Князь Вяземский получил выговор, и императрица просила меня забыть его глупую выходку. Он был трудолюбив и аккуратен, но необразован и злопамятен и мстил мне за то, что я приняла к себе на службу людей, которых он преследовал и увольнял с занимаемых ими должностей, лишая их тем куска хлеба.

Я вызвала его враждебное отношение к себе еще другим обстоятельством. В Академии издавался новый журнал, в котором сотрудничали императрица и я[195].

Советник Козодавлев[196] и другие лица, служившие под моим начальством, поместили в нем несколько статей в прозе и стихах; Вяземский принял на свой счет и на счет своей супруги сатирические произведения, в особенности когда он узнал, что в журнале сотрудничает Державин[197]. Он одно время преследовал Державина и лишил его места вице-губернатора и потому думал, что тот отомстит ему, изображая его в своих стихах, которые читались всеми с жадностью, так как Державин был известный и талантливый поэт. Мне пришлось испытать по этому поводу много неприятностей. Князь Вяземский старался насколько мог чинить мне препятствия в моих полезных начинаниях; некоторые из них имели даже общественное значение, как, например, новые точные карты целых провинций, изменивших свои границы после разделения России на губернии[198].

Он не только не сообщал мне нужных сведений, но задерживал и те, которые губернаторы присылали мне по моей просьбе. Мне не хотелось постоянно надоедать императрице своими жалобами, и я старалась терпеливо выносить все эти невзгоды.

В июле месяце мой сын вернулся курьером из армии с известием о завоевании Крыма. Моя радость неожиданного свидания с ним была неописуема. Он пробыл всего несколько дней и снова уехал в армию с чином полковника. Эта милость императрицы осчастливила меня особенно потому, что мой сын, получив этот чин, выходил из гвардии, следовательно, не был обязан жить в Петербурге и имел возможность обнаружить свои таланты, командуя полком. Однажды я гуляла с императрицей в саду в Царском Селе; разговор коснулся красоты и богатства русского языка. Я выразила удивление, что императрица, будучи сама писательницей и любя наш язык, не основала еще Российской академии[199], необходимой нам, так как у нас не было ни установленных правил, ни словарей, вследствие чего нам приходилось употреблять иностранные термины и слова, между тем как соответствующие им русские выражения были гораздо сильнее и ярче.

— Не знаю, как это случилось, — ответила государыня, — так как я уже несколько лет мечтаю об этом и даже сделала насчет этого некоторые распоряжения.

— А вместе с тем это очень легко сделать, так как за границей есть несколько образцов подобных академий и надо только выбрать.

— Составьте мне, пожалуйста, программу, — сказала императрица.

— Не лучше ли, — возразила я, — вашему величеству приказать вашему секретарю представить вам план Французской, Берлинской и других академий с примечаниями относительно изменений или урезок применительно к подобной академии в России.

— Я еще раз прошу вас взять на себя этот труд; тогда я буду уверена, что благодаря вашей деятельности не затянется это дело, которое, к стыду моему, еще не приведено в исполнение.

— Труд не велик, ваше величество, и я постараюсь его исполнить возможно скорей, но осмеливаюсь еще раз указать вашему величеству, что любой из ваших секретарей справится с этой задачей лучше меня.

Так как мне не удалось разубедить императрицу, то приходилось повиноваться. Вернувшись вечером к себе, я набросала краткий план учреждения Академии русского языка. Каково было мое удивление, когда мне вернули мой далеко не совершенный набросок, сделанный мною наскоро, с целью доставить удовольствие императрице, утвержденный подписью государыни, как продуманный и окончательный устав; он сопровождался копией с указа, которым государыня назначала меня президентом этой новой Академии. Копия указа была одновременно послана в Сенат, чем императрица как бы показывала, что и слышать не хочет об отказе с моей стороны.

Через два дня я вернулась в Царское Село и тщетно пыталась уговорить императрицу выбрать другого президента. Тогда я сказала ей, что у меня уже готовы и суммы, необходимые на содержание Российской академии, и что ей придется только купить для нее дом; она была особенно довольна и удивлена, когда я сказала, что на содержание Академии хватит тех пяти тысяч рублей, которые она выдавала каждый год из своей шкатулки на переводы на русский язык классических авторов.

— Но я все-таки желала бы, — возразила она, — чтобы эти переводы были сделаны.

