— Посмотрим, — Игорь лег рядом, взял у меня планшет, начал читать с выражением. — '… ее приоритеты изменились. Теперь главный в жизни молодой мамы человек — ее ребенок, поэтому она не думает ни о своем удовольствии, ни об удовольствии мужа. Это тот самый материнский инстинкт, который включается после появления в жизни молодой матери новорожденного'. А почему тут слово 'новорожденный' с одним 'н'?

— Какой журнал, такие и авторы. Надо же, а я думала, материнский инстинкт — это когда они орут, ты не спишь всю ночь, и жалко детей, а не себя.

— Дальше… 'Мамочка комплекcует по поводу изменившегося тела. Лишний вес, животик, растяжки, послеоперационные швы серьезно влияют на самооценку. Избегая близости, женщина просто защищается, не желая принимать себя новой'. Ты комплексуешь, Мила?

— А должна? Женщина комплексует, когда ей кажется, что она совершенно не привлекает мужа. Я точно привлекаю. У тебя, видимо, вкус плохой. Игорь, щекотно! Что там еще умного?

— 'Ученые выяснили, что во время кормления грудью в организме женщины выделяются гормоны, которые вызывают сходные с оргазмом ощущения. Женщина отказывается от близости с мужем потому, что просто не нуждается в ней'.

— Это какие-то британские ученые. Погоди, тут и про мужей, — отняла планшет. — 'А что же муж? Казалось бы, он должен пылать от страсти. Девять месяцев вынашивания младенца плюс послеродовый период: это ли не достаточный срок, чтобы хорошенько соскучиться по любимой? И да, и нет. Для мужчины тоже начался непростой период. Он чувствует себя лишним и сильно ревнует'. Как Сушка, что ли? Игорь, давай, признавайся — ревнуешь?

— Мила, — подкрался муж. — Я что-то так начитался… Давай, пока тихо?

В начале апреля, если быть точной — девятого, я вернулась от гинеколога с вердиктом 'можно'. Предполагаю, мои чувства были не только банально написаны на лице, но распространялись вокруг, как солнечная радиация. Ворвалась в квартиру, сбросила ботинки и куртку, понеслась мыть руки. Со второго этажа слышались голодные рулады.

— Иду, иду, — уговаривала я, взлетая по лестнице. — Не орите вы так!

Орали Вадька и Рита, Женьку Игорь кормил смесью из бутылочки.

— Привет, — поздоровался муж. — Корми старшенького, Маргаритка за компанию орет.

Подхватила тяжеленького уже сына на руки, уселась, расстегнула блузку, отстегнула чашку лифчика.

— Что так вопить-то? — укорила я. — Ты же не Ритинья, — погладила свободной рукой по животу дочку, подобрала выплюнутую пустышку, сунула обратно в ротик. — И ты не надрывайся.

— Ты вроде бы с час назад должна была вернуться? — спокойно поинтересовался муж. Тон не соответствовал немного нервному виду.

— Мы с Катей договорились встретиться, посидели в кафешке. На обратной дороге зашла к Русановым, посмотреть на Лиску и Линку. Такие девчушки хорошенькие! Заигралась.

— Своих мало, — буркнул муж, поднимая среднего ребенка на манер суриката.

— Что, устал, отец-герой?

— При чем тут 'устал'? Договаривались, значит, договаривались.

— Ну, извини. Не думала, что это такое преступление — опоздать. Что, мне чуть-чуть развеяться нельзя? — помимо моей воли в голосе нарастали обвиняющие нотки.

Если бы Игорь хоть что-то мне ответил, даже нейтральное, мы разыграли бы классическую ссору, когда вроде бы никто ничего такого не сказал, а разругались. Но Игорь промолчал, я тоже в себе ругательный порыв задавила, но широченную кровать, прямо-таки созданную для активной супружеской жизни, мы в этот день так и не обновили. Ушедшее настроение я ловила два дня. Муж тоже старался — делал вид, что ничего не происходит. Так только, натащил букетов, выяснил, что у нас нет столько ваз, спросил, какие нужны, на мою иронически задранную бровь быстро сдал назад и предложил:

— Так, может, сама прогуляешься?

— Да какой здесь выбор? Всю посуду можно купить только в сетевом супермаркете. Купить одинаковые, да и все. Ой, как кстати! Нам сковородка еще одна нужна, только толстостенная и кастрюля, лучше побольше, не трехлитровая.

Как вы думаете, кто поехал?

