Часик посидели с мужьями у перегородки, чекнулись яблочным соком, полпервого укатились к себе, пытаться спать. Последнее время я ночи бояться стала, сплю плохо, даже беременная подушка не спасает. Как можно уснуть, если ты лежишь, а на тебе бегемот сидит, в лучшем случае? А в худшем — дети дерутся за территорию, чувствую, рожу — у каждого по синяку под глазом будет.

Но что я вам скажу — хуже тридцать шестой недели беременности только роды. 'Кто не был — тот будет, кто был — не забудет', это, товарищи, не про армию. Это про роддом. Правильно я говорю, девочки?

— Надежда Петровна, оденьте на них чепчики разные, пожалуйста, а то родня думает, что я одну и тоже фотку скидываю!

Медсестра, возрастом постарше моей мамы (строгая, ух!), помогла мне сесть и подала замотанное полешком дитя. Сверилась с биркой на ручке: 'Серебро Людмила Евгеньевна, девочка, 2320/46, 9.01.**, 0 час. 11 мин.'. Она мне всегда дочку первую дает, и вообще, ее любая смена приносит не по расписанию, как остальных, а когда она есть изволит. Первые дни пытались приучить к порядку, но кормление она просыпала, а когда будили и пытались накормить — орала до посинения и грудь не брала. Орет она заливисто, громко и упорно. Заводная дочурка, солистка в хоре — завопит, всех перебаламутит. Если слышу, что кто-то орет — знаю точно, моя тоже участвует.

— Что это ты молчаливая какая? — поразилась я, укладывая ее поудобнее и запихивая в ротик сосок. — И сговорчивая! Есть, что ли, хочешь, или настроение напало хорошее, отбиться не смогла?

Нет, вы не подумайте, в здешнем перинатальном центре не только оборудование, здесь и порядки современные. Лежу я в отдельной палате со всеми удобствами, и детки здесь с мамами лежат, и посетителей пускают. Но! В роддоме карантин по гриппу, а оставлять меня наедине с детьми через сутки после родов не гуманно.

Дочка трудолюбиво сосала и смотрела на меня синими сердитыми глазами.

— Роднуля моя, — засюсюкала я. — Козюлечка любимая.

Козюлька наелась и гоняла грудь вхолостую. Отняла и поставила столбиком, срыгнуть. Она быстренько справилась и приготовилась орать.

— Погоди! — выдвинула я встречное предложение. — На.

Надо же, пустышку взяла с первого раза. Ой, чудеса!

Так, а теперь кто? 'Серебро, мальчик, 2580/48, 8.01.**, 23 час. 55 мин.'. Средненький, улыба моя. Точно, улыбается! А говорят, совсем маленькие дети не умеют. Поцеловала в красную мягкую щечку, в крохотный кулачок, заворковала. Ест он быстро и начинает возиться, выпутываясь из пеленки, не любит тесноты.

Старший мой, серьезный мужичок. Поправила бирку, покачала головой. Неужели и это мое?! 'Серебро, мальчик, 2820/50, 08.01**, 23 час. 45 мин.' Ест, вздохнет и опять ест. Основательный. Как это..? Степенный, вот.

— Люда, да что ты ревешь? — воззрилась на меня Надежда Петровна. — Грудь болит?

— Нееет, — с подвываниями ответствовала я. — Это я от счастья-аааааа!

Нас выписали на десятый день, Катерина Юрьевна аккурат в это утро собралась рожать. Она в соседней палате лежит, ходила ко мне на мастер-классы, я-то теперь опытная. Вообще, меня раньше хотели выгнать, но я упросила, что бы с детьми. Забирали торжественно, на трех машинах. Что вы, кавалькада, цыганская свадьба. Света с Максом тоже прикатили, вернее, прилетели, а на выписку у Русановых машину одолжили. Детей везли в переносках на заднем сиденье, я на переднем, за рулем папа. На второй машине свекры с мамой, на третьей Золотаревы. Что вы улыбаетесь? Обыкновенная фамилия. Нет, мы с сестрой не специально, мы мужей не за фамилию выбирали. Ладно, смейтесь, смейтесь…

Наконец-то дома! Тихо, снежок, солнышко. Постояла на крыльце, подышала, даже голова с непривычки закружилась. Внутри уже суетились, слышно, как мама командует: 'Руки! Руки мыть всем, потом детей трогать!' Повесила в шкаф шубу, присела снять сапоги. Из-под обувной полки высунулись два черных носа, понюхали.

— Вы что тут делаете, разбойники? И где третий?

— Кисю дай! — сказал за спиной требовательный голос. — Дай, казала!

Носы немедленно спрятались.

— А где ты киску видишь? — обняла я Милу-младшую.

— Воть! — пальчик ткнул куда-то в потолок. Я посмотрела. На верхней полке между шапок сидел котенок. Морда у Сушки выражала обреченность.

— Я не достану, Мил. Видишь, у меня ручки не дотягиваются?

— Папа! Хочу кисю! — племяшка вывернулась у меня из рук и убежала за помощью.

— Прячься лучше, — посоветовала я коту. — Папа Макс дочку всяко больше тебя любит.

— Милка, где застряла? — выглянул папа. — Пойдем, посмотришь, что мы тут вам сделали-то!

Как я их люблю! Они купили две или три даже приставные кроватки и собрали из них одну большую, дети в них не вдоль, а поперек лежат. Первоначальная конструкция не предполагала, а они умудрились такой девайс смастрячить! Она качается! Мягко ходит влево-вправо по направляющим, лежи себе, качай.

