Однажды я была одна в лаборатории. Вошел Леонид.

Он обратился ко мне:

– Прошу вас, Татьяна Ильинична, приходите сюда сегодня ровно к десяти вечера. Кроме вас и меня, в институте будет только Симон. Он остается в резерве вне лаборатории. На всякий случай…

– Что вы хотите делать? – пробормотала я.

– Хочу проверить одно предположение, – тихо ответил Леонид. – Мы будем под надежной защитой, – улыбнулся он, кивнув на стеколевый колпак. – Так или иначе, но шаровая не выйдет из стен лаборатории. Посмотрим, как она будет вести себя. Я не сделаю прежней глупости и не открою двери…

И вот наступил вечер. Я в лаборатории. Леонид пригласил меня занять место рядом с ним. Шаровая не могла выйти из лаборатории. Все стены были изолированы стеколем.

– Кажется, удачно подобрал форму электродов, – сказал Леонид.

Он закрыл дверцу изоляционного колпака. Включил подачу кислорода и аппарат для поглощения углекислоты. Двинул рукоятку рубильника. Часы показывали ровно 22.40.

Шаровая – редкостный экземпляр! – подлетела к колпаку. Нас от нее отделяла только толстая стеколевая стенка. Огненный шар весь светился изнутри, но не ослеплял глаз. Леонид осторожно выключил напряжение. Шаровая мягко и ласково, словно пушистый котенок, обогнула колпак, будто постучалась к нам: «Пустите меня к себе, пожалуйста».

Она не имела никакого желания прятаться в колбу и легко избегала ловушку, которую Леонид подставил ей у электродов. Вот она опустилась к углу и покатилась по полу, словно отыскивала, нельзя ли ей пролезть в щель у порога. Потом она стала резвиться под потолком и вдруг упала на полку с лабораторной посудой.

Я ожидала разряда шаровой. Но никакого разряда не произошло. Мне показалось, что шаровая упала с полки и все-таки нашла щелочку, чтобы незаметно исчезнуть.

Леонид засмеялся и неожиданно открыл дверцу:

– Прошу вас, – сказал он, приглашая меня выйти.

Я остановилась на пороге, пораженная необычайным зрелищем.

Шаровая мирно лежала на полке. Лаборатория была освещена таким необычайным светом, что я зажмурила глаза. Потом открыла их снова.

Свет излучался из прозрачной надтреснутой трубки насоса. Той самой, которую положили мы с Олей. И я не сразу сообразила, в чем дело.

Подошли ближе и увидели – шаровая молния забралась в трубку и сидела там.

– Симона! – приказал Леонид.

Я бросилась к двери. Тот явился через считанные секунды, готовый на все.

– Фото! – было второе приказание.

Симон приготовил аппарат.

– Раньше, чем документировать такую необычайную вещь, – серьезно произнес Леонид, – примем необходимые меры предосторожности. Вдруг шаровой надоест сидеть в заключении и она вздумает выскочить на свободу!

Симон умел понимать все с полуслова. Он быстро помог Леониду протянуть от заземлительного шпунта идеально изолированный трос. Мы подтягивали конец троса к полке с таким расчетом, чтобы шаровая при первой же попытке выбраться из цилиндра натолкнулась на трос и ушла по нему в землю.

– Отставить! – вдруг очень весело произнес Леонид и смело дотронулся пальцем до светящегося цилиндра. Трос выпал из рук Симона.

– Почему? – пробормотал он.

– А потому, что она попалась, милая! – усмехнулся Леонид.

Он гладил цилиндр, как любимую собачонку, и говорил нам:

– Видите? Понимаете? Шаровая, проникнув в цилиндр, запаяла за собой выход. Может быть, она сейчас разорвется и разнесет все вдребезги вокруг? Но у меня такое предчувствие, что нет! Думаю, обойдется благополучно! И еще одно условие: никому не говорить о происшествии. Степану я скажу сам.

– Ага, – отозвался Симон.

– Теперь давайте ее фотографировать, – предложил Леонид.

Это было нелегким делом. Симон снимал шаровую и справа и слева. Даже вскарабкался на стол и заснял цилиндр с шаровой сверху.

Это был очень торжественный момент, когда Симон, будто священнодействуя в фотолаборатории, освещенной таинственным густо-красным светом, опустил негатив в ванночку с проявителем. Мы все трое наклонились над ней.

