«Да нет у меня людей для этого! — Плотников помолчал и добавил: — А то что — доложишь Мефистофелю?»

«Обязан».

Утром Игнатов спустился в шахту и нашел положение на вентиляционном штреке Первой западной лавы угрожающим. Штрек отставал от лавы более чем на десять метров, что превышало допустимые нормы. В тесной, узкой щели свистел ветер и, насыщенный угольной пылью, как песчаный вьюн, сек лицо. Сергей Сергеевич с трудом протиснулся в щель, залез в лаву, с горькой усмешкой отметил про себя:

«Плотников, с его комплекцией, пожалуй, не пролезет. Застрянет, закупорит лаву, и все останутся без воздуха. Зарапортовался, козел!»

Внизу на всю мощь скрежетал конвейер, с грохотом врезался в пласт струг. Потные, черные, как черти, шахтеры с глазками коногонок на лбу, работали с каким-то лихим остервенением. Многие были без курток, блестели голыми спинами, будто загнанные черные кони. Игнатов спешил, но залюбовался этим экстазом, на миг замер, сидя на коленях.

«Может, не надо отрывать шахтеров от работы? — одолели сомнения. — Я же лишу их радости». На это наплыло другое: «А если что случится? Все могут остаться здесь…»

Он громко позвал к себе бригадира.

«Немедленно остановите лаву и выведите бригаду вниз, на откаточный штрек!»

«Вы что, Сергеевич, рехнулись?»

«У вас нет верхнего выхода из лавы».

«Только и всего-то… Чуешь, ветерок веет?»

«Разбираться будем на-гора, а сейчас выполняйте приказание!»

«Да вы знаете, что с вами Иван Емельянович сделает за такие выверты! Он же вас при помощи директора в порошок сотрет!»

«Я этого козла!..»

«Это кто же «козел»?»

Игнатов подполз к стругу, цвякнул кнопкой отключения.

«Все вниз. Кто посмеет включить струг, пойдет под суд!»

Вместе с бригадой он спустился вниз на штрек, нехотя пошел к телефону, попросил соединить его с директором. Ничего хорошего для себя Игнатов не ожидал. Это был как раз тот случай, когда ВТБ становилось костью поперек горла у руководителей добычными участками, а заодно и у руководства шахты.

«Я остановил Первую западную лаву».

«Кто это я?»

«Игнатов».

Очевидно, ему уже доложили о случившемся.

«В шахту поехал Плотников, решайте на месте».

«Решать нечего. Работы в лаве я запретил».

«Немедленно поднимайтесь на-гора, пишите объяснительную записку. Я жду у себя в кабинете».

Мащенко был один. Видно, решил поговорить с глазу на глаз. Игнатов вошел, молча положил на стол объяснительную, не дожидаясь приглашения, сел.

«Палку в колеса решил вставить?» — спросил директор и отодвинул записку.

«Нет. Предупредить ЧП. Достаточно…»

Арсентий Георгиевич не дал ему договорить.

«Чего там достаточно, чего нет, мне лучше знать!» — он посмотрел на бумагу, но по всему было видно, она его мало интересовала.

Начальник ВТБ не искал его взгляда. И так все ясно.

«Ты остановил по-ударному работающую лаву, формально ты прав, поступил по букве подземного закона, но мог бы не делать этого, если бы болел за план добычи. А то, видите ли, против своей совести пойти не могут. За уголь шею намылят мне в первую очередь, а вы со своей чистой совестью останетесь в сторонке».

Сергей Сергеевич достал сигарету, чиркнул спичкой. Директор вскочил, хлопнул по столу.

«Где ты был вчера, позавчера, когда штрек отставал на два, три метра, а не на двенадцать, как сегодня?!»

«Я предупреждал Плотникова, думал, что…»

«Видите ли, вы думали! Чем ты думал?» — переходя на «ты», спросил Мащенко.

«Плотников был предупрежден, когда штрек отставал на четыре-пять метров», — Игнатов встал, посмотрел директору в лицо — «мне нечего бояться». Тот не отвел взгляда — «каков наглец!».

«Почему ты не остановил лаву, когда отставание превысило норму на пятьдесят сантиметров, на десять миллиметров?»

«Все зафиксировано в путевках мастеров, в которых расписывается начальник участка. Плотников не принимал мер».

«Я спрашиваю, почему ты не остановил лаву, когда отставание штрека превысило норму?»

Игнатов не ожидал такого поворота дела. Будучи человеком порядочным, он той же меркой мерил других и полагал, что начальник участка сам поймет сложность ситуации и примет меры. Просто должен был, обязан был по долгу службы принять их.

«Ты мог это сделать?»

«Мог».

«Почему не сделал?»

Конечно же начальник ВТБ мог остановить лаву, когда подрывка штрека отставала на пятьдесят сантиметров. Но кто же прибегает к столь жесткой мере но такому небольшому нарушению? Не принято так… Смешно получается. Да и сам Мащенко скажет: «Придираешься к мелочам, палки суешь…»

«А потому, что ликвидировать отставание в пятьдесят сантиметров можно в считанные часы, а двенадцать метров — за сутки не управишься. Ты знал это. Знал, что участок недодает тысячи тонн угля и ударил Плотникова под дых».

«Он сам себя ударил».

«Дурачок, значит! Он уголь качает. Уголь!»

«А я слежу за техникой безопасности! — Сергей Сергеевич разозлился. — Меня люди интересуют, а не тонны!»

