Сенявин. Бригадир, ваша светлость.

Потемкин. Бригадир, бригадир... (Напевает, вышагивая по комнате). Бригадир, бригадир, всей бригаде командир... Бригадир, бригадир... (Остановился). Бумагу напиши так. Именем ее императорского величества... бригадир Ушаков... (Снова подмигнул Мордвинову). Контр-адмирал Ушаков... назначается... начальником Севастопольского корабельного флота. (Сенявину). Чего пряник не ешь? Настоящий. В Вязьму за ними курьера гонял! Ешь! (Мордвинову). А тебе нельзя пряничка, ваше сиятельство, ты у нас больной! Тебе банки надобны, ваше сиятельство! Баночки! (Не выдерживает, хохочет неистово, приседает, размахивая полами шлафрока, как крыльями).

КАРТИНА ПЯТАЯ

Декорация третьей картины. По бульвару чинно шествует семья Ермолаевых — лекарь Ермолаев, Матрена Никитична, мальчик Сашка и молоденький матрос — Виктор. По его повзрослевшему виду можно легко догадаться, что прошло несколько лет.

Виктор (важно). Султан турецкий до крайности осерчал, когда побили мы его капудан-пашу...

Ермолаев. Отсюда весь фейерверк будет виден.

Матрена Никитична. Не мешай, батюшка. Ну, осерчал басурман проклятый...

Виктор. И строго-настрого новому капудану своему наказал: высадить десант в Крым. Но мы упредили нового капудана и в новой баталии задали ему преизрядную трепку. Зашли турецкому адмиральскому крокодилу в бейдевинд... Садим по нему зажигательными бранд-кугелями.

Матрена Никитична. Подумай, бракд-кугелями!

Виктор. Угрожая абордажем, идем на сближение. Стоим на палубе, в руках у нас багры, крючья, палаши, ножи.

МатренаНикитична. Господи, пресвятая богородица...

Виктор. Не приняли русской рукопашной — вышли из линии. Повернули на другой галс...

Матрена Никитична. Слава богу!

Ермолаев (порывается сказать). А у нас в лазарете...

Матрена Никитична. Молчи! Дай человеку сказать.

Виктор (важно, словно бы читает приказ). А при Калиакрии, матушка, победоносный флот российский вконец разбил турок. Семь кораблей сдались в плен. Адмиральский корабль «Капудание» взлетел на воздух. Поняли операцию, матушка?

Матрена Никитична. Проще простого: не лезь, сиди дома, не воюй!

Ермолаев. Объясни ты ей про маневр адмирала Ушакова при Калиакрии, затем...

Матрена Никитична. Страх-то какой, господа, жизни еще не видел — смерть сколько раз! Еще недавно как Сашка был.

Сашка. Ия хочу.

Матрена Никитична. Куда-а?

Сашка. Туда. (Показал на море). На фрегат!

Ермолаев (гордо). В меня. (Поднял на руки мальчика).

Матрена Никитична. Горе мне тяжкое с вами, с мужиками. Родила бы дочек, играли бы тихонько в куклы, косы плели, ленты вязали. Тебя-то уж я от своей юбки не отпущу, нет... Пойдем вок на холмик тот, оттуда видней будет...

Вся семья уходит. На бульваре появляются Сенявин, Васильев, офицеры.

Сенявин. По совести скажу, господа, испытывал я в СанктПетербурге неловкость исключительную. В Санкт-Петербурге любят курьеров с добрыми вестями.

Васильев. Где их не любят.

Сенявин. Коль скоро явился я с вестью о викториях на Черном море — и чествовали меня так, словно я был единственным виновником оных... Хотя кому, ежели не вам, известно, какую роль ничтожную я играл...

Васильев. Однако Федор Федорыч отмечал и ставил в пример ваш поход на «Навархии» к Синопу и далее...

Сенявин (густо покраснел от удовольствия). Разве? Ведь он терпеть меня не может...

Васильев (кивнул головой). Терпеть не может, но ставил в; пример.

Сенявин (поднимается на веранду Мекензиева дома, смотрит на море. Тихо). Вы меня более утешили, нежели все чествования санкт-петербургские... Как летит время, господа! Помните?

