Двадцатого октября 1956 года к вечеру погода окончательно испортилась. Над зданиями Главного астрономического института нависли серые низкие облака. Холодная изморось легким полупрозрачным туманом стояла за окнами директорского кабинета.

Михаил Сергеевич позвонил домой, чтобы его не ждали к ужину, мягко положил трубку и подошел к окну. Он слышал сердитые завывания осеннего ветра, несшиеся со взморья. Туман сгущался. Несколько дождевых капель ударили в стекло и лениво поползли влажными струйками.

Михаил Сергеевич аккуратно задернул тяжелые бархатные портьеры на обоих окнах кабинета.

Сегодня он решил поработать здесь.

Было заведено, что ровно в 23.45 дежурный ассистент, войдя в кабинет, докладывает, что подано авто.

Этого порядка Михаил Сергеевич держался уже семь лет и гордился этим, считая, что педантичность в житейских мелочах особенно нужна ему, чьи астрономические вычисления всегда вызывали изумление и восторг изящной четкостью формул.

Потолок с массивной бронзовой люстрой скрывался в полумраке, и лишь приятный свет настольной лампы освещал письменный прибор и серебряный бювар с надписью:

Дорогому другу и учителю директору ГАИ, академику М.С. Солнцеву от любящих учеников и сотоварищей по работе. 1 мая 1952 г.

Академик любил работать вечерами за этим столом, когда хлопотливые директорские обязанности за день выполнены, когда за окнами шуршит дождь, а в кабинете все знакомо, привычно, уютно и любимая работа с особой силой зовет к себе.

Академик опустился в кресло и нажал кнопку. Открылась дверь, и тонкая фигура девушки показалась на пороге.

– Звали, Михаил Сергеевич?

– Да, – ответил академик, стараясь разглядеть лицо девушки.

Мягко ступая по пушистому ковру, она приблизилась к столу.

– А, – приветливо сказал академик, – сегодня дежурный ассистент вы, Татьяна Юрьевна? Мой телефон переведите к себе. Я буду работать, как всегда, до без четверти двенадцать. Кто дежурный в вестибюле?

– Вахтер Яковлев…

– Скажите ему, чтоб ко мне никого не пропускать. Если что-нибудь важное, то пусть он сначала позвонит вам, а вы уж сами разберитесь. Если позвонит из Физического института Ларион Петрович, то соедините со мной немедленно.

– Слушаю, Михаил Сергеевич.

– Кажется, все… Ах, да… Если у вас на плитке вскипел чайник, то, пожалуйста, принесите, благодетельница, чашку чая…

– С удовольствием, – улыбнулась ассистентка.

Если Солнцев назвал «благодетельницей», то, значит, он в хорошем настроении и дежурство обещает быть спокойным. А то бывает, что Солнцев вдруг среди ночи даст срочное задание, перебудит всех дежурных, усадит за сложные вычисления, и потом наутро в ГАИ начнутся шутливые разговоры, что «начальство изволило капризничать».

Через минуту чашка чая, от которой шел ароматный пар, была поставлена на стол. Академик поблагодарил ассистентку и добавил:

– Я могу заработаться и забыть. Поэтому, как всегда, войдите сюда ровно в двадцать три сорок пять и на помните.

– Будьте покойны, Михаил Сергеевич. Точно в двадцать три сорок пять.

Академик кивком головы отпустил ассистентку. Она бесшумно вышла, плотно затворив за собою тяжелую дубовую дверь.

Академик Солнцев любил астрономию и гордился тем, что она старше всех остальных естественных наук. В школьные годы рассказ учителя о строении вселенной произвел на Михаила Сергеевича потрясающее впечатление, а в университетскую обсерваторию, где находился телескоп, он впервые вошел с чувством благоговения. Теперь, когда его работы о строении, движении и развитии звездных систем получили всеобщее признание, он считал своей обязанностью делиться знаниями с молодежью. Он неустанно повторял в популярных книгах, что знакомство с астрономией обязательно для каждого, кто хочет расширить свой умственный кругозор и уяснить себе положение человека во вселенной.

Сегодня академику надо было написать для популярного журнала очерк «Что мы знаем о солнечной системе?» Ему хотелось начать заочную беседу с молодежью возможно теплее и оригинальнее. Он знал чарующую силу поэтических строф, и книги любимых стихов всегда были у него под рукой. Развернув книгу чешского поэта Болеслава Люченека, он прочитал строчки, которые ему нравились:

Академик вздохнул, начал писать и скоро всецело погрузился в работу. Он писал, что науке известно девять больших планет и около двух тысяч малых, называемых астероидами. Все эти небесные тела вращаются в ту же сторону, в какую вращается Солнце.

«Размеры планет, – писал ученый, – ничтожно малы в сравнении с Солнцем и расстояниями, которые их разделяют. Представим себе наше Солнце уменьшенным до размеров вишни. Тогда наши планеты оказались бы мельчайшими пылинками. Пылинку Землю пришлось бы поместить от вишни Солнца на расстоянии метра, а пылинку – девятую планету Плутон на 40 метров. Если мы захотим в том же масштабе показать расстояние от Солнца до ближайшей звезды, то вторую вишню нам придется поместить на расстоянии 270 километров от первой…»

Погрузившись в свои мысли, академик не сразу сообразил, что за окном слышатся какие-то странные звуки: как будто джаз, настраивая инструменты, приближается к самым стеклам.

– Что такое? – пробормотал академик.

Сунув карандаш в карман, он шагнул к окну и раздвинул портьеры. Густая тьма казалась черной, будто стекла нарочно замазали чернилами. Академик приблизил лицо к холодному стеклу. В то же мгновение ослепительный свет, как молниеносный бриллиантовый поток метеоров, на секунду озарил то, что было скрыто непроглядной тьмой.

Как в солнечный полдень, совершенно ясно увидал академик знакомый институтский двор и величественное здание обсерватории с широким куполом, вершины оголенных деревьев и внизу за ними неповторимые очертания родного города. Тут же, под самым окном, увидал он влажный асфальт площадки, часть подъезда и зеленоватый силуэт маленькой сигарообразной автомашины. И снова все погрузилось во тьму. Ошеломленный неожиданностью, академик отшатнулся и закрыл портьеры. Он сделал усилие, чтобы овладеть собой, и медленно расправил странно застывшие пальцы. Хронометр показывал одиннадцать часов сорок четыре минуты.

За спиной академика растворилась дверь, и кто-то вошел в кабинет.

– Это вы, Татьяна Юрьевна? – спросил академик, не оборачиваясь. Он был еще во власти пережитого волнения.

– Нет. Это я, – ответил незнакомый голос.

Академик быстро обернулся.

– Кто? Кто вы?

В полумраке кабинета, слабым контуром вырисовываясь на фоне двери, стоял стройный, высокий человек.

– Простите, – произнес вошедший вежливо. – Здесь ужасно темно. Немудрено, что вы меня не узнали, Михаил Сергеевич. Это я, Юра.

Вероятно, человек повернул выключатель, потому что свет люстры озарил кабинет и красивые отсветы заиграли на шкафах красного дерева и на гравюрах.