Перебегаю через парковку и двигаюсь к главной дороге. На противоположной стороне улицы, вниз примерно на полмили, расположена пиццерия. К тому времени, как добираюсь до нее, мой желудок выворачивает себя наизнанку. Я уминаю три куска в пиццерии, потом заказываю еще два для Грэйс.

Получается, я у нее в долгу, раз она кормила меня всю неделю.

Я вздрагиваю от вдруг раздавшегося автомобильного сигнала. За рулем девушка. Осматривает меня оценивающе. Распрямляю плечи и улыбаюсь в ответ. Спасибо, детка. Возвращаюсь обратно по подъездной аллее, ведущей от магистрали к школе. Она длинная и ветреная, вдоль нее по сторонам растут массивные деревья. Грэйс идет по этой аллее к игровому полю. Она достает свою здоровенную камеру, наводит фокус прямо на Зака. Грэйс не заметила меня. Хоть нас и разделяет стоянка, невозможно не заметить напряженность ее тела, ее лица.

В самом деле, что, черт побери, происходит? Почему она здесь, тайком фотографирует Зака, если так сильно его боится? Должен ли я разоблачить ее? Должен ли притвориться, будто не видел ее? Должен ли я рассказать Заку? Твою мать, я не знаю. Вернувшись в здание школы, кладу пакет с двумя кусками пиццы для Грэйс на тележку. Надеваю перчатки и поворачиваюсь к шкафчикам, задев ногой какую-то мелочь, лежащую на полу, которая со стуком рикошетит от противоположной стены. Приглядевшись, обнаруживаю, что это металлическая заклепка – наверно, одна из миллиона с сапог Грэйс. Сунув ее в карман, приступаю к работе. Проходит пять минут, потом десять. Я слышу, как в женском туалете спускают воду, и резко оборачиваюсь. Каким образом она вернулась внутрь, что я даже тяжелую металлическую дверь не услышал? 

Она подходит ко мне, поэтому я указываю на пакет.

– Купил тебе пиццу.

– Спасибо.

На этом все. Одно слово. Грэйс открывает пакет, достает картонные тарелки с пиццей, садится на пол, прислоняясь спиной к шкафчику, и откусывает более чем щедрый кусок. В прошлом году я пригласил Кимми Филлипс на ужин. Она съела половину кусочка, используя нож и вилку. Так что смотрится это чертовски впечатляюще.

– Как твоя голова сегодня? – спрашивает Грэйс спустя минуту.

Пожав плечом, отвечаю:

– Нормально, наверно. Не кружится.

– Как ты заработал травму?

– В этот раз? Меня сбил довольно крупный игрок.

– Сколько сотрясений у тебя было? – Она хмуро смотрит на меня, немного опустив тарелку.

– Это второе.

– Разве они не опасны?

– Да. Поэтому меня отстранили от игры. Нужно, чтобы меня осмотрел доктор и дал разрешение.

– Значит, тебе удастся сыграть в плей-офф? Ты, должно быть, рад. – Открыв бутылку воды, она делает несколько глотков. – О. Чуть не забыла. Это для твоей сестры. Ее одежда. Выстиранная, высушенная, сложенная. – Грэйс показывает мне пластиковый пакет, лежащий на нижней полке тележки, который я не заметил раньше. – Передай ей спасибо.

– Да. Без проблем.

Так мы тратим остаток дня. Беседы ни о чем, с такими гребано-вежливыми манерами, что аж тошно. Она не упоминает ни Зака, ни фото, ни мои вчерашние слова, сказанные в машине. Грэйс ничего не упоминает, но оно все здесь, висит в воздухе, как проклятое апельсиновое дерьмо, которое нас заставляют использовать. И, пока я гадаю, что придушит меня быстрее, дверь открывается с громким скрипом; мгновение спустя Зак вальяжно входит в коридор.

Грэйс

Как только дверь захлопывается, я подскакиваю на ноги. Нынче такова моя базовая реакция на всех. Однако, когда Зак появляется в конце коридора, мое тело не просто напрягается. Оно практически самоликвидируется. Воздух и слюна забивают гортань. Екнув, сердце начинает бешено колотиться, ударяясь о ребра. Пальцы сжимаются в кулаки, но до ног сигнал не доходит, они потеряли связь с телом. Стоять вдруг непосильно трудно. Мне хочется убежать. Хочется спрятаться. Я хочу драться, пинаться, выцарапать глаза.

Я просто смотрю. Что со мной не так, черт возьми?

