— Что ясно? — Эхом спросила я.

— Ясно, что меня привлекает наш дипломированный врач, — прошептал он, осыпая лицо легкими поцелуями, — строгая красавица в халате. Что я не могу заснуть, если хоть раз в день не увижу ее. Что меня магнитом тянет в медицинский центр, хотя раньше я бежал от докторов, как от огня. Что я возбуждаюсь, как шестнадцатилетний юнец, стоит мне услышать ее голос.

Он еще шептал, а у меня в голове уже не осталось ни единой мысли. Я не помнила, почему должна была избегать полковника, почему раньше не целовала его и обходила стороной. Весь мир погрузился в розовую сладкую дымку.

Я пропала. Как мы оказались в моих апартаментах? Как дошли до кровати? Лишились одежды? Не помню. Только жар его рук, вкус кожи, невыносимое наслаждение, которое поглотило меня целиком.

****

День разделился на до и после. Ранняя побудка, нежные сонные ласки в рассветном сумраке. Потом пустота в доме и мой одинокий завтрак. Работа, пациенты, неиссякаемый ручеек больных, опыты, синтез, реакции. Обед в разных концах столовой, встречаясь украдкой взглядами через заполненную людьми комнату. Иногда, в течение дня, его короткие визиты в медцентр. Сорвать тайком поцелуй в уголке, шепнуть, как же он ждет ночи, принести в кармане смятый полевой цветочек или горсть ягод. А потом ужин в комнате и ночь, долгая, жаркая, упоительная и сладостная. Горячий шёпот, бесстыдные ласки, жалобные просьбы, мольбы и крики.

Подозревала ли я когда‑нибудь, что найду его, своего единственного мужчину здесь, в жарком Техасе? В сотнях километрах от родного Чарлстона? Военного, летчика ВВС? Грозного и сурового полковника? Двухметрового солдафона, с гранитной мускулатурой и командирским голосом? Думала ли я, что вся моя жизнь была долгой тернистой дорогой, ведущей сюда?

Конечно, нет. Но такого полного счастья, гармонии, единения душ и тел я не испытывала никогда в своей жизни.

****

Я стерилизовала инструменты в собственном автоклаве, когда в медцентр на прием пришла девушка. Где‑то я ее видела. Но где? Кроме как в столовой, я нигде не бывала. Игнорировала местные собрания, танцы и просмотр старых фильмов. Раньше вечерами сидела над реактивами, а сейчас они полны Питером.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась она и присела на кушетку.

— Здравствуете, — улыбнулась я, — на что жалуетесь?

— Меня зовут Анна, — с выжиданием уставилась она на меня, я непонимающе продолжала молчать. Через некоторое время сообразила, эта та девушка, которая обнимала Питера более двух месяцев назад возле столовой. Ее взгляд тут же изменился.

— Думаю, вы меня узнали, — утвердительно произнесла Анна, внимательно смотря мне в лицо.

— Да, — не стала отрицать я, и добавила прохладно, — что вас беспокоит, Анна?

— Я пришла к вам провериться. Я беременна. И ребенку более двух месяцев, — девушка победно выпрямилась, — думаю, вы догадались, чей это ребенок…

Мое сердце провалилось вниз. Анна продолжала.

— Вы как врач, должны наблюдать меня во время беременности, — самодовольство из нее так и лезло, — а то вдруг ребенок полковника пострадает…

— Я не гинеколог, — резко бросила и отвернулась, — вы крепкая здоровая девушка, обойдетесь.

Как мне стало стыдно, не передать словами. Я врач, только что отказалась от помощи пациенту. Из‑за своей дикой ревности. Она просто сжигала меня изнутри. Пожирала внутренности, скручивала узлом. У меня потемнело в глазах, и я смогла только вымолвить:

— Уходите прочь. Чтобы я вас не видела больше. Пусть вами Зак занимается.

А сама ушла в кладовку и закрыла за собой дверь. Несколько часов я просидела, смотря в одну точку. Умом я понимала, что ребенок, это не конец света. Питер с девушкой расстался до того, как мы стали жить вместе. Я должна радоваться, что жизнь в поселке возрождается. И этот младенец — начало нового мира… Но сердце не слушалось доводов разума. Оно болело так сильно, что казалось, разорвется на части.

— Тори, где ты? — я резко вздрогнула голоса Питера. Через несколько секунд он открыл дверь в кладовую, — что ты здесь делаешь?

