Наша станция бездействовала. Привезли новую аппаратуру. Вокруг площадки поставили зоны заграждений. Лишь только кто-либо посторонний вступал на территорию нашей горы, автоматически включались прожекторы и сигнал тревоги. Заградители были расположены так, что всякий приближавшийся к станции неизбежно пересекал луч телемеханического оборудования и включал реле тревоги. Видимо, на станции готовились важные опыты.

Когда оборудование было закончено, Леонид позвал меня в лабораторию:

– Посмотрите новый аппарат. Идея вашего отца получила современное техническое оформление. Смотрите, вот гребенки из иридиево-платинового сплава. Расчет зубцов мне подсказал Степан Кузьмич.

Не буду описывать, друг мой, всех технических подробностей. Наступил день, когда включена была новая аппаратура, и цилиндры из стеколя поймали двух новых пленниц. Они были выловлены прямо из атмосферы. Великолепные шаровые источали в лаборатории странное голубое сияние.

– Симон предложил для искусственной воздушной трассы использовать радиоволны, – сказал однажды Леонид, когда мы сидели за утренним завтраком.

Оля вспыхнула и взглянула на Симона с величайшей гордостью. Грохотов, медленно допивавший свой кофе, одобрительно буркнул:

– Любопытно. Пусть рассказывает… Хотя обстановка и неподходящая для научного доклада.

– Не стесняйтесь, Симон, – невозмутимо произнес Леонид. – Обстановка, по-моему, наоборот, самая подходящая. Довольно с нас кабинетных заседаний. Но если ты, пунктуальнейший Степан, хочешь, я могу сказать вступительное слово. А пока, девушки, налейте мне еще стаканчик.

Медленно размешивая сахар ложечкой, Леонид сказал:

– Теперь для нас нет сомнения, что шаровая – сгусток, скажем пока, энергии. На страницах журналов будут спорить. Пусть спорят. Но в институтском музее имеется препарат шаровой. Лунин подтвердил, что спектр шаровой близок к спектру космической туманности, в которой, по его мнению, нет строгой дифференциации на отдельные элементы, известные по таблице Менделеева… Но дело оказалось несколько сложнее, – продолжил Леонид после небольшой паузы.

Я заметила, что он стал говорить медленней, как будто подбирал слова для формулировок.

– Здесь у нас имеются две шаровых. Вы знаете, как они получены нами. В высокогорных районах, где воздух постоянно насыщен электричеством, ваша система воздушных антенн, включенная в приемники, обладает способностью собирать электроэнергию. Она как бы сгущается – я не настаиваю сейчас на точной формулировке – и стекает со стеколевыx хранилищ. По-видимому, стеколь создает наиболее благоприятные условия для такого сгущения. Как бы то ни было, мы уже сейчас имеем в нашем распоряжении два сгустка огромной мощности… И мечтаем передавать эту энергию. Возить на аэропланах стеколевые банки с энергией сложно…

– Ближе к делу, Леонид, – перебил Грохотов. – Говоря прямо. Нужно пересылать сгустки энергии непосредственно из места их образования к месту потребления? Так?

– Да, перед нами стоит такая задача, – сдвинул брови Леонид.

– И ты согласен, – продолжал Грохотов, – что нужна искусственная трасса. Ну что ж, можно ионизировать воздух, используя препарат радия…

– Я думал об этом, – произнес Леонид. – Но разве возможно, например, на протяжении трех тысяч километров, отделяющих нашу высокогорную станцию от радиозавода в тундре, уставить поверхность земли радиевыми иониагаторами, хотя бы они были в сотни раз мощнее старых «Р-2»? Понадобится громадное количество радия. А как мы будем фильтровать и дозировать нужные лучи радия? Гамма-лучи устремятся вверх к слою Хевисайда и пропадут там. Альфа– и бета-лучи беспорядочно рассеются в атмосфере на высоте не больше одного километра. Не сердись, Степан, но боюсь, что получится довольно смешная картина. Наши шаровые начнут прыгать по земле от одного ионизатора до другого, и трудно будет следить, чтобы трасса всегда была в полном порядке.

