Глава 1

— Тунеядцы, алкоголики, наркоманы и диссиденты выходи строиться! — орал лейтенант.

За четырнадцать суток я привык к такому обращению. Трое бомжей, мятый интеллигент Славик, грузчик Вова (он же Вован) и я выбираемся из камеры. Замыкающим как всегда Жгут, самый "блатной" из тех, с кем мне посчастливилось отбывать пятнадцать суток. Дежурный сверил список. В нужном месте я заучено пробубнил:

— Мухин Александр Александрович, осужден на пятнадцать суток, отсидел четырнадцать.

Развод на работы занял десять минут. Сегодняшний лейтенант оказался нервным:

— Кто вякнет про ликероводочный — сгною!

"Вякать" я не собирался, последние сутки пошли, мне бы "день простоять, да ночь продержаться". Фортуна первый раз за весь срок повернулась ко мне лицом. Лицо это было кавказкой национальности — майор Капанадзе начальник архива. Сокамерники вооружались лопатами, а я под руководством майора отправился блаженствовать в прохладный подвал. Жгут процедил в спину:

— Отмазался от солнцепека. Где справедливость?

Нет справедливости, согласен. Дрались на танцплощадке все, пятнадцать суток получил только я. И в чем моя вина, если именно сегодня начальнику архива приспичило навести порядок во вверенных ему помещениях, а в качестве бесплатной рабочей силы он выбрал меня.

Майор долго искал на связке ключей нужный, потом еще пять минут возился с ржавым навесным замком. Наконец оббитая железом дверь нехотя отошла в сторону. Пахнуло прокисшей древностью. Капанадзе поморщился:

— Собирай хлам и таскай к мусорным бакам. Будем жечь. Вопросы есть?

Я промолчал. Чего тут непонятного. Майор снова поморщился и неспешным шагом направился в дежурку. Со мной в качестве наблюдателя остался рыжий кот по кличке Четок.

В небольшом подвале с одной лампочкой под потолком скопилось столько хлама, что позавидует любая свалка. В углах транспаранты с пожелтевшими лицами былых деятелей государства, поверх навалены плакаты, на одном сквозь толстый слой пыли с трудом читалось "Даешь пятилетку за четыре года!". Я хмыкнул. Подобрал с пола кусок осыпавшейся штукатурки, зачеркнул слово "даешь" и накарябал сверху "отсидим". Получилось не вполне политкорректно, зато актуально.

Отряхнув руки, я огляделся. На противоположной стене распят кумач, золотые буквы в центре осыпались, читались начало и конец лозунга "Ленин и теперь…. всех живых!". Под этим шедевром соцреализма на бетонном полу валялись антиалкогольные плакаты ранней перестройки, из серии "Сам ты можешь и не пить, но друга похмелить обязан". Вперемешку с ними и дальше вдоль стены покоились груды толстых томов из пожелтевших папок, перехваченные капроновой нитью.

И так везде — папки, плакаты, лозунги, прочий бумажный мусор. Нашлось даже несколько гипсовых бюстов. В одном я без труда узнал товарища Дзержинского, а вот остальные, по причине отломленных ушей и носов опознать не удалось. Судя по датам на документах подвал захламляли давно и бессистемно. Чихнуть страшно — пылью засыплет.

Ради интереса я вытащил из ближайшей кучи пачку листов. Сверху оказалась жалоба купца Куроедова на приказчика Гридасова. Господин Гридасов обвинялся в растрате и хищении денежных средств с коими и скрылся в неизвестном направлении. Датировался сей документ одна тысяча девятьсот шестым годом. Следствие по делу было не окончено, приказчик Гридасов до сих пор числится в розыске.

Засучив рукава, я принялся за уборку. За три часа удалось разобрать самый захламленный угол. От частых наклонов заныла спина, я сел передохнуть. Кот устроился рядом. На глаза попалась невзрачная папка в сером кожаном переплете. Уголки обгрызли мыши, на обложке тисненый герб Российской империи. Открыл. Торопиться некуда. Внутри тощая книжонка страниц в пятьдесят. Листы плотные, дубленные временем и пылью. На покарябанной обложке ни автора, ни названия. Раскрыл наугад, в середине. На желтом листе от руки писаный текст. Сверху витиеватая надпись с красной заглавной буквой "Как приготовить приворотное зелье", а ниже рецепт. "Взять лягушачью печень, отварить в настои горькой полыни, добавить щепоть тертого козлиного помета от безрогого козла, соли и перцу по вкусу, трижды перемешать, плюнуть и в безлунную ночь выставить за порог". Я чуть не поперхнулся от такой кулинарии.

На следующей странице обнаружился заговор от сглаза, потом инструкция, как кормить домового, чтоб "пакость разную не творил, а за хозяйством пригляд имел".

Я усмехнулся, актуальная книжка, нынче даже на пособие для школьников младших классов не тянет. В первом попавшемся ларьке ткни в любую газету — там тебе и потомственные колдуны, и предсказатели, и посланники с Марса, и посланные еще дальше. Латают, чистят ауру лучше, чем зубная паста зубы. Но самое интересное отыскалось ближе к концу. Заклятие. "Как из любой темницы бежать, куда глаза глядят".

