Неприятный, нелепый разговор с Казаковым (а по какому поводу лаялись – сейчас и не вспомнишь); весёленькая, совсем земная зелень теплицы при усадьбе очередного квестора; и снова – Новомосковск. Одутловатые, потухшие лица девчонок – их он увидел, когда он, сбив ударом приклада замок, ворвался в приспособленное под тюрьму помещение склада; исчерна-стальные, непрощающие зрачки освобождённых ребят…

Всё это сливалось в одно, всеобъемлющее: «сволочи!» Сутками он мотался по отвоёванным посёлкам, собирая материал для грядущего «Нюрнбергского процесса». Цифры получались жутковатые, но, переворачивая вверх тормашками статистику, громоздилось в памяти реальное наполнение сухой цифири: люди, низведённые до положения полу-скотов. Парни со сломленной, мёртвой волей. Девушки, вздрагивающие от самого тихого обращения, парализованными зрачками вопрошающие: «неужели и этот»? Фашизм в действии. Интересно, как после этого Казаков будет глаголеть о «некоем разумном авторитарном элементе общества»?

Изредка, выдирая из жёсткого ритма этого полуавтоматического функционирования, копошилось под черепушкой что-то садняще-повинное, из серии «не уберёг», « я ели бы я был там» и прочее. Валерьян гнал эти мысли. Гнал, как элементарно мешавшие работать. Но где-то на самом донышке всё въедливей разрасталась мертвенная, скользкая ненависть к Майкову, из-за ущербного самолюбия которого он уехал в метрополию. Это проклятое – «а вдруг?»…

Новомосковск отстраивался быстро – ребята работали с неуправляемым тихим остервенением, как будто от того, как они вкалывают здесь, зависело хоть что-то там, на фронте. Говорить с ними было трудно; вечера протекали в сухом пороховом молчании. После того, как Совет отверг идею создания истребительного батальона из уцелевших шахтёров, участились дикие стычки, яростное собаченье после работы. Ярость – вызревшая, перебродившая, искала выхода. Валерьян с трудом контролировал ситуацию. Хорошо хоть удалось задавить в зародыше попытку отправиться на «фронт» самостоятельно, пешим порядком через сайву вооружившись шанцевым инструментом… Правда, с чисто производственной точки зрения всё было тип-топ: вчера первый грузовик с углём ушёл в столицу.

Диким, никак не укладывающимся в головах было то, что происшедшее – дело рук «своих», землян, да ещё и вчерашних соотечественников. Даже самые спокойные, стоически перенесшие сумасшедшие Первые Дни, раньше других умудрившиеся освоиться на Теллуре, медленно зверели. Весть о победе и невнятные слухи о грядущем суде над рокерами, где обвинителем должен выступать он, Валерьян, ещё больше подливали масла в огонь.

Вдобавок, вечером в Новомосковск прибывала группа пленных рокпилских шлюх, под конвоем десятка героических котят. Казаков предупредил по радио – попросил разместить на ночлег и предотвратить возможные инциденты. «Ещё кормить их, б… ей», – зло подумал Валерьян. С кормёжкой было туго – снабжение возрождённого Новомосковска ещё не наладилось, послевоенная неразбериха давала о себе знать. Казаков всё ещё сидел в Рокпилсе и, по слухам, примерял шутки ради корону Романа I-го. М-да, шуточки у Сани!..

Великий Координатор Первограда, Государь-император всея Великия, Малыя и Белыя Теллура, герцог Рокпилский, Великий князь Новомосковский, маркграф Коннозаводский, генсек Люберецкий и прочая, и прочая – Александр Первый!!! Ура-а-а!!

А если серьёзно, то с этим пора заканчивать: к нормальной жизни надо возвращаться, вот что. Вернуть котят на вышки, осудить этих фашистиков – и баста… В успокоительные выводы верилось как-то с трудом; нехорошее предчувствие занозой застряло под рёбрами и отпускало лишь изредка.

– Амба! Расфилософствовался, мыслитель роденовский! – зачем-то вслух брякнул Валерьян и поднялся с надсадно скрипящего стула. Пора было идти, отдавать распоряжения о приёме «дорогих гостей».

