсь на эту гордячку и дам много поводов покраснеть ее щекам. Почему-то именно ее румянец охуенно заводит. Как будто это я – взрослый учитель. А она – малолетка, которую я хочу поиметь вопреки законам морали. Хотя. Ну какая уже на хрен мораль? На нас не распространяется ни одна статья УК – я задался вопросом и провел свое маленькое исследование.
Но лучше совсем не становится, потому что как раз перед классным часом Ромка Тучинский прет на первую парту, хоть ему там точно не место – он единственный в классе, кто почти одного со мной роста, но худой, как доходяга.
— Отсюда на ножки Вареньки такой видок, - прищелкивает он языком и мальчишки поддерживают его улюлюканьем и свистом.
Хорошо, что у меня под рукой нет ничего потяжелее, а то бы разбил ему голову.
Варламова снова пытается сесть рядом, но я опережаю ее и специально выкладываю ноги на соседний стул. Она кривится, передергивает плечами и просто сваливает, перед всем классом еще раз рассказывая, какой у нее классный и молодой репетитор по французскому. Я его видел, и знаю, что он дрожит от одной мысли о том, что ее строгий папаша заподозрит в сторону любимой дочурки какие-то не такие взгляды.
Колючка приходи сразу после звонка: так спешит, что пару минут просто переводит сбившееся дыхание. И я, сука, просто цепенею, потому что на ней сегодня не скучная юбка в пол, а темно-серое платье чуть выше колена, которое так туго обтягивает ее худощавую фигурку, что виден каждый изгиб. А еще вставшие под тканью соски, как будто она замерзла.
Меня словно током лупит от одной мысли, что это шоу – не только для моих глаз. И похабная улыбающаяся рожа Тучинского хорошее тому подтверждение. Он сует палец в рот и начинает облизывать верхнюю фалангу, недвусмысленно намекая на то, что все видит и не прочь проделать эту мерзость.
Встаю.
Подхожу к нему впритык и, пока он таращится своими рыбьими глазами, хватаю его за затылок и со всего размаху впечатываю рожу в парту.
Секундная гробовая тишина – и громкий ссыкливый вой. Присаживаюсь рядом на корточки и шепотом, чтобы слышал только он, говорю:
— Сделаешь так еще раз или снова сюда сядешь – я тебя урою. Ну, кивни, если въехал. – Кивает быстро и энергично, подтирая кровавые сопли под носом. – А теперь скажи, что у нас все хорошо, просто пацанский разговор.
Он громко повторяет мои слова и просится выйти, чтобы умыться. Ошарашенная Колючка разрешает, а я с трудом борюсь с желанием затащить ее в кладовку, сорвать с плеч платье и попробовать на вкус тугие соски. Сжать вокруг них губы, и посмотреть, как она выгнет спину от удовольствия.
Факт – я бешено, не понятно почему и по какому праву, невыносимо сильно ее ревную.