— Что произошло? — нервно спросила я, приседая на корточки возле Джона.

— Десять минут приехал разведывательный отряд, посланный в Чарлстон, — произнес полковник, — они напоролись на хорошо вооруженную банду. Арон погиб, Джон сильно ранен в живот и в плечо, остальные солдаты получили незначительные ранения.

— Помогите переложить Джона на смотровой стол, и выметайтесь отсюда, — рявкнула я, — Зак перевяжет остальных, я займусь тяжелораненым.

Слава Богу, морфин у меня был. Именно для таких случаев я и берегла стратегические запасы из госпиталя. Когда Джон отключился, я срезала одежду и начала осмотр. Сначала убрать грязь и очистить раны. Перекись водорода, йодный спиртовой раствор. Голова работала, как часы, отбросив прочь неуместные мысли, страхи и переживания. И пусть я уже пять лет не оперировала, после защиты диссертации отдав себя науке, старые навыки не забылись. Бинты, пинцет, щипцы, антисептики, стерильные перчатки, хирургическая маска. Все на месте.

Два огнестрельных ранения. Сквозное плечевое, и живот… Плохо. Пуля прошла через широкий армейский пояс и застряла в боку. Рентгена нет, значит наощупь. Сначала промыла и перевязала плечо. Теперь можно повозиться с животом.

Когда я закончила, расцвет был в полном разгаре. Пришлось удалить часть кишечника, но это небольшая плата за жизнь. Если бы чуть правее… Было бы намного хуже.

Последним делом было подключить капельницы и зафиксировать ремнями пациента, чтобы после того, как очнется, не свалился со стола. Настоящей больничной палаты у нас еще не было. Необходимости не возникало. Теперь придется приспособить под койки кровати в соседней комнате.

Я устало потянулась и, наконец, огляделась по сторонам. Солдаты ушли, за углом на кушетке сидел полковник. Лицо осунулось и заострилось. Красные уставшие глаза уставились на меня с немым вопросом.

— Жить будет, — выдохнула я, — много крови потерял, но будем надеяться, что справится. Если нужно будет, мы же найдем донора для переливания? — Тревожно поинтересовалась я.

— Конечно, все группы крови солдат задокументированы в их личных делах, — ответил хрипло полковник, — идите спать, мисс Фрайди. Я посижу здесь.

— Нет, — я сняла маску и присела рядом с мужчиной, — действием морфина должно закончиться через пару часов. Будет лучше, если я буду здесь, когда Джон очнется.

Мы замолчали. Голова кружилась от усталости. Дрожали ноги. Как то сразу все навалилось. И дикий неконтролируемый страх, тревога за Джона, и осознание того, что спокойного, молчаливого Арона больше нет. Я откинулась головой назад, и уже в полусне почувствовала, что съезжаю на плечо полковника. Сначала оно было ужасно твердым, потом стало мягким и нежным, а потом стало таким замечательным, что я отключилась.

****

Джон выздоравливал быстро. Через неделю уже пытался вставать с койки и помогать мне в работе. Я гнала его обратно в постель, но он только улыбался. Более жизнерадостного парня мне видеть не приходилось. Полковник заходил каждый день, а иногда и по нескольку раз за день.

Однажды вечером он зашел к Джону с легким диетическим ужином (мы с Заком приспособили соседнюю комнату под палату на два места). Я вскользь поздоровалась, не отвлекаясь от процесса выпаривания жидкости. Две недели назад я приступила к выращиванию пенициллина на лактозе и сахарозе. Спустя две недели у меня уже была устойчивая колония плесени. Она занимала целый ряд полок и была готова к употреблению. Стерильный раствор пенициллина можно было, конечно заморозить (холодильник в медицинском центре работал бесперебойно), но я задумала его очистить и стабилизировать, превратив во что‑то похожее на знакомый всем порошок.

Когда я, наконец, закончила опыт, прошло не менее двух часов. За окном стемнело. Я удивленно нахмурилась — на кушетке у стены, раскинувшись, тихо посапывал полковник. Оказывается, он никуда не ушел? И все это время был здесь?

Я тихонько подошла и остановилась напротив мужчины. Однодневная небритость и растрепанная шевелюра были так непривычны для строгого, всегда подтянутого командира. Сердце защемило от нежности. Устал. Сколько я его знаю, он всегда занят, всегда куда‑то торопится, раздает поручения, ездит чинить насосы, опускается в шахты, к боеголовкам. Ни минутки, ни секунды отдыха.