– … и вот потому теперь мы… мы кровь проливали… Короче, выпьем, братья! Урра!… – ломким фальцетом провозгласил Немировский и плюхнулся обратно на койку, расплёскивая из жестяной кружки недопитый спирт. Барак гудел. В липком тяжёлом воздухе барахтался неумелый мальчишеский мат и низкие взвизгивания пьяных девок. Рокпилские красотки довольно быстро освоились в обществе победителей – сейчас они, по животному отяжелевшие от спирта и браги, вповалку валялись на кушетках, вскарабкиваясь на колени к слабо соображающим хмельным котятам, звенящим шёпотом переругивались друг с другом, деля мужиков. Конвоируемых шлюх было больше, чем победителей, и котята, в расстёгнутой форме, осоловело обнимали по девице правой и левой руками. Благо, хватало на всех с избытком.

Собственно, гульбище уже догорало. Запасы медицинского спирта, изъятые из взломанного вагончика биолаборатории и брага, добытая пронырливым Затворновым какими-то неисповедимыми путями подходили к концу. Периодически то одна, то другая парочка, поддерживая друг друга, исчезала в соседней клетушке, служившей обычно чем-то вроде свалки запасных матрацев, одеял и прочего мягкого хлама.

Затворнов, получивший«за отвагу и героизм при штурме Рокпилса» сержантские лычки, стряхнул с коленей какую-то невыразительную б..дь и нетвёрдыми шагами направился к выходу – проверить караулы. Он был старшим группы и ещё пытался сохранять остатки ориентации.

Выбравшись на улицу, Затворнов прислонился к корявой стене барака, пытаясь справиться с отвратительным кислым комом, залепившим глотку. Сглотнул – тошноту удалось побороть, – и медленно поплёлся за угол, пристраиваться по малой нужде. Ночь была тёплой, безветренной. Если бы не платиновый полусерп Селены, вынырнувший из слоистых зеленоватых облаков – совсем земная ночь. Сочно-синяя темнота неподвижного неба, крупные редкие звёзды… Затворнов заплакал – мутно, с каким-то мелким прихлюпыванием, и тут из-за угла сухо рассыпалась автоматная очередь…

…благо, этот недоумок высадил полрожка в воздух – был пьян. Валерьян, на ходу бросив своим: «Связать!» – выдрал автомат из рук ошарашенного часового и побежал к бараку. Собственно, нечто подобное он и ожидал увидеть, но всё равно – было противно и немного мутило, как от спёртого воздуха в общественном сортире. «Защитнички» были достаточно пьяны, чтобы не оказывать сопротивление и недостаточно – чтобы не узнать его, Валерьяна. Консульский ранг всё-таки имеет некие преимущества. Даже короткая очередь в потолок, выпущенная Валерьяном не без некоторой картинности, была, пожалуй, уже излишней.

Ребята достаточно быстро разоружили смутно соображающих героев и остервенело загоняли в соседнюю комнату перепившихся шлюх. Шлюхи, не понимаючи, липли к новоприбывшим и только после нескольких неразборчивых ударов, поскуливая, плелись в импровизированный карцер.

«К черту – дальше сами разберутся.» – Валерьян вышел на крыльцо, чтобы не видеть всех этих полуголых упившихся баб, трезвеющих растерянных «героев», потно-животного месива.. Автомат он машинально продолжал держать в руке.

Затворнов, тщетно пытающийся протрезветь после второй очереди, отсиживался за грудой нестандартного горбыля, сваленного в восстановительной суматохе в пятнадцати метрах от входа в барак. Мысли метались смутные: «Рокеры недобитые…. Ребята там… перебьют…» – и тут дверь распахнулась и в светящемся квадрате возник чёрный силуэт с автоматом в правой руке. «Ну, держитесь, гады!» – героически подумал Затворнов и, поймав фигуру в пляшущую прорезь прицела, надавил на спуск.

МЕМУАРЫ ВАЛЕРЬЯНА

«Коротко о последствиях инцидента в ночь с 25 на 26-е августа. Операция по усмирению подпивших героических защитников окончилась малой кровью – я был ранен в плечо навылет. Меткий выстрел нажравшегося сержанта Затворнова, с перепугу принявшего меня за недобитого рокера. Котята и шлюхи были изолированы друг от друга и заперты в бараке, охрану я возложил на своих ребят, вооружив их конфискованными автоматами. 26-го утром, в понедельник злые и непроспавшиеся «чертенята» попёрлись на работу, а я засел за рацию – предстояло неприятное объяснение с Казаковым. Представляю обалдение Великого Координатора, когда на него, только что нежившегося в тёплой герцогской кроватке, обрушилась моя информация. Последовало минут двадцать непрерывного мата, после чего, Казаков, выговорившись, принялся командовать. Даже металл в голосе прорезался. Беда, если политические боссы нанюхаются сладкой и безоговорочной военной власти…