Он все приближается и приближается, а я по-прежнему смотрю, парализованная знанием. Я знаю, что ты сделал. Ты одурачил всех остальных, но тебе не одурачить меня.

 – Надо же, ну разве не уютно устроились? – Зак останавливается в нескольких футах от нас, с ухмылкой глядя на тряпки, чистящее средство и шкафчики. Я крепче сжимаю бутылку чистящего средства. Нацелю его прямо Заку в глаза, если он подойдет ближе. – Пошли, Рассел. Ты тут уже достаточно проторчал.

Кажется, Йен качает головой.

– Не могу, брат. Я здесь до четырех.

Зак закатывает глаза.

– Да ладно, старик. Меньше часа осталось. Ну и что, если ты свалишь пораньше? Кто настучит? Не колли. Верно, девочка? – Он пытается поддеть меня, только я не произношу ни слова.

Мы пристально смотрим друг на друга, ни один из нас не раскрывает свои намерения. Внезапно Зак делает ложный выпад и выкрикивает:

– Бу!

Я вздрагиваю и роняю бутылку – мое единственное орудие защиты. Проклятье. Черт, я не могу допустить, чтобы он увидел мой страх. Сбоку от меня Йен поднимает катящуюся бутылку, ставит ее обратно на тележку. Зак смеется – громкий, неприятный звук разносится эхом по коридору.

Я хочу прижать ладони к ушам, но не могу показать ему свой страх.

Он приближается еще на шаг; я наконец-то вспоминаю, как двигаться. Резко поднимаю руку.

– Держись подальше.

Зак прищуривается, склоняет голову набок.

– Звучит как угроза, Колье. Для тебя это тоже прозвучало угрожающе, Рассел?

– Зак, приятель, хватит. Просто уходи. Я встречусь с тобой позже.

– Нет-нет, я думаю, колли мне только что угрожала. – Он делает еще шаг ко мне. – Что ты теперь сделаешь? Расскажешь всей школе, будто я вторгся в твое личное пространство?

Опять этот мерзкий смех, от которого мои глаза застилает красной пеленой. Я сжимаю зубы. Глубоко внутри меня начинает зарождаться жар. Испепеляющий, бурлящий, практически готовый взорваться, но я его подавляю, сдерживаю. Я пока не готова. Эта жгучая ярость – единственное, что не дает мне свернуться в комок на полу и сунуть большой палец в рот. Я не позволю ему увидеть мой страх. Не позволю.

Голос возвращается. Слава Богу, он не надламывается и не дрожит.

– Мы тут до четырех, Зак. Ты и Йена пытаешься втянуть в неприятности?

Вспышка злости озаряет его глаза.

– Йен – большой мальчик, Колье. Он не нуждается в том, чтобы за ним приглядывала шлюха вроде тебя.

Мои колени дрожат, однако я не сдаю позиций.

– Я шлюха только потому, что ты всех одурачил в этой школе, МакМэхон. Мне известно, какой ты на самом деле.

Зак расхаживает вперед-назад, сжимая руки. Я знаю, что задела его.

– Тебе лучше заткнуть свой рот, шлюха, прежде чем я…

– Прежде чем ты что, МакМэхон? Подумай хорошенько, потому что я не пьяна и в сознании на сей раз. – Я не чувствую ног, но силой позиционирую их в боевую стойку, так как не собираюсь сдаваться.  

– Ладно, ладно, остынь, Зак. Иди. Встретимся через час. – Йен встает между нами. Я ликую про себя, ведь это значит, что даже он убежден – я не являю собой дрожащую массу желе.

Зак злобно смотрит на меня какое-то время, затем кивает один раз.

– Хорошо. Но мы не закончили. Услышу, что ты опять называешь меня насильником, я тебя достану, Колье.

Ох, дерьмо. Ох, твою мать. О, Боже.

– Валяй, МакМэхон.

Положив руку Заку на плечо, Йен уводит его дальше по коридору, бормоча банальщину вполголоса.

– Урод.

– Сука, – бросает Зак в ответ.  

Мысленно аплодирую и делаю сальто, потому что я не уступила. Открыто смотрю на них, даже не заботясь притворяться, будто чищу шкафчики. Я не сведу глаз с Зака МакМэхона ни на минуту.

– Достаточно! – Йен толкает его в ряд шкафчиков. – Ты успокоишься уже?

– Чувак, не говори, что действительно сделал это сейчас. – Он тоже толкает Йена.

– Сделал. И сделаю опять, если не высунешь голову из задницы. Если с ней что-нибудь случится, даже если она всего лишь ноготь сломает, кого, думаешь, все обвинят? А, умник?