Элтэмэр ткнул пальцем в его сторону.

– Даю тебе последний шанс. Не знаю, что вы двое задумали, но прекратите здесь и сейчас. Свадьба состоится, или ты узнаешь, что презрение Глимеры – цветочки по сравнению с репрессиями с моей стороны.

Рошель вскочила на ноги.

– Это я недостойна его…

– Я не боюсь тебя, – перебил ее Бун. – Здесь и сейчас наступает переломный момент.

Элтэмэр прищурился.

– Что на тебя нашло?

Бун медленно покачал головой.

– Это зрело давно. Как звучит твоя цитата из экономической теории, которую ты так любишь повторять? Тому, что не может больше продолжаться, наступает конец. Хватит с меня жизни во лжи.

Смотря в глаза своему предположительно–отцу, Бун подстрекал Элтэмэра продолжить свое давление на него. И давал понять, что, по крайней мере, на физическом уровне, если это произойдет, то он выдаст главную тайну.

Сомнение в их родстве.

При свидетелях.

Если говорить о позоре, то Глимера приберегала все санкции и презрение для женщин, но прослыть рогоносцем… что ж, немыслимо даже представить такое. Настолько, что Элтэмэр никогда не поднимал вопрос ДНК–теста, ведь возможные социальные последствия были слишком опасны. Вместо этого невысказанная вероятность, что отцом Буна стал другой мужчина, витала в доме подобно призраку неверности, куда бы его «сын» ни направился.

Проклятый за грех, недоказанный и не им совершенный.

Но этой ночью он покончит с этим.

После долгой, напряженной паузы отец Буна, наконец, взглянул на Рошель.

– Я не виню тебя за твое решение.

Развернувшись, Элтэмэр вышел, Марквист последовал за ним, и оба скрылись за дверьми рабочего кабинета.

После их ухода Бун потянулся к удавке и ослабил узел галстука. Как же прекрасно дышать.

– Зачем ты сделал это! – воскликнула Рошель.

Он подумал обо всем, что отец сказал о нем.

– Я – недостоин. Это правда.

– Это моя вина, – простонала Рошель, рухнув на диван.

Полностью развязав виндзорский узел, Бун вспомнил, как пришлось завязывать его с закрытыми глазами. Заходить в эту гостиную с закрытыми глазами. Прожить… всю жизнь… в слепоте, которая была средством выживания, а не осознанным выбором.

Подсознательно он понимал, что если будет всматриваться, то не найдет в себе силы на поступок. Он столько всего неосознанно впитал в себя, словно ядовитый дух аристократии был настоящим газом, которым он дышал и отравился. Но сегодня на этом все.

Если Рошель смогла бороться за свою любовь, то он сможет взять управление жизнью в свои руки и решить самостоятельно, кем ему стать. Выбрать свой путь. Что изучать. И не извиняться за это.

Ее храбрость вдохновила его.

– Мне так жаль, – печально выдохнула Рошель.

Бун покачал головой.

– Чтобы ни произошло в будущем, я не жалею.