3

Когда шел дождь, мы укрывались в сарае для дров, принадлежавшем Аське Щавелевой, шоферу автобуса, веселой, разбитной бабенке.

У всех жильцов были такие же сараи, только запертые на замок, и лишь Аськин сарай зиму и лето стоял раскрытый, и при всем желании там нельзя было обнаружить хотя бы одну завалящую щепку.

— А ну их, — беспечно говорила Аська, — охота была с дровами возиться!

У нее была маленькая комнатка на первом этаже, за стеной жила хозяйственная, домовитая семья Карандеевых. Карандеевы исправно топили свою голландку. Аська же открывала дверь, и ее комнатка быстро наполнялась теплом.

Аська блаженствовала, а глава семейства старик Карандеев, мелочный и сердитый, на все корки честил Аську за ее «нахальство и использование чужой печки в корыстных целях».

Аська и в ус не дула, продолжала держать свою дверь открытой.

У Аськи, по общему мнению, был бурный темперамент и решительно никакой выдержки.

Сама о себе она говорила:

— Характер у меня крепкий, только на одну сторону малость прихрамываю…

И застенчивая девичья улыбка озаряла ее крепкоскулое лицо с подведенными простенькими глазами.

Кавалеры у Аськи менялись чуть не каждый месяц. Еще совсем недавно она рыдала в голос, кляла подлого обманщика на чем свет стоит, — глядишь, уже новый, как она выражалась, знакомый друг приходит к ней в гости, держа под мышкой пакет, в котором угадывались бутылка и нехитрая закуска.

И снова горят-играют Аськины глаза, и губы накрашены в три слоя, и Аська громко поет свою любимую:

Когда б имел златые горы…

И всем кругом откровенно рассказывает:

— Вот этот, теперешний, не чета тому. Этот солидный, самостоятельный, любит меня до безумия, говорит: «Нет без тебя мне в жизни счастья, все счастье в тебе». А тот — буза одна, и только…

Все Аськины кавалеры изъяснялись совершенно одинаково. Все, по ее словам, признавались ей в безумной любви, всем без нее не было в жизни счастья и радости. Эту ее особенность первым заметил Витька.

Как-то, изнемогая от переполнявших ее чувств, она стала рассказывать Витьке и Ростику о том, как некий «необыкновенно интересный мужчина» влюбился в нее в автобусе и стал просить встретиться, а она, — ей что, охота была, и без того их у нее по самое горлышко, — и вот она дуриком назначила ему свидание возле Большого театра, а сама не пошла, а он на следующий день снова влез к ней в автобус и до того был обижен, до того обижен, чуть не плачет, говорит: «Битый час я на морозе кабардинку плясал, а вы надсмеялись надо мной…»

— Вот как бывает, — закончила Аська, победно играя щелочками-глазами.

Она ушла. Витька сказал уверенно:

— И все врет. Она обо всех одно и то же рассказывает. Я про эту кабардинку уже сто раз слышал…

Может, она и привирала иногда, но мы, ребята, прощали ей. И еще мы жалели ее, когда видели, как она откровенничает с соседками, хотя наверняка знает: не успеет скрыться из виду, а они уже как следует перемоют ее косточки.

Она была в общем-то не вредная, иногда угощала нас семечками, а однажды, когда мы мячом угодили ей в окно, нисколько на нас не рассердилась.

Добродушная, незлопамятная, Аська охотно забывала все недобрые слова, когда-либо сказанные в ее адрес. И только одного человека она не выносила — старика Карандеева, и он ненавидел ее лютой ненавистью.

Старика боялась вся его семья: взрослые сыновья, невестки, внуки — все трепетали перед ним. Жильцы нашего дома невольно прекращали разговор, когда он, прямой, с насупленными жесткими бровями, проходил мимо, глядя себе под ноги.

Одна Аська ни капельки его не боялась и любила спорить с ним до исступления.

— Все никак не угомонишься, — сурово гудел старик, — опять нового лизогуба привела!

— И привела, а вам-то что? — задорно кидала Аська, блестя подмазанными глазами. — И спать, если захочу, оставлю!

— Бесстыдница, посмешище всего дома!

Не выдержав, старик поворачивался к ней спиной.

— Чтобы ты ко всем чертям провалилась вместе с твоим автобусом!

— Небось, — отвечала Аська, — небось не провалюсь. У меня мотор в машине стоящий, на шесть цилиндров, а вот у вас все контакты, как назло, давно поотсохли!

И смеялась, презрительно щуря глаза, и смотрела на старика победителем, а он клял ее самыми черными словами.

Перед войной у Аськи появился новый «знакомый друг».

Он удивил собой даже наших привычных ко всему жильцов. Был он уже немолод, изрядно некрасив: широкое рябое лицо, приплюснутый нос, маленькие, глубоко запавшие глаза. Ростом он был чуть повыше Аськи, нескладный, с длинными руками.

— Типичная обезьяна, — коротко определила Дуся Карандеева, жена старшего сына старика.

Он приходил обычно в одно и то же время, осторожно счищал грязь с ботинок о скребок на крыльце, тихо входил в коридор и деликатно стучал косточками пальцев об Аськину дверь, хотя та дверь и была постоянно открыта.

Аська звонко кричала:

— Заходьте, чего там!

А он ходил-ходил, да и совсем остался у Аськи. И его уже стали называть Аськиным мужем.

Аська изменилась на глазах. Еще недавно беззаботная, нехозяйственная, она теперь мчалась по магазинам, накупала полную кошелку продуктов. Она выучилась у Дуси Карандеевой лепить пельмени, а соседка со второго этажа Нина Львовна терпеливо показывала ей, как надо печь «хворост» и делать пирожные «безе». Но Аська была ученица не из способных, пельмени у нее получались огромные, рыхлые, а воздушные «безе», как правило, пригорали. Аська не огорчалась ни капельки.

— А мой муж и так слопает, — говорила она. — Муж у меня хороший, никогда против меня и словечка не скажет, я ему хоть головешку черную подам, все одно стерпит, потому как уважает меня ужасно…

Слово «муж», непривычное и новое для нее, она обсасывала, словно карамельку:

— Сейчас муж придет… У мужа нынче получка… Муж у меня не хуже, чем у других, а, напротив того, еще получше…

Весь наш дом знал с ее слов о том, как они познакомились.

Он садился в автобус в четверть восьмого, как раз в ее смену.

— Я гляну в зеркальце, а он уже тут как тут, стоит в салоне, с меня глаз не сводит…

Он влюбился в нее пламенной, как она выражалась, любовью, и она его тоже безумно полюбила.

Еще мы узнали о том, что он слесарь-наладчик, работает на «Красном пролетарии», в прошлом году у него умерла жена, осталась девочка шести лет с половиной, сейчас девочка гостит у бабушки в деревне.

Как-то он привел свою дочку к Аське. Они шли по улице — Аська, ее муж и между ними маленькая девочка, которую оба держали за руки.

Девочка старалась шагать в ногу с ними — бледное городское дитя с заспанным личиком. Аська же вся светилась гордостью, даже походка у нее стала другая — важная, размеренная.

Аська оказалась превосходной матерью, девочку одевала, словно куколку, перешивала ей свои платья и сияла, когда девочка называла ее мамой.

Каждое утро до работы она отводила ее в детский сад и вечером приводила из сада домой.

А разговоры с соседями вела теперь лишь об одном — о детях, о воспитании, о том, какое это трудное дело — вырастить настоящего человека!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: