Несколько раз эшраэлиты собирались шумным скопищем, несущим осадные лестницы и тараны — окованные бронзой брёвна. С ритмичным завыванием они раскачивали эти тараны и будто бы приступали к началу штурма. Но затем, создав среди защитников панику и готовность к отчаянному сопротивлению, пятились от стен и отходили к своему лагерю.

Странное поведение многочисленных и буйных врагов озадачивало придворных и самого Шамтагума.

   — Что с нашими отрядами, направившимися к югу? Почему Гамитбаал не шлёт гонца? — не уходя со смотровой площадки северной башни, раздражённо вопрошал своих соратником царь.

   — Я бы никогда не сказал тех горьких слов, которые рвутся из моего сердца, — обратился к Шамтагуму визирь Адонишет, от тревожного ожидания побледневший и снявший с бритого подбородка бороду на крючках. — Митанниец Гамитбаал либо сам попал в ловушку эшраэлитов и разгромлен ими, либо узнал о том, что Саул обошёл город и напал с севера. Устрашившие), врагов, неверный полководец мог увести войско в сторону от Шобы и ждёт окончания осады.

   — Я полон любви к моему царю и тоже не хотел бы его огорчать, — присоединился к Адонишету другой вельможа, желтолицый длиннобородый Абу-Албон, арабит из пределом халдейских, всегда завидовавший митаннийцу. — Только крайняя необходимость заставляет меня говорить прямо. Мы все любим своего царя и нашу Шобу. Однако неизвестно, выдержим ли мы, когда злобные и многочисленные враги полезут на городские стены. Тем более что Гамитбаал увёл полторы тысячи отборных воинов. Он, конечно, предал тебя, мой господин. Если мы сейчас начнём биться с этим Саулом, Шаблом, Шауэлем или... как там его, немытого землепашца... это будет вернейший путь к погибели. Мы и царство сгубим, и сами будем перебиты. Надо как можно скорее начать переговоры с эшраэльским царём Может быть, он согласится на богатый выкуп и, получив его, оставит пределы нашего царства?

   — Нет, Абу-Албон, переговоры нас не спасут, — с грустью возразил Шамтагум. — Я слышал, эшраэлитов не удовлетворяет ни добыча, ни предложение самого богатого выкупа. Об этом мне рассказали послы из Сидона. Им сообщают про войны Саула усердные соглядатаи. Люди ибрим сулят нам пощаду в случае, если мы откроем перед ними ворота. Но лишь только они войдут в город, обещания и договорённости будут забыты. Мы все станем жертвой их безжалостного закона. Они вырежут население, потому ни никогда не берут пленных. Но где же Гамитбаал? Почему он не даёт о себе знать?

   — Измена! Он предатель! — злобно воскликнул Абу-Албон. — Позволь, мой господин, я всё-таки попробую договориться с Саулом от имени твоего величия...

   — Бесполезно. Возьмите оружие и ступайте на стены отражать врагов. Либо мы отстоим город, либо погибнем в бою, как подобает воинам. К тому же я не хочу видеть, как зарежут моих жён и детей. Если это случится, то лишь тогда, когда сам я буду мёртв.

Выслушав безнадёжные и мужественные слова Шамтагума, вельможи молча поклонились.

   — Не пойму только одного, — сказал царю визирь Адонишет, — зачем тысячные толпы эшраэлитов продолжают вопить, гудеть и стучать? Неужели они хотят нас запугать таким образом и вынудить подчиниться? Ведь даже ночью у них в лагере и поблизости от стен города не прекращается шум.

   — Это, и правда, весьма странно, — задумчиво произнёс Шамтагум.

Через двое суток после начала осады, глубокой ночью, караульные на восточной стене услышали внизу тихий свист. Они спустили верёвку с узлами через каждые пол-локтя. По верёвке поднялись два человека. Это были воины, посланные полководцем Гамитбаалом.

   — К царю, скорее, — сказали они.

Истомлённых жаждой, перевязанных окровавленными тряпками посланцев доставили во дворец.

Шамтагум быстро вышел. Он спал, не раздеваясь.

   — Дайте им воды и вина, — приказал царь слугам.

Утолив жажду, израненные воины Гамитбаала рассказали о гибели посланного царём войска.

   — Когда мы приблизились к высохшему ручью, то не обнаружили ничего подозрительного, — вспоминали они. — Гамитбаал решил двигаться дальше на юг, чтобы узнать, не идёт ли к Шобс полчище эшраэлитов. Мы направились к каменистым холмам и вошли в узкое ущелье между скалистых уступов. Тут раздался громовой крик. Мы увидели, как из-за каждого холма выбегают толпы вооружённых людей. Это были притаившиеся в скалах воины Саула. А наш отряд оказался зажатым среди обрывистых стен ущелья. Наши лучники не могли выйти на выгодную для стрельбы позицию. Эшраэлиты обрушили нам на головы тысячи камней из пращи и заперли ущелье своими заставами, где собрали множество сплочённых бойцов. Мы оказались в безвыходном положении. Твой племянник Шаллум-Адар решил сдаться, чтобы сохранить себе жизнь. К нему присоединилась половина воинов.

   — Малодушный негодяй, — пробормотал, стискивая зубы, царь Шамтагум. — Он всегда любил только развлечения и удовольствия. Суровая судьба воина его не прельщала.

   — Все, кто решил сдаться, не смогли удержать души в своём теле, — продолжал старший из посланных Гамитбаалом. — Кап только они положили на землю оружие, эшраэлиты кинулись на них, будто разъярённые волки. Никто не остался живым. Всех перебили на наших глазах. Гамитбаал сказал мне: «Возьми ещё одного человека. Подожди, пока я отвлеку внимание врагов. Когда начнётся сражение, постарайся спрятаться и добраться до Шобы Передай царю о нашей участи, о предательстве Шаллум-Адара Я начинаю последний бой». Он выступил с оставшимися воина ми к эшраэльской заставе у южной стороны ущелья. Эшраэлиты ринулись на них с рёвом и скоро искрошили как беззащитных младенцев, потому что побивали их поочерёдно. Всего несколько наших бойцов могли одновременно сражаться, а прочие ожидали, беспомощно переминаясь позади, и гибли от непрекращающегося обстрела камнями. Я и мой напарник чудом остались незамеченными, спрятавшись в кустах. Бесстрашный Гамитбаал бился в первом ряду. Он получил множество ран и погиб, пронзённым стрелами хебраев.

   — Ты сказал «хебраи»? — хмуро удивился царь.

   — Это то же самое, что «ибрим», мой господин.

   — Сколько их было в этой битве?

   — Думаю, в два раза больше, чем нас.

   — То есть примерно три тысячи воинов.

   — Дa, мой господин. И воинов яростных, умелых, уверенных в себе, познавших радость победы.

   — Мы ошибались, предполагая, что Саул приведёт пастухов и ни чирей. Мы страдаем из-за своего неоправданного самомнения, — высказался младший брат царя Анатэб. — Боги наказывают нас за эту несправедливость. Несправедливым оказалось и обвинение Гамитбаала твоими завистливыми придворными.

   — Ну что ж, придётся защищаться до последнего бойца, — печально заключил Шамтагум. — Слава богам, у нас в городе достаточно оружия: стрел, метательных свинцовых шаров, копий, топоров и мечей. Надолго хватит пищи и воды. Главное, охранять иприта и не позволить эшраэлитам взобраться на стену. Строгий порядок и беспрекословное повиновение установишь ты, Анатэб. Своевременная смена караулов на всех стенах и башнях должна соблюдаться неукоснительно. Любая беспечность, небрежность или нарушение будут караться смертью.

Прошло семь дней, во время которых не прекращался обстрел защитников Шобы из луков и пращей. В лагере эшраэлитов раздавались крики, звуки труб, грохот барабанов.

Со смотровых площадок на башнях был виден густой дым горевших кругом селений. Кое-кто из шобцев заранее собрал имущество, животных и бежали с семьёй к ливанским горам. Клубы чёрного дыма поднимались над находившимися неподалёку малыми крепостями. После их взятия, эшраэлиты оставляли только трупы и закоптелые развалины.

Несколько раз воины Саула начинали штурм Шобы. Однако, будто бы испугавшись валившихся со стен камней, пылающей пакли и кипящей смолы, торопливо отступали. И опять начинались шум, пение, трубные звуки. Продолжались перемещения вокруг Шобы тысячных отрядов с тем же рёвом и стуком.