Я, наконец, могла не прятать взгляд и рассмотреть его вблизи. Мелкие мимические морщинки, опаленные горячим солнцем, оставили белые полоски на висках. Твердые, даже во сне, сурово сжатые губы. Квадратный подбородок, мощная шея, мускулистые плечи. Тихое едва слышное дыхание поднимает и опускает грудь. Тяжелая ноша ответственности за жизни и здоровье людей в нашем маленьком поселке из четырехсотпятидесяти человек. Бремя власти в мире, где уже нет ни власти, ни покоя…

Я грустно улыбнулась. Рука сама, против воли, потянулась к непокорным жестким волосам. Я легонько провела по лбу, убирая волоски. Мне нестерпимо захотелось прикоснуться к нему, хотелось ощутить хоть на мгновенье власть над этим большим сильным мужчиной. Пусть на минуту, пока он спит. Потому что потом… Я не смогу позволить себе это.

Я склонилась ниже и вдохнула его запах. И сразу же уткнулась в бездонные серые глаза, находящиеся в нескольких сантиметрах от моих. Мы замерли, почти не дыша.

Я падала, как в пропасть, в его черные зрачки, и мне показалось, что они заполонили весь мир. А потом почувствовала твердую руку на затылке и губы прижались к губам.

Взрыв. Сумасшествие. Я, как врач, могла бы привести тысячи определений поцелуя, описать химический синтез, возникновение органических реакций, выброс в кровь адреналина, эндорфинов и прочих гормонов. Но что такое сухая наука против пьянящего ощущения восторга, которое поглотило меня? Как я могу описать ту сладкую податливую влажность, головокружение, истому? Трепетный эмоциональный отклик своего тела на его прикосновение, запах, вкус?

Я и не заметила, как оказалась у Питера на коленях. Где‑то глубоко в голове мелькнула мысль, что я знала. Знала, что так будет, стоит мне только к нему притронуться. Не зря я так долго сторонилась полковника. Потому что сейчас, слившись губами в одно целое, я хочу большего. Я хочу видеть его голым, чувствовать его пульсацию внутри, хочу обхватить руками и ногами тело, хочу ощутить его тяжесть на себе, горячую гладкую кожу под пальцами. Хочу его всего, до конца.

Меня так захватил этот ураган, что я даже не обратила внимания на то, что его правая рука по — хозяйски обхватила грудь и творит что‑то невообразимое. Голова отключилась, я ничего не соображала, только чувствовала. Всем телом, всей женской сутью. Горячие сильные пальцы на коже, сладкий плен языка, атакующего и ласкающего одновременно. Губы, опускающиеся вниз по скуле, поцелуи шеи, ключицы. Я превратилась в сплошной оголенный нерв, выгибаясь и ерзая, как перевозбужденная наркоманка.

— Пойдем к тебе, — прохрипел полковник, вставая вместе со мной с кушетки и держа на весу, — здесь не место.

Я с трудом, но очнулась от дурмана. Что я делаю? Один поцелуй и я готова лечь с малознакомым человеком, причем не свободным? Я с трудом отцепила его руки и отошла в сторону.

— Нет, — тихо произнесла дрожащим голосом, — не знаю, что со мной произошло. Это было бы ошибкой.

— Ошибкой? — Переспросил полковник удивленно, хриплым голосом, словно не понимал, что я имею в виду, — почему?

Я видела, как его бьет крупная дрожь, и сама ощущала то же самое. Дикое неудовлетворенное желание скручивало внутренности. Ноги подгибались, и я прислонилась спиной к стене возле двери.

— У тебя есть девушка, — я отвернулась в сторону, боясь увидеть в глазах такую знакомую ложь оправданий и уверток, — Анна, кажется.

Мужчина шумно выдохнул:

— Слава Богу. А я уж думал, что за ошибка…

Потом усмехнулся и опять прижал меня к себе.

— Я порвал с Анной еще месяц назад, — произнес он мне в волосы, — сначала я не понимал, почему я не хочу ее, почему меня раздражают ее улыбки, и воротит от поцелуев. Потом, стало все ясно.