«Резонно! Так кто тебе мешает следить за техникой безопасности? Почему вовремя не уследил?!»

Игнатов сел, раздавил окурок в пепельнице. Директор поправил пышный, седеющий чуб, тоже сел.

«Спускайся в шахту и там на месте с Плотниковым разрешите проблему. Ошибки надо сообща исправлять». — Голос его примирительно подобрел.

«Как начальник ВТБ, я не разрешу никаких работ в лаве до тех пор, пока…»

«Ну что ж… — поджав губы, зловеще сказал Мащенко. — Горная инспекция тебя поддержит. Иди, ты мне больше не нужен».

Неприязнь Мащенко к Игнатову после этого случая усилилась. Он не преследовал его по службе, но чувства свои скрывать не считал нужным. Не любил директор строптивых. Во всем хотел, а зачастую требовал беспрекословного выполнения его распоряжений.

«Ему бы полком командовать, а он в горняки поперся!»

Характер у шахтеров не мед, иной раз нужно и голос повысить, и крепкое словцо употребить, но все-таки шахта не армия, рабочий процесс там подразумевает коллективное и добровольное начало.

И вот новая стычка. Игнатов поерзал на стуле, опустил голову. Главный инженер и Кульков сверлили его взглядами. Воротник у рубашки Плотникова до того взмок, что его хотелось выжать, и весь он был похож на человека, только что вынырнувшего из воды. Лицо блестело, пот каплями выступал на носу, тек по подбородку и собирался в воротнике.

Дым почти закрыл люстру и валил в форточку, наружу, как из трубы. Курить таким манером было заведено самим хозяином этого кабинета. На некурящих здесь смотрели подозрительно.

«И надо же этому чертову канату оборваться в самый неподходящий момент, — подумал Игнатов, готовый к тому, что сейчас начнутся поиски «козла отпущения», и скорее всего им станет он или Когут. — Уйду я с этой богом проклятой должности. Вот и Плотников, Когут живут как люди, в кино ходят, а Когут ухитряется по месяцу в шахту не опускаться. Главный что-то пронюхал, ишь, как ярится. «Когда в шахте был?» Санечка туда ходит, когда авария случится или большое начальство нагрянет. Плотников добряк и трудяга, совесть имеет. Вон как взмок, козел».

В кабинет вошла секретарша, с независимым видом прошла к столу директора, положила перед ним какие-то бумаги и молча вышла. На дым она привыкла не обращать внимания, к тому же сама рьяно курила. Двух пачек сигарет на день не хватало.

Мащенко на минуту умолк, отложил бумаги в сторону и повторил вопрос:

— Так кто проверял путевое хозяйство бремсберга?

— Мой мастер, — робко отозвался Когут.

— Кто именно? — попросил уточнить главный.

Память на лица и фамилии у него была феноменальная. Он знал на шахте почти всех шахтеров в лицо и по фамилиям, а ИТР и подавно.

— Малахов, — ответил Когут.

— Певец, что ли?..

— Он самый.

— Что он отметил в путевке? — В допрос опять включился Мащенко.

— Было все в норме. На трехсотом метре небольшое вздутие почвы. Оно там с прошлого года, — Когут развел над столом руками — такая мелочь! — Нарушений не было. Малахов врать не станет. Опытный мастер.

— На каком метре оборвался канат?! — главный не спросил, выкрикнул.

— Метров на тридцать ниже этой отметки, — тихо сказал Игнатов и еще ниже опустил голову.

Ему надоело ждать, когда до него доберутся, решил сам вступить в этот не то допрос, не то спор, не то черт его знает что.

— Ты был на месте аварии? — спокойным голосом спросил главный, и все повернули головы в сторону Игнатова.

— Да.

— Когда?

— Через час после «орла».

— Доложи, что произошло. — Главный опять встал, сунул руки в карманы.

Сергей Сергеевич вытер лысину, медленно встал, отодвигая в сторону стул, в нерешительности потоптался.

— Мы ждем, — поторопил Мащенко.

— Вздутие почвы на трехсотом метре значительно больше, чем это показалось мастеру с ВШТ.

— Нас не интересуют теоретические выкладки! — прикрикнул директор.

— Так вот… — Игнатов успокоился, начал говорить уверенно.

Кульков вытянул нос в сторону начальника ВТБ, прищурил глаза. Плотников, наконец, достал платок и вытер лицо. Семаков пошарил пальцем в пачке от сигарет, смял ее в кулаке, положил в пепельницу и попросил курево у Плотникова.

— В том месте, где вздулась почва, одна сторона рельсового пути оказалась сантиметров на пять выше другой. — Он покашлял в кулак и продолжал: — Направляющий ролик, что лежит между рельсами и по которому катится канат, оказался перекошенным.

— Ну и что из этого?.. — как спросонья буркнул Когут.

— Помолчи, — кивнул главный.

— Перекошенный ролик искатал канат до прорези. — Игнатов повернулся к Когуту и объяснял ему: — На канате, вероятно, перетерлось несколько витков…

— Без гипотез. Игнатов! Нам нужны факты. Объективные данные. — Директор откинулся в кресле, пустил облако дыма.

— Эту гипотезу нетрудно доказать. Канат оборвался не в том месте, где были порваны несколько витков. Эти витки застряли в ролике, собрались в прорези спутанным клубом и, когда этот моток стал большим, затормозили скольжение каната, он намертво застрял и оборвался. — Игнатов умолк и сел.