– Отказываюсь! – решительно, категорично, чтобы ни одна крыса не засомневалась в принятом решении.

– Что? – удивился Вольсхий.

Я впервые увидела на его лице выражение искреннего недоумения, но он быстро взял себя в руки. Кисти сложил в замок на столе, несколько рассеянный карий взгляд с некоторой досадой и злостью вперился в меня, из-за которого тело покрылось гусиной кожей.

– Я отказываюсь, – уверенно повторила и сложила руки на колени, чтобы н начать теребить браслет или поправлять складки туники. – Не позволю сделать из себя крайней. Я не буду отвечать за то, в чем вы меня обвините.

– Обвиню? И в чем же, адепт Тонверк? – поинтересовался Вольсхий с явно недоброжелательной ухмылкой. – В мирное время наказание лидеров групп разрешено только за административное правонарушение или подрыв учебной деятельности.

– Произойти может все что угодно, монрес ректор. Даже не пытайтесь меня убедить, что возьмете всю ответственность на себя. Вы не первый, кто брался за реорганизацию академии…

Вольсхий зло усмехнулся и споро сделал пометку в единственном листке моего личного дела. Что было записано – я не видела и гадать, вопреки вспыхнувшему любопытству, не стала.

А еще я заметила, Вольсхий очень любил молчать. Даже после обвинений он не стал с пеной у рта доказывать обратное. Но злобу затаил – это точно.

Аплодировать стоя, как собиралась, не стала, когда он вложил мне в руки рукописную тоненькую книжонку. На первой же странице шла речь о преобразовании энергии смерти в энергию жизни.

Он реально кое-что смыслит в теме! – про себя воскликнула я и сглотнула. С тупой горой мышц бороться проще, чем с той же горой, но с мозгами.

– Я не стану лидером тех, кто все равно будет отчислен, – с меньшей дерзостью, но с прежней уверенность. –Не врите. Вы просто вышвырнете нас на улицу.

– Нет, – Вольсхий расслабился и облокотился о спинку ректорского кресла, – без проверки никто не будет отчислен. При несоответствия знаний уровню будет произведено его понижение, а не возврат документов.

Как же хотелось вывести его на чистую воду! Только возможности нет никакой. Тем более сейчас, когда у меня в руках то, что я искала столько лет! Если смогу поднять хоть одного мертвеца, хоть кости оживить, тогда смогу обмануть преследователей! Всем известно, что целители на мертвых воздействовать не могут.

Только мне нужно научиться преобразовывать энергию жизни в энергию смерти, а в книжонке написано все наоборот. Но я же умница! Разберусь как-нибудь, имея на руках пособие с примерами.

Нужно срочно перевести разговор на менее опасную тему.

– Почему утром сработала пожарная тревога?

Какие-либо эмоции на лице нового ректора исчезли, оставив после себя мутное воспоминание.

– Разве вы не знаете, насколько страшен пожар в местах скопления энергии смерти? – я перешла на жалобный тон, попыталась показать соответствующее скорбное выражение лица.

– Вчера всех адептов оповестили о временной замене сигнала подъема.

– Всех ваших адептов, – настояла я, выделив интонацией «ваших». – Ваших, – повторила на всякий случай, вдруг с первого раза не дошло. – Вы нас не просто подставили и убрали с глаз, насильно отправив в подземелье просто потому, что вам так захотелось. Какое вы имели право? Право тирана, обобравшего старика? Легко было вынудить нашего ректора подписать дарственную, правда?

Если передо мной идеалист, то сейчас он будет выкручиваться, «подчищать» свое «доброе» имя. Но такой расклад мне не нравится. Если же засранец, то будет немножко легче. Его просто нужно будет морально выжать и вложить в голову мысль о побеге. Тоже заграницу.

Вольсхий скупо улыбнулся.

– Дед сам кого хочешь оберет, – фыркнул он. – Я соболезную тому, кто попытается его обмануть.

Дед? Не знаю, насколько сильно удивление отразилось на моем лице, но Вольсхий добил.

– Дарственная подтверждена кровью. Эта цитадель еще со времен замысла строительства принадлежит роду моей матери.

