По его лицу было видно, что ничего хорошего от моих опытов он не ждет. Но возражать не стал.

— Давай попробуем. Что ты предлагаешь?

Я обрадованно подвинулась, взяла его за руки.

— Закрой глаза, Игорь. Да, обязательно. Хорошо. Теперь вспомни, что последнее ты видел?

— Я просматривал данные радиометра за последнюю неделю. Обычный график на синем фоне, ты знаешь.

— Представь картинку. Монитор, подсветка пульта, вид в иллюминаторе. Представил? Так, погоди минутку!

Я торопливо вывела на дисплей картинку, повернула Игоря лицом к экрану.

— Теперь открой глаза. Смотри прямо перед собой. Ты видишь монитор, а на нем — график. Смотри в одну точку.

— Мила, я представляю, но это воспоминание, а не реальность. Я не вижу.

— Игорь, нужны сосредоточенность и продолжительные усилия. Я и не ждала сиюминутного успеха. Продолжай!

— Мила, а мне для прозрения обязательно именно на монитор смотреть?

— А куда?

— Например, на какое-нибудь произведение искусства.

— Где ж я тебе его возьму? — удивилась я.

— Надень эти твои штучки…

— Они — произведение искусства?

— Нет. Ты в них.

Я помчалась в кладовку, по пути предупредив Катю, что бы в наш ареал — ни-ни, переоделась, за неимением соответствующего пеньюара замоталась в полотенце и побежала обратно. Плотно закрыла люк, сбросила маскировку и с колотящимся сердцем села.

— Закрывай глаза. Представил? Теперь смотри. Открывай уже! Видишь?

— Я вижу льнущее к коже тонкое кружево, волной текущее с плеч к груди. Сливочную кожу, светящуюся серебром под прозрачной чернотой. Полноту, упругость и мягкость тяжелых грудей. Полосу кружева, кокетливую юбочку, скрывающую узкий треугольник и тонкую полоску между круглыми ягодицами. Немного выпуклый живот над тонкой резинкой. Соблазнительные округлые бедра. Ты вся сладкая, влажная, горячая… Мила…

Зрение мы пока не вылечили, но зато исключили импотенцию!

— Уровень сигнала восемь процентов, — сообщила Катя Артему. — Подключила я усилитель! Пишет: 'затухание сигнала, интерференция' и цифры еще.

— Катя, программа работает, я тебе говорю, что делать. В чем сложность? Неужели ты не можешь просто повторять за мной команды?

— Давай я тебе справочник по хирургии дам? Сделаешь простую резекцию желудка по Бильрот один. Там же все подробно написано. В чем сложность?

Катя и Артем ссорились, мы с Игорем ждали своей очереди. Сегодня утром я под руководством Игоря определила наши координаты и запустила программу для расчета корректировки. Надо включать двигатели, но сами, в смысле я, мы это делать не рискуем, а сигнал из ЦУП, как вы поняли, мы получить не можем. Время для того, чтобы изменить орбиту, ограничено несколькими часами, иначе, даже если запустить двигатели, результата это не даст, либо потребует столько энергии, что… Я сидела и дрожала — нервное напряжение нашло выход в страшном ознобе.

— Игорь, это все бесполезно! Не смогу я! Ошибусь!

— Мила, успокойся, пожалуйста. Сейчас не время для истерики.

— А когда будет время для истерики? Нет, ты скажи! Определи точную дату, время! Давай регламент утвердим! 'Техническое руководство по истерическому расстройству'! Не могу я больше! Я не железная! Это ты у нас цельнометаллический — никогда не знаю, что ты думаешь, что чувствуешь! А мне страшно! Я устала! Я боюсь! Мне надоело скрывать, что я чувствую! Я не хочу молчать!

— Правильно! Правильно, Люда! Хватит! Я живу с глухонемым! Плохо, хорошо — догадываюсь, физиогномику изучила на академическом уровне, язык жестов! Сколько я тебя просила — давай попробуем поговорить, если проблема в голове, можно попробовать вытащить ее, осознать, преодолеть! Нет! Зачем?! Легче меня на программиста переучить! Или на связиста! Паять еще меня научи!

Хрясь! Хрясь! На металлической переборке остались внушительные вмятины, у командира на костяшках наливался синяк. Вот теперь мне было по-настоящему страшно — у Игоря на висках, шее надувались вены, лицо, мгновенно вспыхнувшее, пылало нездоровой краснотой, на лбу выступила испарина.

— Ааааааааа! — Артем то ли рычал, то ли стонал, согнувшись в кресле, вцепившись в подлокотники. Раздался скрежет — Русанов выпрямился и с нечеловеческой силой выдернул из креплений стальные штыри. Так и стоял с костылями, бледный, мокрый.

— Игорь! — тоненько пропищала я, подкрадываясь. — Игорь!

— Голова, — простонал он. — Голова!

Я обхватила его за талию, пытаясь удержать.

— Катя, помоги! Его нужно обезболить!

Катя не ответила — деловито отобрала у Артема погнутые железяки, уложила его прямо на пол, побежала за чемоданом. Я осторожно помогла Игорю сесть, потом лечь, дотянулась до забытой кем-то из парней толстовки, свернула, сунула под голову.

Вернувшаяся Катя быстро набрала лекарство, сунула мне шприц.

— В мышцу. Не трогай его! — накинулась она на меня, когда я хотела повернуть Игоря этой самой мышцей вверх. — В руку делай!

Я довольно ловко справилась, убрала шприц подальше, уселась на пятки, как гейша.

— Игорь, — я погладила его по щеке, по виску, взяла за руку. — Болит?

— Мила, у тебя коса растрепалась. И ты бледная. И ревешь.

Из другого угла раздались добротные бабские причитания. Ура! Похоже, и Артему лучше!

Глава 11. Трудные времена.

Наша Земля теперь для нас — видимая цель. В первый день, когда мы ее вновь увидели в носовых иллюминаторах, мне хотелось гладить ее, как котенка.

Быстрее! Быстрее! Мы отсчитывали сначала недели, потом дни. Катя распечатала календарь 'Сто дней' и мы ежеутренне торжественно зачеркивали предыдущий день. Я же вам говорила, что все космонавты очень суеверные люди? А еще очень бережливые. Мы, по-прежнему, экономили энергию, воду, кислород. Да, оставался надежный запас, но лучше так. На что мы охотно тратили энергию — на связь с родными. Увидев на экране маму и отца после долгой разлуки, я не могла связно говорить — плакала, что-то восклицала, спрашивала, родители вели себя точно также. Не содержательная у нас вышла беседа. Только где-то раза с третьего я все же начала воспринимать человеческую речь. Остальные были не лучше, мужики только что не рыдали, как мы.

Сужу только по себе, но, думаю, все наши чувствовали что-то подобное. Какая-то внутренняя дрожь, волнение, суетливость. Я брала себя в руки и продолжала выполнять обязанности, не зацикливаться на ожидании. Развлекалась с разросшимся семейством Карла и Клары, но моего любимца никто не мог затмить.

— Игорь, как ты думаешь, они нам Герберта отдадут? — спросила я таким тоном, словно от его ответа зависело все мое будущее.

— Мила, я не сомневаюсь, что ты их убедишь, — заверил меня Игорь. — Тут вопрос в другом. Нас-то они отпустят?

— Думаешь, в поликлинику сдадут, на опыты? — почти натурально ужаснулась я.

Игорь согласился — если считать молчание знаком согласия.

Предчувствие его не обмануло. Прежде по плану наш межпланетный экспедиционный комплекс должен был целиком остаться на орбите, а мы перейти на Российскую космическую станцию и на поверхность Земли спуститься в штатном корабле возвращения.

Но еще до того, как мы вышли на околоземную орбиту, пришла установка — спуск производим в взлетно-посадочном комплексе. Место посадки — Забайкальская лесостепь, резервный вариант — Тува. Дальше самолетом — в городок, на карантин. Шестьдесят дней! Наверное, будут ждать, когда из нас Чужие вылезут.

Возвращаться на Землю всегда опаснее, чем лететь на орбиту. Баллистики точно указывают место приземления. Но отказ автоматической системы ориентации корабля может сделать траекторию спускаемого аппарата непредсказуемой. Тогда спуск производится в ручном режиме. Не угодить в город, не сесть на ЛЭП — основная задача. А наш ВПК — как машина с большим пробегом, никогда не знаешь, что с ней в следующую минуту случится. Наша самостийность закончилась, ЦУП взял все в свои поднаторевшие руки, поэтому все, что от нас требуется — соблюдать регламент и выполнять команды. Короче, готовимся к спуску, Игорь и Артем проверяют оборудование, мы с Катей — скафандры и носимый аварийный запас — светосигнальное оборудование, медикаменты, еду, воду.

Попрощались с кораблем, как с родным. Я теперь понимаю, как чувствуют себя моряки, навсегда покидая подлодку или свой корабль.

С трудом влезли в ВПК, кстати. Все завалено, заставлено, начиная от серверов и заканчивая моими грядками. Свинки сидят все вместе для экономии места. Карл, гад такой, не стесняясь детей, делает Кларе непристойные предложения.

Отстыковка, работа разгонных двигателей. ЦУП загружает в бортовой компьютер данные, необходимые для автономного спуска. На Игоре сейчас лежит большая ответственность — он проверяет введенные данные, прежде чем разрешить их выполнение.

Слышу, как Игорь подтверждает команду на запуск тормозного двигателя. Время его запуска и работы точно выверено — именно от этого зависит крутизна траектории и скорость в нижних слоях атмосферы. Если скорость будет выше заданной, возрастет и предельно рассчитанная температура — две тысячи градусов по Цельсию. Мы сгорим.

— Четыре минуты сорок пять секунд. Выключение главного двигателя, — узнала голос — этот оператор нас запускал. Хорошая примета!

— Подтверждаю отключение двигателя, — Игорь.

Через тридцать минут мы оказались в огненной реке. По корпусу растекалась алая плазма, иллюминатор потемнел. Гравитация заграбастала нас пока еще мягкими лапами, притянула к креслам.

— Высота тридцать пять километров, перегрузка 4G.

— Подтверждаю, экипаж чувствует себя нормально.

Не вриииии! Не нор-мааааааа-льноооооо!

— Отстрел крышки, раскрытие парашютов.

— Подтверждаю. Самочувствие в норме.

Трясет. Значит, Родина!

ВПК крутится вокруг всех осей сразу, эмоции перехлестывают. Я не люблю американские горки! Я патриооооооткааааааааа!