Четыре года назад... Будто вчера... Разом упали занавески — и предстал изумленному взгляду Европы наш юный, неоперившийся, только что сошедший со стапелей Черноморский флот. А вон тут стоял неприметный, неуклюжий офицер, поразивший матушку государыню неотесанностью своей...

Васильев (повторяя интонации растерянного Ушакова). «Французского не употребляю, ваше императорское величество! Не могу знать, ваше императорское величество!»

Офицеры хохочут.

Меж нами говоря, господа... (шепотом) по-французски и пишет, и глаголет... Но тсс!.. (Снова повторил ушаковские интонации). «Матросы меня понимают, ваше императорское величество!»

Сенявин. Он заставил себя понимать и ее императорское величество и всю Европу. (Вдохновенно). Явился средь нас, господа, великий морской талант, флотоводец дерзкий, перевернувший всю науку морскую, поистине — морской Суворов! Из Турции молва об Ушак-паше, как его величают турки, проникла в Европу. Вот извольте! (Вынимает газету). Похитил у портного, сшившего мне мундир. (Одергивает мундир). Волшебство, не правда ль? Так вот. «Таймс» лондонский, нумер преинтересный. Перевести?.. «Премьер Вильям Питт сказал в палате общин: «Не хватит ли побед русских на Черном море? Не пора ли спасать Турецкую империю? Вооружаю эскадру, тридцать шесть кораблей, в помощь Турции».

Васильев. Пока солнце взойдет, роса очи выест.

Сенявин. А вот еще — презабавно. Купцы Манчестера сказали Вильяму Питту: «Мы не хотим воевать с Россией, мы хотим с нею торговать».

Васильев (хохочет). Умно! Какая надобность Англии воевать с Россией, ежели английский бог придумал для сего тзфок!

На набережную выходит веселая толпа матросов и жителей Севастополя. В центре Гордиенко и Лепехин-сын танцуют гопак, сопровождая танец лихой запорожской скороговоркой. Позади матроса — веселый, раскрасневшийся Ушаков. Чуть подальше — мрачный Лепехин-отец.

Сенявин (пряча газету). Никак сам Федор Федорыч! (Сбегает с веранды навстречу толпе).

За ним сбегают остальные.

Гордиенко (танцуя).

Посадыла стара баба на припичку гусака.

Сама выйшла за ворота та вдарыла гопака.

Сыды, сыды, гусачок, та высыды гусы.

Лепехин-сын (басом).

А я пиду подывлюся на черные усы!

Ушаков. Сади гуще, матросы!

Гордиенко закружился волчком, замер. Бурные аплодисменты. Ушаков здоровается с офицерами, вместе с ними проходит на веранду.

Лепехин-сын (утираясь рукавом, выходит из круга, подходит к Лепехину-отцу). А, тятя! Каким штормом вас к нашему борту прибило?

Лепехин-отец (мрачно). Чего дома не кажешься? Матка горюет.

Лепехин-сын. Вона мой дом — линейный корабль «Святой Павел». А к матушке зайти охота, да боюсь — вас застану.

Лепехин-отец. Смотри, прокляну.

Лепехин-сын (спокойно). А мы, тятя, давным-давно вас прокляли. Всем экипажем, тятя. За то, что мы на своей шкуре вашу подлость испытали, чуть ко дну не пошли: лес-то ваш сырой. Стыдно мне за вас, тятя! Обидно лишь, что прокляли вас всем экипажем, а вы, несмотря, живете! Нет, видно, правды на земле! Идите, тятя, пока матросы добрые, обозлятся — некому будет в лавке торговать. (Отходит).

На набережной появляется Пирожков, ведя за собой турка с льняной бородой, в богатой, расшитой золотом и парчой одежде. Навстречу идут Сенявин и Васильев.

Пирожков (подходит к Сенявину, рапортует). Ваше благородие! К пирсу подошла турецкая фелюга под нейтральным португальским флагом! На каковой фелюге прибыл сей турок, а также жена евонная, туркеня, и дети евонные в числе пяти турчат.

Васильев. Турецкий десант!

Пирожков. Называет себя, ваше благородие, штаб-лекарем турецкого флота Эким-Махмудом, бежавшим из Стамбула, требует, дабы вел к Ушакову... Вот я и привел...