Вольсхий неизвестным мне образом вызвал Розэла, который явился совершенно неожиданно для меня и абсолютно незаметно. Он – как тень.

– Что я приказал насчет местных адептов? – с превосходством в голосе спросил Вольсхий у помощника.

Марион Розэл отдал ему бордовую папку в палец толщиной.

– Приказ на отчисление уже готов. Не хватает только вашей подписи. Также кафедра иллюзий требует произвести ремонт помещений… Что-то не так? Я закладывал в бюджете строку расходов на ремонтные работ.

А Вольсхий тем временем сдулся. Его самомнение на несколько минут упало ниже уровня моря, что весьма порадовало мою рассерженную душу.

– Я приказал? – зло рыкнул Вольсхий.

– А зачем нам в академии эти отбросы? Они даже свежего мертвеца поднять не в силах!

Я перевела на нового ректора многозначительный взгляд и решилась его подначить.

– И это ваше честное мужское?!

От конфуза он даже не заметил, что никакого обещания с клятвой «я же мужчина» он не давал.

– Вот как вы держите свое слово, князь!

Пока он не очухался, хотела найти его слабое место, но Марион Разэл пристально следил за мной.

– Без проверки никто не будет отчислен, – с нажимом повторил Вольсхий. – При несоответствии знаний уровню будет произведено понижение.

Голубые глаза гневно пронзили меня, как нож. Если бы Марион Разэл не умел контролировать дар кукловода, то я была бы уже мертва. Либо разоблачена, если бы мой дар вспыхнул встречно. Но ничего непоправимого, вечная жизнь Истинным, не произошло.

– Прекратите переглядываться, как две кикиморы! – рыкнул Вольсхий, недовольный полным игнором его персоны.

Пахнет жареным…

– Это вы меня сейчас кикиморой назвали?!!

Полное искреннего возмущения восклицание получилось намного лучше, чем жалостливый голосок. Да я сама себе поверила! Может, дурочкой прикинуться? Сойду ли?

– Тонверк, свободная!

От неожиданно холодного тона приказа я вся подсобралась, встала с качающегося стула, попрощалась уважительным кивком и поспешила покинуть ректорский кабинет.

Как только за мной закрылась дверь, в кабинете разгорелся жаркий спор. Я же в полной прострации несколько раз хлопнула в ладоши. Аплодисменты вышли жалкими.

– Как только язык повернулся назвать нас отбросами?

Возмущение потонуло в мертвой тишине башни.

По возвращении в комнату, которую с недавних пор приходится делить с еще тремя девушками, я замерла в большем недоумении, чем когда выходила из кабинета ректора. Экстренный чемоданчик выпал из ослабевшей руки.

Кровать, с которой я навернулась во время утренней пожарной тревоги, идеально застелена, подушки лежали ровно и шкаф плотно закрыт. Внутри – тоже все аккуратно сложено. Не в таком виде я оставляла вещи, уходя.

– Здесь что, уборщицы завелись? – спросила я у новых соседок.

Две из трех, одетых в одинаковые черные костюмы, обернулись, но ничего толкового не сказали. Третья презрительно хмыкнула без отрыва от сбора сумки.

– Через двадцать мнут начало занятий, – мерзко плюнула она. – Желаю опоздать!

Хамка забрала сумку и вышла из комнаты.

– Не обращай на нее внимание, – дружелюбно посоветовала девушка с коротким каре. – К седьмому уровню все становятся немножко того. Я Валла, это моя сестра Дэра, а та стерва – Инрит.

– Линайя. Седьмой уровень. Тараканы в голове исключительно вежливые.

Старая шутка разрядила возникшее между нами напряжение.

Помня о совершенной ошибке, я села на кровать и воспользовалась возможностью рассмотреть соседок.

Обе весьма похожи внешне: темноволосы, как и три четверти некромантов; худощавы, как большинство девушек до шестнадцати лет; зеленоглазы; с мягкими чертами лиц, заостренных к подбородку.

– Но Инрит права, – в разговор вступила Дэра, – лучше поспешить на занятия. Магистры только и ищут возможность поймать на малейшем проколе. Они все, как один, обожают давать взыскания. Это Вольсхий чуть что сразу в изолятор посылает.