Когда через несколько часов Эрик без сил распластался на ковре прямо посреди комнаты, я лег на пол рядом с ним и уставился в потолок, прислушиваясь к неспешному гулу голосов вокруг себя.

Вдруг надо мной возникла голова Марка. Глядя на меня сверху вниз, он протянул мне руку. Я не хотел браться за нее, я избегал его, насколько вообще возможно избегать кого-то, находясь с ним в одной комнате в разгар веселья. И я последовал за ним.

Он привел меня в спальню. Там он подошел к накрытой покрывалом корзинке, стоявшей в стороне от других. На ручке никаких праздничных бантов или ленточек, что только подтвердило мое мнение о нем. Из корзинки доносились тихие жалобные звуки.

– Терпеть не могу животных, – быстро сказал я.

Он откинул покрывало и я увидел белый пушистый комочек, размером где-то с мою ладонь. Вынув котенка, который начал ерзать в его руках, он прижал его к моей груди.

– Даже не думай, – предупредил я.

– Ее зовут Снежинка.

– Ты уже и имя моей кошке придумал? – возмутился я и взял ее на руки, но только чтобы она перестала лизать мне подбородок.

Я посмотрел на Марка, бережно держа Снежи в руках. Так теперь я ему нравлюсь? Почему? Теперь появилась причина?

Секс – вот хорошая причина, ради секса люди возвращаются. Но ему не нужен был секс, и это означало, что я ему не нравился в ТОМ самом смысле, я ему нравился просто в КАКОМ-ТО смысле, и меня это вполне устраивало, потому что в действительности я не хотел ему нравиться в ЛЮБОМ смысле.

И все же он пришел, одаривая меня кошками, устраивая сюрпризы на день рождения. Я этого не понимал. Он переворачивал мой мир вверх дном.

По приезду домой Снежи обзавелась кроваткой, а также маленькими бархатными подушками, и поэтому когда по ночам она предпочитала засыпать на моих собственных, я начинал бурчать. Не потому что был против. Просто дело принципа. Но я вынужден был признать, что приятно, когда рядом тебя согревает крохотный мурлычущий комочек, которому ничего от тебя не нужно. И тут меня озарило, что Марк куда более опасен, чем мне казалось. Он узнал меня достаточно хорошо, чтобы дать то, в чем я действительно нуждался, даже не догадываясь об этом.

Он позвонил мне на следующее утро и спросил, не хочу ли я побывать в мастерской его друга. Золотой мальчик, с обширными деловыми интересами, инвестициями и нервным срывом в недалеком прошлом, теперь его друг проводил время, напоминая себе и другим людям о том, как важно уметь веселиться.

Для этого он использовал глину, и это не была мастерская в обычном понимании этого слова, как я выяснил, приехав туда днем. До нелепости просторная, она совершенно не казалась претенциозной, какой с легкостью могла бы быть. Цифры на бирках были еще и смехотворно низки. Мастерская удивляла во всех смыслах. Грег, художник, оказался дружелюбным и полным энергии. И босоногим. Что вполне соответствовало этому месту.

Его работы были живыми и радостными, в них не было и намека на самомнение, что я с детства привык ожидать от большей части искусства. Более того, сбоку стоял стол с разложенной глиной, чтобы завсегдатаи могли расслабиться и повалять дурака.

Именно туда меня и подтащил Марк. На подушках, прямо на полу за низенькими столиками уже сидели люди, работая руками и включив воображение.

– Это просто смешно, пустая трата времени – начал ныть я.

Однако я уже размышлял о том, чтобы вылепить. Эмпайр-Стейт-Билдинг? Или что-нибудь фаллическое, просто чтобы позлить его.

Он не удостоил меня ответом, устроился на одной из подушек в дальнем углу и начал раскатывать глину между ладоней. Я последовал его примеру, ощущая глину в своих руках c детской радостью, в голове одна за другой начали рождаться идеи, по мере того как я все больше и больше увлекался процессом.

Я начал тщательно вылепливать каждую деталь своей будущей придумки, но оказалось, что это куда тяжелее, чем я думал и вскоре уже просто мял пальцами глину, лепя что-то несуразное, но все равно в восторге от того, что делаю.

Наконец боль в шее и спине стала слишком сильной, чтобы и дальше не обращать на нее внимания. Я поднял голову с гримасой на лице, кладя комок глины, из которого я пытался что-то вылепить, обратно на стол.

– Что за… – я потрясенно огляделся по сторонам.

В мастерской никого не было. За окном, находившимся прямо передо мной, за горизонт медленно садилось солнце. Я резко повернул голову и наткнулся взглядом на Марка, который сидел на стуле неподалеку и просто смотрел на меня. Наклонившись вперед, локти на коленях, пальцы свободно переплетены. Мы были совсем одни.

– Где… – я растерянно посмотрел на него.

– Я сказал Грегу, что закрою, – только и ответил он.

Вот и все его объяснение. Я просидел тут, должно быть, не один час, играясь с глиной, не замечая, как люди вокруг меня встают и уходят; и он наблюдал за мной бог знает сколько времени, а все, что ему было сказать мне, это: «Я сказал Грегу, что закрою»?!

– Что это? – наклонив голову, спросил он, показывая на комок глины на столе.

– Ничего, – бросил я, разозлившись.

Мне не нравилась мысль, что он наблюдал за мной. Ни секунды.

Как долго он смотрел? Почему я не заметил? Я с беспокойством, даже страхом, взглянул на него. Что он увидел? Каким я был в те минуты, когда не заботился о том, чтобы произвести впечатление?

Я чувствовал себя глупым, раздраженным, застигнутым врасплох тем, что произошло, что происходило, и теперь не мог дождаться, когда смогу сбежать из этой комнаты, подальше от его пристального взгляда, подальше от своих глиняных поделок.

– Что ты слепил? – настойчиво спросил он.

– Сказал же, – даже я сам сейчас четко уловил раздражение в своем голосе, – это все... просто... ерунда.