2
— Нейтронные звезды остывают быстро, — сказал однажды Витька, — их свечение длится всего лишь тысячу лет.
— Всего-навсего? — удивился Ростик.
— Да, — сказал Витька, — всего-навсего, и ни одного дня больше.
Я спросила:
— А по виду они отличаются от обычных звезд?
— Да, говорят, что они много крупнее и ярче.
— А что такое нейтронные звезды?
Конечно, этот вопрос задала опять-таки я.
Ростик злорадно усмехнулся.
— Она не знает! А что она вообще знает?
— Не кипятись, — спокойно ответил Семен. — А ты сам знаешь?
— Я? Конечно, знаю. Это такие звезды, очень необыкновенные, в общем особенные, которые…
Он закашлялся…
— Ладно, — сказал Витька. — По совести говоря, я тоже не очень-то понимаю, что такое нейтронные звезды, но я постараюсь объяснить в следующий раз. Прочитаю и расскажу.
Он не боялся признаться, что не знает чего-либо. Поэтому мы ему всегда верили. Он читал много книг с такими подчас мудреными названиями, что их трудно было выговорить. А потом рассказывал нам, о чем написано в этих книгах.
— Ты все понимаешь? — спросил его как-то Семен.
— Само собой, — ответил Витька. Подумал и добавил: — Не всегда, но большей частью.
Такой он был, Витька. Не то что Ростик. Тот мог так вот, запросто, придумать все, что угодно, и потом глядеть очень искренними глазами и говорить проникновенно:
— Честное слово! Клянусь — это чистая правда!
И ему все равно никто не верил, даже Семен, который сам никогда не лгал.
А Витька умел сочинять. Не лгать, а сочинять что-нибудь такое, что никому, кроме него, не могло бы прийти в голову.
Он, например, на ходу придумывал продолжения книг и кинофильмов. Мы упивались игрой Нины Алисовой, прекрасной бесприданницы, ни за что ни про что отдавшей свою молодую жизнь, мы оплакивали ее горестную судьбу, а Витька утешал нас:
— Это же не конец. Там есть продолжение…
И рассказывал о том, как Ларису спасли, нашлись хорошие врачи, и они сделали ей операцию, и она потом вышла замуж за Васю Вожеватова и вместе с ним уехала в деревню и стала учить там крестьянских детей.
— И они жили долго и счастливо, — говорил Витька. — И умерли в один день.
Он часто повторял: «Они жили долго и умерли в один день».
А однажды признался: ему довелось прочитать эти слова у Александра Грина, и они пришлись ему по душе.
— Я взял их себе, — сказал Витька.
Он был щедрый, он брал то, что ему нравилось, а потом делился с нами, и мы благодаря ему узнали и полюбили мистера Пиквика, трех мушкетеров вместе с их другом д’Артаньяном и смелого Альку из «Военной тайны» Гайдара.
И он серьезно уверял Ростика, который обливался слезами, читая рассказ «Муму»:
— Ты же ничего не знаешь! Потом все было очень хорошо. Муму выплыла, и ее взял к себе лесник. И они вместе стали ходить на охоту, и Муму превратилась в огромного пса с лохматой шерстью.
Разве Витька лгал? Нет, он просто хотел, чтобы нам было хорошо. Он был добрый, но старался прятать доброту под насмешкой.
Он утверждал:
— Ирония — это прежде всего самозащита.
Еще он любил давать прозвища.
Каждого из нас он определил, как мне думается, точно. Семена, усидчивого тугодума, он прозвал каменным человеком. Ростика, сентиментального и хитрого, — слезоточивой капельницей. А меня он никак не прозвал. Признавался откровенно:
— Никак не могу придумать тебе прозвища…
Зато он придумал игру, назвал ее «Абракадабра». Если кто-то из нас подходил к другому и произносил: «Абракадабра», тот, к кому обращались, должен был немедленно упасть на землю, где бы, когда бы это ни было.
Много позднее я поняла: в этой игре был заключен свой немаловажный смысл. Мы уже тогда учились во что бы то ни стало выполнять свое слово.
Это была наша самая любимая игра.
Помню, как-то в воскресенье я с отцом шла по улице, мы направлялись на день рождения бабушки.
Я не шла, а словно плыла по воздуху. Накрахмаленное маркизетовое платье, белое в голубых цветочках, шелковые банты в косах, пробор ниточкой, — украдкой я даже любовалась собой, хотя и теперь как-то немного совестно в этом признаться.
Мне казалось тогда, все на меня глядят, такая я нарядная и вся блистающая.
И тут мне повстречался Витька. Он поздоровался с моим отцом, потом подошел ко мне, шепнул:
— Абракадабра.
Я оглядела себя, умоляюще взглянула на Витьку.
— Абракадабра, — беспощадно повторил он.
У меня даже слезы выступили на глазах, но уговор дороже всего. И как была, в белом платье, стоявшем колоколом, я плюхнулась на пыльный тротуар.
Отец закричал, не помня себя:
— Катя, что с тобой?!
— Ничего, — пробормотала я, быстро вставая и отряхивая платье.
Витька ухмыльнулся, прошел дальше.
«Хорошо, что нет дождя», — подумала я, очищая от пыли свой разом поблекший наряд.