— Спасибо! — обняла отцов по очереди, поцеловала. Вадим Олегович смущенно крякнул, папа чмокнул в ответ. — Здорово!

— И столик вот тебе, — гордо продемонстрировал папа. — С бортиками, не укатятся. А в кухне манежик. Имей в виду, там пол дополнительно теплый!

— Погоди ты, — уняла его мама. — Дай отдохнуть девчонке, помыться. Ей кормить скоро, пеленки менять.

— Ну что, сват, по маленькой? — покладисто согласился папа. — Макс, ты где там?

— Начинается, — заворчала мама, выходя вслед за отцом из спальни.

Закрыла дверь, села на кровать. Стопка детей аккуратно лежала на правом боку. Взяла со столика планшет, набрала.

— Игорь, — задохнулась. — Мы дома. Смотри.

— Прости меня!

От неожиданности выронила планшет, подобрала мужа вверх ногами.

— За что?!

— Такой день, а ты одна. И всю беременность…

В доме куча народу, но я поняла его.

— Игорь, что за ерунда! Нет, ты не подумай, мне без тебя плохо, очень, я утром поплакала даже, так надеялась, что тебя отпустят, хоть и знала, знала, что не будут медики рисковать. Но ты ведь не сам, я имею в виду, ты же не бросил нас, — сбивчиво говорила я. — Я так горжусь тобой! И ты скоро будешь дома. И пусть только попробуют тебе отпуск не дать!

— Не плачь, Мила. Я…

Тут где-то у него за стенкой раздался рев.

— Что у вас там? — вздрогнула я. — Хоккей, что ли?

Видно было, как Игорь отвернулся и прислушался.

— Нет, это Артема поздравляют. Катя смс-ку прислала.

У меня тоже зажужжало, на экране всплыло сообщение: 'Родили невест вашим Серебрятам'.

Первого февраля я встала пораньше… Ну, вообще-то я теперь всегда рано встаю, у нас же кормежка с шести, в удачные дни. Но, поскольку у меня четыре няньки на троих детей, мне потом дают выспаться. А сегодня Игорь приезжает, карантин закончился. И я не легла, а пошла пробовать как-то себя в привлекательный вид привести. Встала в ванной у большого, до пола, зеркала. Так, волосы. Здесь все в порядке, я неделю назад была в салоне. Лицо. Как будто тоже самое, что в мае. Руки. Мдя… Так себе маникюр, хирургический. Грудь. Мне девчонки недавно картинку прислали, про размеры лифчиков, у меня точно 'Охренеть', или даже чуть побольше. Ниже лучше не смотреть, сплошное тесто. Ноги. Ноги как ноги, стойко носили мои шесть пудов, теперь отдыхают. Заслужили свежий педикюр, ярко-вишневый. Спина и попа. Тоже пока лучше не смотреть. И не показывать… Даже хорошо, что мне пока нельзя любовью заниматься. Ничего, Мила, ничего, скоро можно будет бегать и пресс качать. Будешь опять красивая. Заплела косу-обратку, накрасила ресницы, подвела глаза. Хоть что-то.

Часов в одиннадцать старшие Серебро уехали за сыном. Мама суетилась на кухне, я одела сытых и мытых детей в парадное и позвала папу, помочь.

Уложили тройняшек в кроватки в столовой, я ревниво поправляла штанишки и распашонки, гладила круглые головенки.

— Ты вот что, Милка, закажи нам с матерью билеты на самолет, на послезавтра, край на четвертое. А ты, Татьяна, завтра потихоньку сумки начинай собирать.

— Да ты что?! — повернулась от плиты мама. — Куда мы поедем?! Люда только родила, троих! Ей помощь нужна!

— Таня, да ты пойми, — папа уселся у разделочного стола. — Они с Игорем не виделись больше полгода, он летал, потом опять под замком в четырех стенах, приедет, а у них не дом, а коммуналка. Эка радость — теща навеки поселилась, Тут и святой, — потряс папа воздвигнутой дланью, — с катушек съедет. Пусть одни поживут, справляться не будут — обратно приедем.

— Люда, а ты что молчишь? — воззрилась на меня мама.

— Ты дочь сюда не приплетай, — не дал мне ответить папа. — Что она тебе скажет? Мама, ехала бы ты отсюда?

Меня выручила дочка. Завозилась, захныкала, завопила, была затискана и зацелована. Мама молча сопела, и даже, кажется, шмыгала. Я сделала вид, что не слышу. И правда очень хотела остаться только своей семьей.

Мои родители уехали через три дня, как и собирались, родители Игоря — через неделю после них. Договорились вернуться в июне, на мой день рождения и крестины. Ну, или раньше, если 'караул' крикнем.

В первый одинокий вечер мы искупали детей (я уже справлялась на твердое 'хорошо'), в четыре руки одели. Я ушла в душ, а когда вернулась, Игорь лежал на кровати и тренировал детей толкаться пятками. Я смотрела на крошечные лапки на большой ладони и мне опять хотелось плакать. Легла по другую сторону, легонько, как хрупкие цветы, касалась наших детей.

— Мила, ты такая интриганка, — похвалил меня муж. — Ты ухитрилась скрывать от меня, что беременна тройней, пока не родила. Ты когда позвонила и сказала, что у нас два сына и дочь — не поверил, думал, разыгрываешь, или у меня опять галлюцинации.

Я хихикнула.

— У тебя в трубке такой голос растерянный был, я даже не понимала сперва, что ты мне отвечаешь.

— И вид тоже. Мужики ржали и фотографировали. Потом над Артемом прикалывались, что жена тоже сюрприз готовит.

— О, фотки есть! — обрадовалась я. — Надо для семейного архива попросить.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: