Как раз в этот момент Том Лич в растущем нетерпении послал заряд картечи из своих пушек по центам «Кентавра», чтобы сделать капитана более сговорчивым. Из путаницы такелажа на палубу с грохотом обрушилась пара рей.

Находясь внизу, де Берни услышал глухой стук и понял, что произошло. Однако, это его совершенно не встревожило. Подобное происшествие, по его мнению, должно было лишь означать конец промедлениям и колебаниям капитана Брансома. Он приказал канонирам приготовиться, а сам, выхватив у одного из них фитиль, склонился к одной из пяти пушек левого борта в ожидании поворота «Кентавра».

Снова послышался орудийный гул, и судно содрогнулось от тяжелого удара в кормовую часть. «Кентавр» резко отклонился от курса, и де Берни отлетел к переборке.

Однако, он быстро пришел в себя, и на мгновение ему показалось, что его надежды осуществляются. Корабль ложился в дрейф. Он чувствовал, что судно поворачивало, видел убегавшую внизу воду. Но напрасно он ждал появления преследователя, одно только море было перед ним. И тогда, наконец, де Берни понял жестокую истину; ложась в дрейф, Брансом положил руль вправо. Проклиная его за глупость, он поспешил к кают-компанию, чтобы убедиться в своих подозрениях. Здесь ему открылось ужасное объяснение случившемуся. То ядро, попадание которого он почувствовал, по нелепой случайности разнесло в щепы румпель «Кентавра», выведя из строя рулевое управление. Словно не удовлетворившись поврежденными вантами, злой рок оставил судно без руля, и теперь оно направлялось туда, куда гнал его ветер.

Через кормовые окна де Берни увидел, как «Черный Лебедь» быстро приближался с наветренной стороны, готовясь к абордажу, и уменьшил парусность.

Брансом слишком долго выжидал, чтобы сделать единственное, что оставалось сделать. Один удачный выстрел мощной пиратской пушки сделал его беспомощным.

Канонир из кают-компании, крепкий светловолосый парень, повернул испуганное лицо к де Берни, подошедшему осмотреть повреждения.

- Мы разбиты, сэр. Теперь они, конечно, нас захватят.

На мгновение де Берни наклонился, разглядывая высокий корабль, бывший менее чем в 50 ярдах за кормой. Его худощавое смуглое лицо стало жестоким, а черные глаза - неподвижными и бесстрастными. Встав на колено рядом с медной пушкой, он стал ее наводить. Спокойный и неторопливый, он сделал это тщательно, понимая, что этот очень слабый шанс был единственным, которым еще располагал «Кентавр». На таком коротком расстоянии могло оказаться, что и маленькая медная пушчонка, прежде вызывающая у него презрение, станет эффективной.

Поднявшись, он взял из рук канонира тлеющий фитиль, раздул его, приложил к пушке и отскочил в сторону, избегая отдачи. Но как раз в момент выстрела «Кентавр», повинуясь порыву ветра, повернул корму на румб или два в подветренную сторону. «Кентавр» сделал в пустоту свой первый и последний выстрел.

Де Берни взглянул на канонира, сидевшего на корточках, и с горечью рассмеялся.

- Все, приятель. Все кончено. Сейчас забросят абордажные крючки, а затем... - Он пожал плечами и выбросил в окно бесполезный фитиль.

Побледневший парень выругался сквозь зубы. В его бессвязных словах проскользнуло пожелание Тому Личу сгореть в аду.

- Похоже, сначала это предстоит нам, - вздохнул де Берни и на мгновение вышел из себя. - Ах! Клянусь кровью господней! И всего-то надо было только поставить на полуют боевого моряка вместо этого глупого торговца. Мне следовало остаться там и заставить его управлять судном, как положено. А обслуживать эти пушки мог любой дурак. Но что толку говорить об этом теперь?

Он стал у окна, на месте, освобожденном откатившейся пушкой, следя за приближением пирата. Тот, еще уменьшив паруса, медленно, но верно подкрадывался к жертве, не способной больше к бегству. Чтобы не повредить корабль сильнее, пират прекратил огонь и готовился к абордажу.

Со своего места де Берни видел на пирате матросов, занятых укладкой парусов, и еще двоих на баке с абордажными крючьями наготове.

Пробормотав что-то сквозь зубы, он резко обернулся к канониру.

- Иди наверх, дружок, и скажи всем на батарейной палубе, чтобы тоже шли наверх, здесь внизу больше делать нечего.

Для себя же он избрал кратчайший путь. Он прошел через квадратное окно, рискованно упираясь в пиллерс небольшого балкона. Затем, повернувшись лицом внутрь и упираясь босыми ногами в подоконник, он выпрямился и правой рукой ухватился за стойку балкона, до которой удалось дотянуться. Раскачавшись с силой и ловкостью обезьяны, он левой рукой схватился за перила балкона. Подтянувшись, он перехватил правой рукой и новым броском поднял локти до уровня перил. После чего, перебросив через них ногу, скрылся в кормовой каюте.

Мисс Присцилле и майору пришлось пережить самое ужасное потрясение в это страшное утро, когда они увидели полуголого человека, влезавшего в окно каюты.

Майор, успевший тем временем на всякий случай вооружиться, положил руку на шпагу и, возможно, вытащил бы ее, если бы тот не заговорил, давая им понять, что он избрал кратчайший путь в свою каюту. Вымазанные потом и порохом лицо, руки и обнаженный торс де Берни придавали ему внушающий страх вид. В голосе его звучало презрение.

- Бой закончен. Брансому следовало бы заняться сельским хозяйством. Только нужно было об этом раньше подумать. Так было бы лучше и для него, и для остальных. Этот глупец так и не дал мне возможности использовать пушки. Во имя всего святого, зачем такие люди идут в моряки? Это то же самое, если б я принял духовный сан. А Личу, без сомнения, нужен корабль, поэтому он бережет порох и идет на абордаж.

Из этого они сделали вывод, что француз принимал участие в бою.

Мисс Присцилла, считая, что только провидение может спасти ее, опустилась на колени. А майор выглядел беспомощным и нелепым.

Де Берни, однако, не проявлял в этой безнадежной ситуации ни страха, ни отчаяния.

- Не падайте духом, мадемуазель. Успокойтесь. Я здесь. Возможно, вам не грозит опасность. Вполне возможно. Поверьте: кое-что я смогу сделать. Вот увидите.

С этими словами он вошел в каюту, позвав с собой Пьера, сидевшего здесь же в ожидании.

Присцилла поднялась с колен, вопросительно глядя на майора.

В глубине души он считал француза тщеславным хвастуном, позирующим даже перед лицом грозящей опасности. Но чтобы подбодрить девушку, он, сделав над собой усилие, спрятал эти мысли.

- Не знаю, что он сможет сделать. Чтоб мне лопнуть, не знаю. Но выглядит он уверенным. Я бы сказал, что он парень находчивый. Не забывайте также, что он был буканьером и знает их повадки. Как говорится: ворон ворону глаз не выклюет.

Бормоча эти утешения, сам он, однако, не чувствовал никакой надежды. Из того, что они слышали не далее как прошлым вечером о Томе Личе, он мог предположить, что его участью может быть только смерть, да еще придется молить, чтобы она пришла скорее. Эта страшная перспектива заставляла его страдать еще сильнее из-за Присциллы Харрадайн. Наблюдая за ней, такой милой и трогательной, он опасался, что для нее худшим исходом, возможно, будет остаться в живых и стать жертвой такого зверя, как Лич. В его страдающем мозгу возникла мысль самому убить ее, что, ввиду предстоящих событий могло, по его мнению, стать наивысшим и благороднейшим доказательством его любви и уважения. Но эта мысль не нашла своего воплощения. Он вяло стоял у рундука, на который она присела, и, сознавая на этот раз свою ничтожность, с мрачным видом произносил слова утешения.

Тем временем огромный черный корабль заслонил солнце. Он скользил за кормой, отбрасывая холодную зловещую тень на окна, возле которых сидела она. Вдоль его фальшборта выстроилась в ряд команда. Сначала с палубы пирата донесся звук трубы, а затем послышалась барабанная дробь, и тут последовал мушкетный залп.

Мисс Присциллу бросило в дрожь, и майору пришлось поддержать ее рукой.

В это время, наконец, из каюты появился де Берни в сопровождении слуги. Он не только смыл грязь, но и обрел опять свою обычную изысканность. На нем снова были завитый черный парик, тонкая рубашка с кружевами и пара из лиловой тафты с длинными манжетами на черной подкладке и петлями, богато обшитыми серебром. Обут он был в превосходные черные башмаки из кордовской кожи. Вооружение его состояло не только из длинной рапиры, но и пары пистолетов, висевших, как это было принято у буканьеров, на концах палантина из темно-красной кожи, отделанной серебряными кружевами.