— Они и будут производиться, — ответила я, — ими будут заниматься ученики Академии наук под руководством русских профессоров; таким образом, эти пять тысяч рублей будут применены с пользой; прежде директора никому не давали в них отчета, и, судя по немногочисленности изданных переводов, они, по всей вероятности, смотрели на них как на свои карманные деньги; однако надо учредить жетоны или одну или две медали в виде награды тем, кто более всего потрудится в новой Академии. Я буду иметь счастье представить вам штаты и необходимые расходы, и тогда видно будет, останутся ли еще деньги на жетоны и медали.

Я действительно представила императрице смету, назначив жалованье двум секретарям по девятьсот рублей каждому, двум переводчикам по четыреста пятьдесят рублей; кроме того, я наметила должности казначея и четырех сторожей — для топки и уборки здания; содержание штата достигало цифры три тысячи триста рублей; остальные тысяча семьсот рублей предназначались на покупку дров, бумаги и книг, которые должны были приобретаться ежегодно в небольшом количестве, а пока я предложила пользоваться моей собственной библиотекой[200].

На жетоны и на медали денег не оставалось, так что императрица назначила тысячу двести пятьдесят рублей в год на покупку их. Государыня казалась обрадованною и даже еще более удивленною моею сметою, так как она привыкла, что в представляемых ей сметах не был забыт и президент и ему назначено было большое жалованье; я же не назначила себе ни копейки, и это полезное учреждение стоило только лишь тысячу двести пятьдесят рублей, которые ее величество предназначила на жетоны и медали. Я покончу тут с Российской академией, отослав читателей (если это их интересует) к последнему моему отчету, представленному императрице, и скажу только, что на деньги, не выданные за последние три года директорства Домашнева на переводы, то есть на пятнадцать тысяч рублей, я выстроила (прибавив к ним еще небольшую сумму из специальных средств) два флигеля во дворе дома, купленного нам императрицей, которые я отдавала внаймы за тысячу девятьсот пятьдесят рублей. Император Павел велел отнять этот дом и флигеля, выстроенные мною, и взамен дал участок земли, на котором стояла только кузница. Я оставила, уходя из Академии, капитал в сорок девять тысяч рублей, сданный в воспитательный дом, дом, обставленный мебелью, значительную библиотеку, доходы, увеличенные на тысячу девятьсот пятьдесят рублей в год, и законченный и изданный словарь; все это было сделано в течение одиннадцати лет.

Не могу покончить с Российской академией, не сказав, что у меня по поводу ее было много неприятностей при дворе. Просвещенная часть общества отдавала мне справедливость и сознавала, что учреждение Российской академии и быстрота, с какой двигалось составление первого у нас словаря, стояли в зависимости исключительно от моего патриотизма и энергии. Но придворная партия находила, что словарь, расположенный в словопроизводном порядке, был очень неудобен, и сама императрица не раз спрашивала меня, почему мы не составляли его в алфавитном порядке. Я сказала ей, что второе издание, которое появится через три года после первого, будет издано в алфавитном порядке, но что первый словарь какого-нибудь языка должен быть этимологический, так как должен отыскивать и объяснять корни и происхождение слов. Не знаю, почему императрица, способная обнять самые высокие мысли, не понимала меня. Мне это было очень досадно, и, как мне ни было неприятно оглашать мнение императрицы о нашем словаре, я решила обсудить его в первом нашем заседании, исключив, однако, много мелких вопросов, которыми меня постоянно осаждали; все члены Академии, как я и ожидала, единогласно решили, что первый словарь не может быть составлен иначе, а что вторично он будет издан полнее и в алфавитном порядке. Я передала императрице решение академиков и их мотивы, но императрица не отказалась от своего мнения. Она занималась в это время составлением также чего-то вроде словаря, редактируемого Палласом[201]. Это был словарь девяноста или ста языков; некоторые из них имели всего двадцать слов, например: небо, земля, вода, отец, мать и т. п.; это ненужное и странное произведение внушало мне отвращение, хотя все его и расхваливали, как чудесный словарь. Чтобы отдохнуть от всего этого, я переехала на дачу (я выстроила там каменный дом) и совершенно отказалась от выездов и приемов. Академия требовала от меня столько работы, что у меня совершенно не оставалось свободного времени. На мою долю выпала обязанность собрать все слова, начинающиеся на известные три буквы алфавита; каждую субботу мы собирались для отыскания корней слов, собранных, таким образом, всеми членами Академии. Кроме того, я каждую неделю ездила на несколько дней в Царское Село. Так было занято все мое время.