Я забыла сказать, что «Абракадабра» была еще и нашей тайной.
Никто не должен был знать о ней, ни одна душа. И хотя всю дорогу до бабушкиного дома отец не переставал пилить меня, допытываясь, чего это я вдруг, ни с того ни с сего растянулась на тротуаре, на ровном месте, я так ему ни в чем не призналась.
Конечно, мне не хотелось оставаться в долгу перед Витькой.
Я улучила момент, когда он вместе со своим классным руководителем шел по коридору (мы все учились в одной школе).
Я подошла к нему, он мельком глянул на меня и продолжал разговор с учителем; как я поняла, это был не самый легкий разговор о какой-то, по его мнению, незаслуженной отметке.
Но я приблизилась к нему, не без ехидства отчеканила:
— Абракадабра.
Витька отмахнулся от меня, но я не отставала:
— Абракадабра.
Витька метнул в меня яростный взгляд и… покорился. Как стоял, так и рухнул.
Что тут было!
А еще мы любили другую, куда более захватывающую игру. Не помню, кто ее придумал, скорей всего Витька.
Мы рассказывали друг другу всякие истории, причем начинал обычно Витька, потом продолжал Ростик, потом — Семен, а заканчивала я.
Помню, Витька начинает говорить с выражением, приподняв свое маленькое лицо с большими очками:
— Гремел гром. Сверкали молнии. Дождь лил как из ведра, преступник в замазанной кровью одежде торопливо убегал прочь, а на берегу остался лежать труп убитого им врага. Через час сюда примчались милиционеры с собакой и сотрудники уголовного розыска. Они обыскали весь берег, обнюхали все следы; главный сыщик Советского Союза собрал немного земли в конверт и обнаружил возле убитого окурок папиросы «Северная Пальмира»…
— Главного сыщика звали Арнольд, — продолжал Ростик, питавший пристрастие к заграничным именам и фамилиям. — Это был самый знаменитый сыщик всего уголовного розыска. Вместе со своей собакой-ищейкой Ягуаром он раскрывал самые страшные преступления. И вот он решил во что бы то ни стало раскрыть и это убийство. И конечно, первым его помощником был Ягуар.
Больше всего Ростик говорил о собаке сыщика: Ростик обожал собак, всех без исключения, породистых и обыкновенных дворняжек.
— У Ягуара было много медалей — золотых, серебряных и бронзовых. Его знал весь мир. Его приглашали на все собачьи выставки. Он понимал все, что говорят люди, на каком бы языке они ни говорили. Целых пять часов Ягуар метался взад и вперед, а потом неожиданно взял след и побежал…
За Ростиком вступил Семен:
— Ягуар бежал долго, и сыщик не отставал от него ни на шаг. И вдруг на дороге они увидели карандаш, обыкновенный чернильный карандаш красного цвета. Ягуар остановился и замер. А сыщик поднял карандаш, и они побежали дальше…
И вот моя очередь. И я не знаю, что говорить. Я была на редкость неизобретательной; если в школе давали задание написать сочинение на вольную тему, я долго мучилась и никак не могла придумать, о чем писать.
Я говорю:
— И тут Ягуар увидел то, чего никто никогда еще не видел. И об этом расскажет Витька.
Все смотрят на Витьку. Все ждут, что он скажет. Отказываться нельзя. Надо придумывать дальше. И Витька мужественно хватает брошенную ему нить и начинает ее распутывать по-своему.
И снова через какое-то время моя очередь. Я напрягаю последние силы:
— Ягуар пробежал вместе с сыщиком еще целых пять километров, и вдруг они увидели большой ров в земле. Кругом были горы, очень много всяких гор, и этот ров, наверно вырытый недавно, очень удивил их. Тогда Арнольд остановился и сказал Ягуару: «Прыгай…» — «Сам прыгай», — ответил Ягуар.
— Разве Ягуар мог говорить? — удивился Семен.
— Он все мог, — сказала я.
— Да, это была обыкновенная говорящая собака, — поддержал меня Ростик.
Эту длинную историю мы рассказывали, должно быть, целую неделю.
И вот я выслушала последнюю фразу Семена:
— Так постепенно, по крупинкам, великий Арнольд собрал все сведения о преступнике и вместе с Ягуаром собрался на следующее утро схватить убийцу и отдать его в руки правосудия…
Я понимала, надо рассказывать как можно подробнее. О сыщике, поймавшем убийцу, и о том, как это все случилось.
Я вздохнула и произнесла:
— Но на следующее утро сыщик Арнольд вместе с Ягуаром были найдены мертвыми, и так никто никогда не мог больше ничего узнать.
Друзья мои здорово на меня разозлились. Все как один. Ведь по условиям игры нельзя было ничего опровергнуть или переделать.
Им хотелось вести рассказ дальше, они-то умели придумывать, а мне, признаться, немного уже поднадоело.
Семен сказал:
— Мы сами виноваты. Не ей надо было заканчивать рассказ, а Витьке.
— Конечно, — отозвался Витька. — Она у нас до серьезных вещей не доросла.
Я не стала спорить.
— Куда мне до тебя, ведь ты старше меня на три с половиной года.
— На четыре, — поправил Витька.
А Семен, любивший во всем точность, сказал:
— На три года, один месяц и одиннадцать дней.