Кусонскому ночью 22 сентября Скоблин сказал, что в день исчезновения генерала Миллера он был вместе с женой между четвертью первого и половиной четвертого дня. Жена Скоблина, со своей стороны, подтвердила его алиби. Она уверяла, будто завтракала с мужем в ресторане Сердечного около четверти первого, а затем в сопровождении Скоблина посетила модный дом «Каролина» на авеню Виктора Гюго и съездила на Северный вокзал, чтобы вместе с мужем, командиром корниловского полка, проводить госпожу Корнилову-Шапрон, дочь генерала Лавра Георгиевича Корнилова.

Дознание установило, что супруги Скоблины действительно завтракали в ресторане Сердечного, но покинули ресторан в двадцать минут двенадцатого. Жена Скоблина одна явилась в модный дом «Каролина» примерно без четверти двенадцать и ушла оттуда тоже одна примерно без десяти два.

Хозяин «Каролины» господин Эпштейн показал:

— Мадам Плевицкая заказала два платья стоимостью в 2700 франков и заплатила вперед 900 франков. Она провела у нас почти два часа до без двадцати два! Уходя, спросила, который час. Несколько раз напоминала нам, что муж с машиной ждет ее на улице, но сама не спешила. Когда я предложил пригласить генерала к нам в салон, она ответила уклончиво. Я несколько раз посмотрел в окно, но не увидел ни ее мужа, ни автомобиля.

Это приводит дознание к заключению, что похищение генерала Миллера произошло во время пребывания Плевицкой в магазине. Настойчивость, с которой жена Скоблина убеждала хозяина магазина, будто муж ждет ее на улице, ее отказ предложить ему подождать в магазине, ложь, при помощи которой она объяснила на перроне Северного вокзала опоздание мужа, свидетельствуют, что между супругами существовал сговор, предшествовавший преступлению.

Следует добавить, что будучи на семь лет старше мужа, Скоблина-Плевицкая, по общему отзыву, имела огромное влияние на него. Она была в курсе всех действий мужа, принимала деятельное участие во всех его начинаниях, получала на свое имя шифрованные письма и документы политического значения, причем в некоторых документах указывалось даже, что содержание их не должно сообщаться мужу. Некоторые свидетели прямо называют ее злым гением Скоблина.

Экспертиза домашних счетов супругов Скоблиных показала, что они жили значительно шире своих средств, что должны были существовать другие, скрытые ими, тайные доходы…»

Генерала Кусонского, начальника канцелярии РОВС, председатель суда отчитал:

— Вы совершили две тяжелые ошибки. Вскрыли письмо слишком поздно. А затем, вместо того, чтобы сразу предупредить полицию, начали допрашивать Скоблина, вступили в разговоры с адмиралом Кедровым и в конце концов выпустили Скоблина.

Готовясь к ответу, генерал Кусонский стал улыбаться. Председатель пришел в ярость:

— Вы улыбаетесь, господин Кусонский? По-моему, это не смешно. Если бы вы не мешкали, Скоблин сидел бы сегодня на скамье подсудимых рядом с Плевицкой.

Защитник Плевицкой адвокат Максимилиан Максимилианович Филоненко просил присяжных обратить внимание на слова жены генерала Миллера о том, что ее «муж никогда не посвящал ее в свои дела».

Адвокат пытался посеять сомнения в достоверности письма, которое оставил в штабе РОВС Миллер, отправляясь на встречу с немцами, организованную Скоблиным.

Плевицкая утверждала, что не знала, зачем ее мужа вызвали той ночью в РОВС. Она не слышала, как полковник Мацылев говорил Скоблину через дверь, что генерал Миллер исчез, а сам Скоблин, уходя, ничего ей не сказал.

Следователь спрашивал ее:

— Но когда полковник Мацылев вернулся без вашего мужа, почему у вас возникла мысль, что его в чем-то заподозрили? Разве вы не говорили того, что, заподозренный, ваш муж мог не снести оскорбления, покончить с собой?

Плевицкая отрекалась от своих слов:

— Нет, я этого не говорила! Я не думала, что моего мужа могли в чем-то подозревать.

— Когда вы узнали об исчезновении генерала Миллера?

— Узнала от полковника Мацылева тогда, когда он приехал ночью спрашивать, не вернулся ли Николай Владимирович.

— Вспомните точно, что вы тогда сказали. Какими были ваши первые слова?

— Ну, как я могу вспомнить?.. Я страшно испугалась, начала спрашивать: «Где мой муж? Что вы сделали с ним?» Потом, когда полковник Мацылев сказал, что с ним приехали адмирал Кедров и генерал Кусонский и они ждут на улице, я высунулась в окно и крикнула, что Николай Владимирович, может быть, у Миллера или в Галлиполийском собрании. А они мне сказали: «Когда Николай Владимирович вернется, пришлите его в полицейский комиссариат. Мы все сейчас туда едем».

— Считаете ли вы вашего мужа виновным в похищении генерала Миллера? — спрашивал следователь.