— Думаю, — тихо ответила я.

— Тори, — Питер присел рядом и обнял меня за плечи, — не знаю, что на тебя нашло, но почему ты выгнала Анну из медцентра? Она жаловалась, что ты отказалась ее смотреть.

Я вскочила и отбросила руку с плеча. Бешенная черная ревность жалила хуже разъяренной кобры. А еще больше то, что (мне показалось), что Питер выглядел счастливым и довольным. Как же! У него будет ребенок!

— Я не буду лечить твою любовницу, — отрезала резко, — пусть Зак ее наблюдает.

— Она мне не любовница, — медленно произнес Питер. В голосе послышались металлические нотки.

— Ну, бывшую любовницу, — поправилась тут же.

— Почему? — льдинки в интонациях становились острее и болезненнее, — разве ты не врач? Разве ты не обещала лечить? Разве здесь, на базе, это не твоя обязанность?

— Если ты будешь заставлять меня, я лучше покину ваш добродушный мирок и пойду дальше странствовать, — бросила я, не подумав, разозлившись до такой степени, что почти ничего не соображала. В голове стоял туман. Обида, огромная как воздушный шар, заполнила весь белый свет, не давая логически думать.

— Что за бред ты говоришь?! — Питер вскочил и навис надо мной горой, — я никуда тебя не отпущу. Ты останешься здесь, со мной!

— Вдвоем нам здесь не ужиться! Выбирай! — воскликнула я громко, — или я или она!

"Что я несу?" — мелькнула болезненная мысль. Но глаза уже заволокло мутной пеленой, в ушах стоял грохот пульса. Все тело полыхало от злости. Еще немного, и потекут слезы.

— Дура! — глаза Питера метали молнии. Впервые я видела его таким разозленным. Впервые мы ссорились. И где‑то в глубине души я была с ним согласна, но меня уже понесло.

— У тебя скоро будет ребенок, — произнесла я злым шепотом, — будет лучше, если ты будешь его воспитывать вместе с матерью. А я…

— Чушь! — воскликнул полковник, — я могу ребенка воспитывать и, не живя с Анной.

— Это будет трагедией для малыша, — произнесла я на тон ниже, — у нас маленький мирок, все друг друга знают. Он или она подрастет и что ты ему скажешь?… Нет, Питер. Я так не могу.

— Стой, погоди, — впервые на моей памяти в глазах полковника застыл страх, — Тори, милая. Ты никуда не уйдешь от меня. Мы будем вместе. Ты родишь мне детей. Много. Мы вместе положим основание новому миру, заложим город будущего…

— Нет, нет, — шептала я, сдерживая стремящиеся наружу рыдания.

Я не понимала, как обычный разговор о ревности плавно перетек в моей голове в мысли об уходе из поселения. Все случилось так быстро. Даже для меня. Питер еще говорил, целовал меня, обнимал, а мои мысли были далеко. Сердце болело, рвалось на части, но я решила — не смогу видеть пополневшую самодовольную Анну, расхаживающую по базе. Не смогу слушать шепотки за спиной, ощущать снисходительные и жалостливые взгляды… Нужно уйти, пока еще ранняя осень и найти новое убежище.

Питер отнес меня на руках в комнату. Убаюкивал, укачивал как ребенка, шепча что‑то успокоительное и нежное. Но в моей голове вырисовывался план. План побега. Я знала от Джона, что на севере от нашего плацдарма в двухстах километрах есть еще одна военная база. Иногда военные ездили туда, обменивались продуктами, лекарствами, инструментами. Туда, значит, и направимся. До зимы успею.

****

Наверное, все женщины, сталкиваясь с ревностью к любимому, поступают глупо. Или только я? В день побега разум отказал мне напрочь. Единственным оправданием служило то, что так сильно я еще ни разу не любила. И безумная ревность, охватившая меня, стала новым опытом для умного и образованного врача, каким я себя считала.

Я ехала связанная, как куропатка в фургоне и проклинала себя на все лады, но было поздно. Не успела я отойти и нескольких километров от базы, как меня схватили какие‑то мужчины, прятавшиеся в овраге. Быстро и крепко связали и без разговоров запихнули в грузовичок. Их было то ли двое, то ли трое. Скорее всего, разведчики, так как они не стали насиловать меня сразу, а предпочли отвезти в логово.