В этот момент меня позвали на обед. Я вырвал лист и сунул в карман. Покажу вечером Жгуту, пусть приколется. Книгу зашвырнул в коробку с мусором. Некогда ерундой заниматься, когда еда стынет, разносчик ждать не будет, на нем еще двадцать душ весит и все жрать хотят.

В чашку плеснули черпак жидкого супчика, в тарелку поменьше — овсянки. На хрупкую пластиковую вилку разносчик насадил прожухлую котлету и прям на асфальт, рядом с подвальной дверью, поставил стакан компота, опять без фруктов.

Обедать я устроился на траве, под кроной старого тополя. Кот примостился рядом. Пришлось делиться половинкой котлеты. Четок благодарно мяукнул. Обеденный перерыв дело святое. Я домусолил остатки каши и раскинулся на траве. Работа, как известно — не волк… а зря. Вспомнил о выдранном листе и полез в карман. Интересно же — чего там. Кот тревожно заворчал.

Слежавшийся серый лист с неохотой развернулся. Вверху краткая инструкция: "Очертите круг и встаньте в центр. Возьмите малую толику тюремного кушанья и прижмите к бумаге, где писано заклятие, опосля крепко смежить веки и с чувством вообразить то место, где надобно быть". Ниже этих строк полная тарабарщина. Сотни две непонятных символов: толи иероглифы, толи просто закорючки. Еще ниже — пятиугольный оттиск в виде звезды.

Я ухмыльнулся. На фиг граф Монте-Кристо потратил столько лет на рытье котлована в замке Иф? Плеснул бы ложку тюремной баланды на такой вот листочек и вперед, алмазы по карманам распихивать.

До конца обеденного перерыва осталось минут двадцать. Я взял вилку и, ели сдерживая смех, начертил круг. Кот мяукнул. Вскочил мне на колени. Остатки каши заменили "тюремное кушанье". Я закрыл глаза и задумался. Первое, что привиделось — смазливое личико Светки из соседнего подъезда. Банально. С ней я и без колдовства скоро увижусь. Напрягся. За считанные секунды перебрал несколько вариантов и все забраковал. Нахлынувший ветерок донес запах яблок с базара за углом. Я смачно вдохнул густой сладко-кислый аромат. В голове сам собой возник образ яблони с сочными румяными плодами на ветках. Я чувствовал их вкус. Картинка была настолько реалистичной, что пришлось сглотнуть набежавшую слюну. И в этот момент дрогнула земля, в глазах взорвалась молния, и я ослеп.

Сколько это длилось, сказать не могу, может секунду, а может час, сутки. Стало страшно. Кот дрожал. Тело потеряло вес, я падал в пустоту. Мышцы напряглись, каждый нерв, каждая клетка ждали удара. Развязка могла быть одна — смерть. Хотелось верить мгновенная…

Опасения оказались напрасными. Все кончилось неожиданно и весьма странно. Яркое солнце вернуло зрение. Кругом пышные цветы, за спиной яблоня, ветки ломятся от спелых плодов. Я захлебнулся от восторга: "Жив!!!"

Мой друг по несчастью мурлыкал. Клянусь, в кошачьей голове билась та же мысль, я видел по глазам. Впору сойти с ума, да жаль — не успел.

Еще не улеглась нахлынувшая волна счастья из ближайших кустов выскочил косолапый мужичок, одетый в мятый серый мундир и радостно потер руки.

— Вот где, голубчик, прячешься! Думал пересидеть облаву в саду господина старосты, умник. От сержанта Лабудько еще никто не уходил. Взять его!

Не успел я опомниться, два рослых ухаря опутали меня веревками с ног до головы, как младенца пеленками. Еле успел чертов листок с заклятием в карман сунуть. Сделав черное дело, рядовые застыли по стойке смирно. Оба под два метра, в плечах — не меньше, лица круглые как по циркулю, репчатые носы свернуты набок.

— Чего встали истуканами, — рявкнул сержант, — в телегу его сердешного тащите.

Но едва великаны шевельнулись, от яблони рыжей молнией метнулась тень. Ближний громила хлопнул по ляжкам и бабьим голосом взвыл:

— Ой!

— Ванька, ты чего? — удивился Лабудько.

— Ща, я его пришибу, — радостно заорал второй детина. Он первым заметил кота и схватил дубину, размером с оглоблю. Верный Четок, учуяв опасность, разжал когти.

— Васька, не сметь! — прорычал сержант, но поздно. От хлесткого удара Ванька выгнулся дугой и орал уже по-настоящему, солидным басом.

— Смотри-ка, кажись, промазал, — произнес Васька.

А мой рыжий товарищ взобрался на дерево, и ей-богу, глядя сверху, нагло улыбался. Васька с Ванькой пошли в атаку.

— Прекратить, ироды! — завопил Лабудько. — И ж чего удумали, ломать деревья в саду господина старосты. В штрафную сотню захотели! Узнаете тоды, почему окунь уху не жалует, да поздно будет!

— Эта зверюга мне мундир порвала и спину исцарапала, — огрызался Ванька.

— Ничего, мамка заштопает, а девки и не такие узоры оставляли. Смажешь дегтем, зарастет, как на кобеле.

Конвоиры схватили меня за ноги и поволокли. Лабудько гордо шагал впереди. Я попытался призвать налетчиков к порядку:

— Позовите дежурного по отделу! На каком основании произведен арест? Мои сутки заканчиваются, где ордер за подписью прокурора? Требую адвоката!