— Не знаю… Раз он мог бросить меня, значит, правда, случилось что-то невероятное. Я не могу допустить, что он виноват, считала его порядочным, честным человеком. Нет, невозможно допустить… Но записка генерала Миллера и то, что он меня бросил, — против него.

— Умоляем вас, скажите правду!

— Не знаю. Я правду говорю. Я ничего, ровно ничего не знала.

Надежда Плевицкая была обречена. Приговор был жестоким — двадцать лет каторжных работ. И прокурор еще сказал, что сожалеет, что по закону не может требовать для Плевицкой большего наказания. С учетом ее возраста — ей было 54 года — это означало пожизненное заключение. Фактически на ней отыгрались за Скоблина.

Кассационный суд отказал в пересмотре дела. Президент Франции отказался ее помиловать. Владимир Бурцев по сему поводу радостно написал: «Пусть гниет в тюрьме!»

Бурцев считал, что Плевицкая чуть ли не с детских лет была советским агентом и что это она втянула в эту работу мужа. Многим эмигрантам казалось, что не мягкий и влюбленный в жену Николай Скоблин, а властная Плевицкая, которая была старше мужа на семь лет, наладила связи с Москвой.

Эмиграция легко забыла о том, что совсем недавно Плевицкая была кумиром русских людей, оказавшихся на чужбине. И одна эмигрантская газета писала: «Песни Плевицкой для национального самосознания и чувства дают в тысячу раз больше, чем все гунявые голоса всех гунявых националистов, взятых вместе».

И только княгиня Лидия Леонидовна Васильчикова рассказывала знакомым о том, как во время первой мировой войны, когда она работала в госпитале в Ковно, приехала знаменитая Плевицкая. Певица стала сиделкой, давала концерты раненым, поражала всех трудолюбием. Об императоре говорила: «Мой хозяин и батюшка».

Да еще директор банка, в котором Скоблин и Плевицкая держали свои деньги, высоко отозвался о своих клиентах:

— Они боготворили царскую семью. Более убежденных и, как я уверен, более искренних монархистов трудно встретить. Поэтому для меня возможность работы Скоблиных для большевиков представляется совершенно невероятной. Скоблины чувствовали слабость к Германии. Неоднократно генерал Скоблин говорил, что рано или поздно Гитлер спасет Россию.

Председатель суда Дельгорж в своем заключительном слове ясно объяснил присяжным заседателям, кого они должны считать виновными. Эмигранты, не имевшие возможности побывать в заде суда, прочитали речь судьи в книжке Бурцева:

— Советский пароход «Мария Ульянова» находился в Гавре с 19 по 22 сентября и в этот день неожиданно в 20 часов 45 минут снялся с якоря.

В тот день около 5 часов дня к борту советского парохода прибыл грузовик, принадлежащий советскому полпредству. Прежде чем таможенники смогли вмешаться, — как это требуется правилами, — матросы вытащили из грузовика большой ящик. Было видно, что ящик очень тяжел.

После того, как ящик был погружен на борт парохода, при первой же возможности он снялся и отошел от набережной.

Из Гавра в Ленинград наиболее короткий путь проходит через Кильский канал. Но на сей раз пароход прошел, огибая Данию. Он избежал прохода через территориальные немецкие воды, и есть основания полагать, что таким образом он хотел избегнуть возможного на его борту обыска.

Кроме того, «Мария Ульянова», выгрузившая груз кож, должна была погрузить советский самолет, на котором советские летчики перелетели в Америку. Но она его не погрузила.

Известно также, что капитан парохода получил утром 22 сентября радио на коротких волнах быть готовым к отплытию. Немедленно по получении этого радио капитан парохода, которого, кстати, нет больше на пароходе, имя которого неизвестно и которого, несмотря на все старания судебного следователя, ему не удалось допросить, сделал все необходимое для отхода.

Портовый маклер, удивленный столь неожиданным отходом, телефонировал в Париж представителю владельца парохода. Тот перезвонил в Ленинград арматору и услышал категорическое: «Капитан получил приказания. Он должен их выполнить безоговорочно».

Портовый маклер не мог настаивать и отправился к пароходу только для того, чтобы присутствовать при его отходе. Это и есть тот свидетель, который видел прибытие грузовика и выгрузку таинственного ящика.

Господа присяжные! Я должен дать вам еще одно пояснение по этому поводу.

Этот же самый грузовик видели за семь дней до похищения на бульваре Монморанси в пятидесяти метрах от метро «Жасмен», где несчастный генерал Миллер имел свидание. Этот грузовик, по показаниям свидетелей, стоял в час дня перед особняком, который был нанят Потемкиным, советским полпредом в Париже».

У Надежды Плевицкой не было никаких шансов на оправдание. Вот что писал эмигрантский журнал «Русские записки» в конце 1939 года:

«Судоговорение в процессе Плевицкой и закончивший его неожиданно суровый приговор выросли в большое событие в жизни русской эмиграции. Обозревателю приходится на нем остановиться — не только в связи с судьбой, постигшей подсудимую, и со степенью ее ответственности, сколько в связи с тем, что было названо «климатом» зала суда.