– А что предлагает Симон?

– Вам слово, – предложил Леонид Симону.

– С моей стороны, разумеется, большая дерзость вносить принципиально новое предложение, – начал Симон и обвел нас всех своими черными выразительными главами. – Но меня увлекает возможность передавать электромагнитную энергию по воздуху за сотые доля секунды. Я уже говорил Леониду Михайловичу, что пора нам от передачи ничтожно малых мощностей без проводов, как это делается в радиотехнике, перейти на беспроводниковую передачу больших доз энергии. Я попробовал подсчитать…

– Любопытно, – прервал его Грохотов. – Я мог бы помочь вам в вычислениях…

– Ориентировочные расчеты я уже сделал, – деликатно ответил Симон. – Коэффициент полезного действия будет минимум девяносто восемь процентов.

Грохотов в нескрываемом волнении оттолкнул от себя стакан и уставился на Симона.

– Более чем любопытно… Что же вы предлагаете?

Мне показался несколько туманным ответ Симона.

– Мы могли бы попробовать работать, используя некоторые достижения радиотехники.

Вынув портсигар, Грохотов начал медленно выбирать папиросу. Видимо, он обдумывал ответ Симона.

– Какое же именно достижение вы разумеете? – наконец спросил Грохотов, пряча портсигар в карман.

Симон любезно протянул Грохотову зажигалку.

– Имеется несколько возможностей.

И начал сыпать терминами, непонятными для меня.

Грохотов обрушился на Симона, обвиняя его в том, что он не продумал до конца своего предложения технически и даже не остановился на определенном варианте.

Начинался спор.

– Мне нравится задача освободить поверхность земли от опутавших ее электропроводов, от технической сверхсложности, – сказал, между прочим, Симон. – Представьте, Степан Кузьмич, хотя бы на минуту возможности будущего… Попробуйте хоть минуту помечтать… Когда думаю о будущем, мне хочется стать поэтом. Мы распахиваем с вами окно в будущее и видим, что электромагнитная энергия передается свободно, без проводов, что человек полностью овладевает колоссальной силой электричества… Земля становится цветущим садом… Как это красиво и увлекательно!

Никогда раньше не думала я, что наш немногословный Симон умеет так говорить. Как проникновенный художник, рисовал он перед нами грядущую красоту обновленной земли…

Ах, как спорил Грохотов с Симоном! Но когда Леонид подвел итог спору, Степан Кузьмин был вынужден согласиться с доводами своих друзей.

Он медленно поднялся со стула и покачал головой.

– Попробуем действовать. Но если ничего не выйдет, пеняйте на себя…

Леонид ответил ему:

– Без риска и без творческой фантазии нельзя браться ни за какое дело. Чудак ты, Степан! Как ты мог забыть наши первые с тобой опыты? Ведь тогда мы тоже о многом только мечтали.

Начались дни и ночи напряженной работы.

Из Саян прибыли ящики с радиоаппаратурой. К моему изумлению, Леонид и Симон не спешили распаковывать их. Грохотов, ожесточенно дымя папиросами, сидел за вычислениями. К Симону нельзя было приступиться. Он опять превратился в прежнего немногословного человека со своими «ага» и «ого».

Леонид в редкие свободные минуты уходил на южный склон нашей площадки и рассматривал оттуда в бинокль окрестные горы.

Особенно часто смотрел он туда, где начинался величественный ледник Чап-Тау.

Кто-то прошел под моим окном. Утомленная событиями последних дней, я спала тревожным сном.

Я проснулась. Стрелка на светящихся часах показывала полночь. Мне послышалось, что голос Грохотова зовет меня. Я встала и тут только заметила, что спала, не раздеваясь.

Опять кто-то прошел под окном моей комнаты-купе.

Я знала шаги обитателей станции. Эти были мне незнакомы. По территории станции ночью мог ходить только Лука. Остальные спали. Но Лука уехал вниз еще засветло.

Я вспомнила, что собаки увязались за ним. Они иногда провожали его до леса, хотя Лука старался отучить их от этой привычки и даже драл их плеткой. Но это были упрямые псы.