Казалось бы, какая разница? Киев — прекрасный город, но и Орджоникидзе — прекрасный город. Редкая, как известно, птица долетит до середины Днепра, но и не каждая пичуга перемахнет через Кавказский хребет. А группа выразила поголовное неудовлетворение. Почему?

А потому, что экскурсия за свои деньги — это не служебная командировка. Люди заранее избирают маршруты, сообразуясь со своими личными планами. Одни уже не раз бывали в Орджоникидзе, другие наметили встречи с киевскими родственниками или фронтовыми друзьями. Люди ведь покупают право на экскурсию, а торговля «в нагрузку» еще нигде не снискала народной любви.

Но вот любопытная деталь: выразив неудовольствие, группа все же отправилась по измененному маршруту. И хотя в Москве путешественников разместили не в оплаченных заранее гостиницах, а в студенческом общежитии... Хотя кормили их в кафе, расположенном за пять километров от места ночлега... Хотя ни для поездок в кафе, ни для экскурсий по городу автобуса им не предоставляли... Хотя с первого до последнего дня экскурсанты роптали, возмущались, — никто не покинул группу на полпути, никто не хлопнул воображаемой дверью.

Ибо, покинув, что вы выиграете? Отпуска снова вам все равно не предоставят, денег за дорогу не вернут. А время, которое вы потратили, чтобы уговорить несговорчивого Упырьева отдыхать именно в июле? А заискивание перед тещей, чтобы приютила щегла? А надежды, трепетные надежды на то, что вдруг все наладится и конец отпуска пройдет лучше?..

Летний отпуск — это, наверное, тот непроизводительный отрезок времени, который имеет самое прямое отношение к производственной деятельности. Аксиома: хорошо отдохнувший человек и работает хорошо. Но если наше трудовое законодательство разработано с тщательным учетом всевозможных конфликтных ситуаций, если оно зорко охраняет права трудящихся, в том числе на отдых, то права отдыхающих расплывчаты и нечетки. И дело не только в том, что в путевках многих оздоровительных учреждений не указаны точные условия отдыха, — фотокарточка с видом моря их, понятно, не заменяет. Дело в том, что не предусмотрены обстоятельства, при которых могут происходить какие-то изменения, нигде не оговорены те положения, когда человек имеет право прервать свой отдых, получив с нерадивых его организаторов полновесную компенсацию за испорченный отпуск, за вынужденный прогул и напрасные затраты.

Нигде в мире делу оздоровления трудящихся не уделяется такое огромное внимание, как у нас, нигде оно не имеет такого широкого, воистину всеохватывающего характера. И если бы на одну чашу гигантских весов выстроить загорелые колонны отпускников, которым повезло, а на другую — издерганное бледнокожее меньшинство... Впрочем, вряд ли обитатели «Дивноморья» и «Нафталана» согласятся прибегнуть к подобному взвешиванию. И они правы: отпуск дается нам лишь раз в год, и хочется прожить его так, чтобы не слишком тосковать по дому. Чтобы, планируя очередной отпуск, мы без внутренней тревоги задавались вопросом:

— Ну, а куда теперь?

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА СТУЛЕ № 08071

В прихотливо изменчивом мире музыки есть истины устойчивые, как рояль. Пусть хрипнут в спорах теоретики, пусть изумляют друг друга экстравагантностью изощренные додекафонисты — все равно настанет срок, и снова, как и год назад, выяснится, что даже самые совершенные музыкальные инструменты далеко не совершенны.

Случится это во время очередной инвентаризации.

Да, настанет срок, неотвратимо пробьет час всеобщей инвентаризации. Позванивая бирками и гвоздями, помахивая увесистыми молотками, в комнаты всяческих учреждений явятся плотники в сопровождении материально ответственных лиц, чтобы совершить великий обряд приколачивания пронумерованных жестяных бирок к подотчетным шкафам и вешалкам, канцелярским столам и присутственным скамьям, к напольным часам и настольным лампам, к чернильным приборам, сейфам, портретам и картинам В. Шишкина «Утро в сосновом лесу»...

Эти строки я пишу за столом № 08053, сидя на стуле № 08071. Номера стула и стола, обратите внимание, счастливые: суммы первых двух цифр равны суммам последних.

Еще недавно обычай приколачивать бирки меня раздражал. У жестянки — 08053 (стол) загнулся угол, и, вставая, я всякий раз цеплялся пиджаком, оставляя на острие две-три нитки. Это рождало нехорошие мысли. Мне было жаль пиджака, и я отчаянно старался постичь, в чем смысл бирки. Мне было ясно, что наличие ее на столе на видном месте позволяет легко и просто отличить данный стол, числящийся инвентарем, от любого другого стола, таковым не являющегося. И в этом был бы прямой резон, но вот закавыка: я никогда не прихожу на работу со своим столом, шкафом или диваном. И, даже до предела напрягая фантазию, я не могу вообразить положения, при котором к нам может приблудиться посторонний шкаф.

Впрочем, может, у этой бирки другое предназначение? Может, она призвана служить для отпугивания злоумышленников? Но если злодей столь гениален, что сумеет незаметно пронести мимо вахтера двухтумбовый стол, что стоит ему походя сковырнуть жестяной прямоугольничек?

День за днем я оставлял клочья пиджака на отогнувшемся уголке, проклиная себя за бестолковость. Наконец, измучившись и обносившись, отправился за разъяснениями к материально ответственному лицу. Никаких объяснений лицо давать не пожелало, зато прислало плотника, который переместил бирку подальше. Я приобрел новый костюм, и теперь инструкция меня не раздражает. И еще я вспомнил, что школьную парту, за которой сидел, тоже украшала бирка. Вспомнил .и успокоился: если инструкция столь стара, значит, она почтенна. Раз надо — значит, надо.

Мир и гармония воцарились в душе, а стул № 08071 казался до того счастливым, что порою хотелось его съесть. И вдруг душевное равновесие брызнуло, как оконное стекло под мячом озорника. Мячом послужило письмо В. Пятенко, преподавателя музыкальной школы из города Томари Сахалинской области.

В этой школе тоже недавно проходила инвентаризация с приколачиванием. Стулья, пюпитры и винтовые табуретки сравнительно легко перенесли операцию. Постонав, принял гвозди в свой жесткий полированный бок и рояль. Но потом выяснилось, что с инвентаризаторской точки зрения ряд инструментов не выдерживает никакой критики.

Вы никогда не пробовали вгонять гвозди в скрипку? Счастливчик! Впрочем, вам, наверное, никогда не доводилось отправлять служебные обязанности между Сциллой инвентаризации и Харибдой гармонии. Пронзенная ржавым гвоздем, нежная скрипка звучит сиплым похмельным басом. И становится до боли ясным, что никогда уже не стать ей родником райских звуков — только источником адских мук для нерадивых второгодников.

Но сколь ни примитивны конструкции скрипок, виолончелей и контрабасов, все это ничто по сравнению с ужасом аккордеона. Не знаю, сумел бы несравненный миниатюрист Левша приколошматить жестянку к сверкающей обшивке или в отчаянии вернулся бы к апробированной блохе. Тут трудно делать обоснованные предположения. Но инвентаризаторы музшколы нашли гениальный выход из положения, и 360-рублевый аккордеон «Вельтмайстер» стал-таки носителем номера. Его> выцарапали, как и положено, на самом видном месте.. Гвоздем!

Материально безответственные педагоги попытались протестовать. Они заявили, что все эти сугубо немузыкальные номера травмируют души юных исполнителей, что расцарапанные аккордеоны и электрогитары уродливы, а подкованные скрипки источают совсем не ту музыку.

— У нас инструкция, — парировали инвентаризаторы. — А у вас?

— Музыка.

— Музыка у Ойстраха, а у вас — шум. И вообще, не мешайте работать!

Нет, не о ретивых исполнителях инструкции размышляю я, сидя на стуле № 08071. Я думаю о том, сколько гениальных музыкантов слышала планета с тех пор, как Теофиль Готье, умерший сто лет назад, заметил, что «изо всех шумов, которые только известны человечеству, музыка — шум самый дорогой». Я думаю о новой музыке и новых исполнителях, новых ритмах и новых инструментах. И о старой инструкции. Изданная до Прокофьева и Софроницкого, она остается современницей Рихтера и Щедрина. Изданная в период, когда наши учреждения обставлялись с бору по сосенке — шкафчиком ли типа «Гей, славяне!» или пуфиком из экспроприированного купеческого особняка, — она и поныне велит вгонять гвозди в полированное оборудование, созданное по последнему слову НОТ. И, глядя на табличку № 08053, приколоченную к красивому столу на видном месте, я чувствую, как что-то во мне обрывается, хотя пиджак остается цел.