Вот обозначился неясный контур взлохмаченного фантастического очертания, и я вспомнила про голову Медузы.

В середине ночи автомобиль отвез меня домой. Мне было разрешено явиться в лабораторию после полудня. Леонид с Симоном остались. Они были осторожны и предусмотрительны. При шаровой следовало дежурить, как около бомбы замедленного действия.

XX. Туманность в созвездии Южного Циркуля

Грохотов рассматривал негативы и отпечатки, которые подавал ему Симон. Леонид стоял рядом с самым непроницаемым видом. Голубые его глаза казались мне потемневшими и усталыми.

– Ну-с, дорогой Леонид, на темном фоне я вижу туманное, как бы слоистое, светлое пятно, неясный контур… – бормотал Грохотов со значительным видом. – Да, пожалуй, с намеками на спиральность. Но из этого ровно ничего сверхвероятного не следует.

Леонид слегка улыбнулся.

– Следствие придет само собой.

– О да, конечно, – заторопился Грохотов. – Случай требует тщательного изучения. – Он строго посмотрел на меня и Симона. – Прошу вас хранить эту тайну. Полагал бы поставить в известность академию.

– Я бы сам полагал так, – сухо произнес Леонид. – Но повременил бы. Я бы и тебя, Степан, просил хранить пока эту тайну. Всего только несколько дней. Мне хочется действовать наверняка… Кое-что проверить, посоветоваться кое с кем. И не открывать прежде времени секрета.

– Как ты полагаешь? – прищурился на него Грохотов. – Вряд ли согласятся физики…

Леонид смотрел на один снимок, далеко отставив его от себя. Наконец сказал неожиданно:

– Сейчас меня интересуют не физики и не химики.

– А кто же? – строго нахмурил брови Грохотов.

– Астрономы.

Это было неожиданно и необычайно. Больше Леонид не проронил ни слова. Он молча сложил фотоснимки в папку и вручил их мне.

Через час я сидела рядом с Леонидом в кабине двухместного автомобиля и бережно держала папку.

Леонид очень ловко управлял машиной. Он молчал, а мне не хотелось нарушать этого молчания. Мы выбрались за город и теперь неслись по темному, влажному асфальту между аллеями по-осеннему безлистных деревьев.

Ужасно хотелось знать, куда мы едем.

Леонид круто повернул руль, и мы свернули с шоссе. Впереди я увидела высокое здание и возле него какие-то башни с куполами.

Леонид умерил бег авто и пояснил:

– Перед нами ЦАИ, или, что то же, Центральный астрономический институт. Директор академик Лунин ждет нас. Вы слыхали о нем?

– Нет.

– Лунин – известнейший астрофизик. Сейчас у нас произойдет интересная встреча. И я вас взял, как своего доверенного свидетеля. Вы будете только слушать и молчать. Я покажу ему фото… – Леонид кивнул на папку. – Здесь имеются такие, которых вы еще не видели.

Академик Лунин поразил меня. Великолепная рыжеватая шевелюра, окладистая борода. Почему-то на его носу сидело две пары очков. С непостижимым проворством он вскидывал на лоб то одну, то другую, то обе вместе. А на его письменном столе лежало еще несколько очков и пенсне в самых причудливых оправах. Леонид мне потом объяснил, что Лунин любит рассматривать все в мельчайших подробностях и считает оптические стекла самым замечательным достижением человечества.

Мы были приняты чрезвычайно любезно. Леонид вынул одно фото и протянул академику.

Академик снял очки и вооружил глаз каким-то очень сложным пенсне.

– Разрешите продемонстрировать снимки, о которых я имел удовольствие сообщить вам по телефону.

– Посмотрим, посмотрим, – профессионально, почти безразличным тоном выговорил он, принимая фото из рук Леонида.

Посмотрел, погладил бороду, спросил:

– Интересная туманность… Откуда это? В северном полушарии нет такой…

– Вы правы, – ответил Леонид с суховатой вежливостью. – Снимки попали ко мне случайно. Они сделаны моим другом Пирсом в Антарктике… Туманность в созвездии Южного Циркуля…

– Любопытно, – пробормотал несколько раз академик, рассматривая ряд фото с точнейшим изображением нашей шаровой молнии, мастерски отпечатанных Симоном.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: