Вдруг я увидел странную личность, топающую прямо по дедовой капусте. У него была красная физиономия, рыжая борода, розовая лысая макушка, и одет он был в розовую женскую кофту. Этот тип проглотил облепленную лепестками колбасу в мгновение ока, схватил бумажный пакет с маковыми баранками, «Венский кружок» и помчался назад по «матушке – капусте». Я выбрался из гамака не так проворно, как хотелось, и бросился спасать дедову гордость с живыми автографами. Я тоже бежал, увы, по капусте, не заметив за коробкой с древесной золой ведра с «золотцем», я прыгнул в него, обрызгав всю правую ногу вонючим удобрением.

Красно-розовый юркнул в лесок, я – за ним. Воришка исчез за крупным деревом, а я, запнувшись о корень, упал к чьим-то ногам в стоптанных ботинках без шнурков. Не успел я и глазом моргнуть, как был привязан к толстому дереву веревкой из связанных между собой шелковых дамских чулков. Два оборванца: красно-розовый и второй – с золотистой шевелюрой купидончика, оценивающе разглядывали меня.

- Окажите любезность, - начал я миролюбиво, - подайте очки и верните книгу, за нее мне дед даст по шее.

- Не успеет, - ответил тот, что имел прическу купидона, - а очки, нате, пожалуйте, почему бы не исполнить последнюю волю.

- А книжку, - продолжал красно-розовый, - мы используем для растопки, уж извиняйте!

Я огляделся. Место было красивое, как и весь, звенящий напряженными птичьими голосами, мир. Рядом темнело болотце, на его поверхности плавали желтые островки еще не распустившихся кувшинок.

- Ну и воняет от него, Мармелад, - сказал тип с шевелюрой, - может, его помыть в этой луже?

- К еде, Пупсик, нужно относиться уважительно, - тоном наставника посоветовал Мармелад, - помогай собирать хворост.

Мне, такому молодому, красивому, влюбленному во всю Вселенную, и в голову не приходило, что меня могут съесть, как заурядного надутого индюка. Я и до сих пор думаю, что они просто хотели позлить меня.

Неожиданно налетел сильный ветер, а на солнце нашла черная тень. В погоне я и забыл о грозовой туче, а она двигалась прямо на нас. И я уже отчетливо видел под нею смерчевую темную гигантскую воронку с хоботом в нижней части. Такое природное явление в здешних местах называлось «тромбом», и оно могло причинять страшные разрушения. Непроглядная, клокочущая, черная масса стояла уже почти над нами. «Тромб», как живой, вытянул хобот в нашу сторону, внутри него что-то заурчало, загудело, и на нас посыпался поток крупного града, величиной с гусиное яйцо, и увесистые куски льда. Тяжелая градина ударила меня по голове. Я слышал, как завизжал от боли Пупсик, как закричал от ударов Мармелад, куски льда сыпались и на мои ноги. Я все видел, все слышал, но ничего не чувствовал и не мог издать ни звука. Надо сказать, меня мучило, даже, любопытство, и я напряженно всматривался во враждебный мрак над нами. Я различил какое-то хаотичное движение внутри «тромба», его внутренность вздохнула, ухнула, обдав нас замогильным холодом, и хобот принялся засасывать в освободившиеся недра все подряд. Я с ужасом увидел мелькнувшие в этих недрах ноги в ботинках без шнурков и перекосившееся от ужаса лицо Мармелада, который судорожно вцепился в ветки кустика. Мелкие деревья и кусты вместе с корнями летели в темное ненасытное чрево. Хобот направился к болотцу, и я увидел, как из воды вытягиваются кувшинки с длинными, словно веревки стеблями. Да и сама вода, и густой ил были высосаны за несколько секунд. Старые шишки, ветки, желуди, лежащие вокруг меня, летели в черную пасть. Меня бы постигла та же участь, не будь я крепко примотан чулками к толстому дереву, с которого унесло половину распустившейся недавно кроны вместе со старыми вороньими гнездами.

«Тромб» отходил, небо прояснилось. За дедовой капустой пролегала дорога, а за ней – лесок, где я и сидел в плену. От леска ничего не осталось, а по дороге ехал крестьянин на лошади. В телеге он вез посевной картофель. Я, увы, не мог подать ему никакого сигнала. К моему удивлению, птицы подняли такой шум, что лошадь, поравнявшись со мной, остановилась и заржала, указывая хозяину мордой на меня. «Ах, ты, красавица губошлепая!» - подумал я радостно. Любимый мною мир выручал меня через малых своих. Крестьянин очень бережно развязывал чулки, видимо, решив сделать дорогой подарок жене. Он положил меня поверх картошки и отвез в хирургическое отделение провинциальной больницы, где передал в руки врача-великана и двух щупленьких его помощников, как я понял, студентов – практикантов. Они-то и положили меня на стол.

- Фу-у-у! – воскликнул хирург и строго посмотрел на помощников, - что за вонища, господа!

- Это не я! – одновременно ответили Прыщ и Веснушка (так я уже про себя называл этих юных джентльменов).

- Нус-бурнус! – воскликнул бодро врач, причмокнул и потянул ко мне волосатые ручищи, откинув при этом голову назад, как музыкант у рояля, - Вижу сильные ушибы на левой ноге, пиявок ставить не будем! Привязываем грэлки с холодной водой!

Он так и сказал «грэлки», но практиканты поняли и мгновенно исполнили распоряжение.

- Других повреждений нет, - констатировал врач, но, уж коль Вы на моем столе, молодой человек, я быстренько – скоренько вырежу этот вросший ноготь! Я люблю порядок!

И он живо занес шприц с заморозкой над большим пальцем правой ноги. Я так боялся уколов, тогда еще не изученных, что со страха поддал коленом хирургу в живот. «Бурнус» охнул и рухнул всем стопудовым телом на стол. Стол резко накренился, и я свалился на плиточный пол. Веснушка и Прыщ закинули меня на стол, обнаружив перелом на моем правом бедре. Они, как два проворных муравья, под командованием своего дородного «Бурнуса» загипсовали мою ногу, оставив свободным лишь большой палец. Хирург, насвистывая вальс Штрауса, помахал шприцем перед моим носом. Я начал терять сознание, сердце мое остановилось.

- Делаем массаж сердца, - весело напевал хирург, - и не забываем, что при хорошем массаже ребра должны трэщать!

Через две минуты практиканты сломали мне два ребра и левое предплечье, которое им, явно, мешало делать массаж сердца. Они принесли еще ведро гипса и старательно загипсовали меня. От этой тяжелой брони мне стало еще хуже. Последнее, что я услышал, было: «Вы не успели вырезать ему ноготь!»

Очнулся я от резких толчков. Прыщ и Веснушка везли меня на каталке по лестнице в морг. В обширном внутреннем дворе они остановились передохнуть и посовещаться.

- Давай отвезем его к нашим, они вчера не сдали экзамен по мышцам, -предложил Прыщ, - пусть потренируются!

- На нем гипса два ведра, - резонно отвечал Веснушка, - не доберешься до мышечной системы.

- Ничего подобного, коллега, - возразил Прыщ.

Тут же, этот уездный эскулап достал из нагрудного кармана белого халата блестящий новенький скальпель и решительно воткнул его в мою левую ногу. Но попал он в одну из «грэлок», которые почему-то еще висели на мне. Холодная струя брызнула мне прямо в нос, я громко чихнул, Прыщ, охнув, упал рядом с каталкой. Однако, Веснушку происходящее не трогало, он, как зачарованный, смотрел в черный потолок, повторяя шепотом: «Труба, труба …»

То есть, это я думал, что там черный потолок, а, на самом деле, прямо над нами висел «тромб»! Он, видимо, переживал фазу затишья. Вдруг внутренность его загудела, заурчала, из нее посыпались куски льда, град, корни деревьев, вылетела замороженная лошадь, а следом за ней – замороженные Мармелад и Пупсик. Они встали, как два памятника, рядом с моей каталкой. С шевелюры Пупсика свисала желтая кувшинка, а из кармана розовой кофты Мармелада торчал «Венский кружок». Веснушка, закрыв лицо руками, молча упал на замороженную лошадь, которая, как бревно-таран, поддала Пупсику в зад, а Пупсик, словно ледяная глыба, повалился на мое правое плечо. Я услышал хруст и закричал от боли, понимая, что ко мне вернулась счастливая способность издавать звуки и чувствовать.

«Тромб» заработал в режиме всасывания, направив хобот на крышу хирургического отделения. Мгновение – и крыша исчезла, а я услышал, благодаря этому, визгливый вопль моего деда: «Я Вас спрашиваю, сударь мой, господин верзила! Что Вы сделали с моим внуком?!»