Вечером легли, как обычно, по принципу 'уснуть скорее, а то скоро разбудят'. Я вообще-то стараюсь кормить детей попозже вечером и пораньше утром, что бы никаких ночных подъемов. И, когда животы не болят и настроение хорошее, они спят часов шесть-семь. И мы, конечно, только вскакиваю каждый час-полтора послушать, как дышат.

Вскинулась, послушала, в прозрачном свете ночника посмотрела на своих крохотуль. Спят, мои зайки-лапки. Погладила, поцеловала голые пятки, опять укрыла. Повернулась. Игорь спал, как всегда, на спине, закинув руку за голову. Подлезла поближе, потянула одеяло, залезла рукой под майку. Просыпайся, просыпайся же, соня…

Мы так соскучились и так торопились, что стукались зубами, целуясь, обнимались, как будто только что спаслись. Я тащила с него майку с такой страстью, что порвала, причем не по шву. Игорь изо всех сил старался сдерживаться, но я была категорически против! Утром рассматривали на мне синяки — он с раскаянием, а я… с удовольствием.

— … и так герой, карантин, потом с детьми, больше полгода безвылазно, надо же мужику развеяться. Укатил на гонки по бездорожью на целый день, от асфальта до асфальта триста километров. Я вот думаю, а мне когда развеяться можно будет? Когда девчонки в институт поступят? Вот уверена, Игорь сейчас дома, ему расслабляться не надо, — я слушала Катин бубнеж в гарнитуре, уныло помешивая чайной ложкой брокколи в баночке. Украшенный слюнявчиком Вадька в ожидании обеда грыз босую ногу. — У него и хобби-то нет никакого, кроме работы!

— Да вот появилось, — я усадила сынулю на стульчик, зачерпнула. Первая ложка пошла комом, пятном, то есть, за следующей ребенок тянулся весь, как жирафенок. Все трое любят брокколи до дрожи. Я один раз попробовала — отрава. Почему она им так нравится — не понятно, я даже банку подальше от себя держу, чтобы не нюхать. — Уехал на рыбалку, с соседом, каким-то Сергеичем, сказал.

— Рыбу терпеть не могу, шелуха, как там ее, чешуя, по всему дому, тиной пахнет.

— Кать, да только штраф поймают, сейчас же во всех водоемах даже любительская ловля запрещена… Катя! Вот собаки! Ни на гонки они уехали и не на рыбалки.

— А куда?! — в ухе кроме Кати еще и Алиса с Ангелиной появились. Разбудила, похоже.

— Скорее всего, на заседание правительственной комиссии. Пора уже, наверняка работу завершили, итоги, оргвыводы. А мне не сказал!

— Мой и подавно, ты же знаешь, он у меня глухонемой партизан. Люда, что делать? Звонить?

— Катюш, а смысл? Они или трубку не возьмут, или врать будут. Теперь уж до дома. Главное, не загоняться. Ты дома или у родителей?

— Как же, он из городка к теще еще две недели назад рвался, меня уговаривал. Если бы я в городке была, узнала бы, ты же знаешь, у нас большая деревня. А ваши-то не приехали еще?

— Ждем, одни десятого прилетают, другие одиннадцатого. Катя, я перезвоню, а то у нас брокколи закончились, а мы не наелись.

Я отключилась, сняла наушник. На самом деле мне надо было помолчать и подумать.

— Ну что, мой апельсинчик, водички хочешь?

Двое сытых уже дремали в кроватках в гостиной. Теплый ветерок шевелил занавески на кухонном окне, солнце чертило длинные прямоугольники на полу.

— Что там с нашим папой там делают, как думаешь, Вадька? А если его отчислят из отряда? — я носила заснувшего сына на руках, качая, хоть и не проснется, если в кровать положу. А мне его жалко, он и так меньше всех руки знает, потому что не орет, как королева Марго. Женек тоже уже понял, что хочешь на ручки — ори громче сестры-горлопанки. А Вадюшка — на редкость молчаливый ребенок. — Вот почему промолчал? Я бы позвонила родителям, заранее бы приехали, посидели с детьми, а я бы с ним поехала, поддержала. Думаешь, никто бы меня не пустил? Игорю ведь даже личные дневники мне пока отдать не разрешили, — сын завозился, я поцеловала вспотевший лобик. — Жарко? Мама эгоистка, да?

Уложила в кровать под полог — от сквозняков, надоедливых мух, невесть как пролезающих сквозь москитные сетки. Осторожно подсунула под Евгешу сухую пеленку — днем жарко в подгузниках, лучше постираю. Ритуля сосала пустышку со страстью, как карамельку.

Глубоко к вечеру услышала, как открываются ворота, въезжает джип. Встретила мужа на крыльце, как положено хорошей жене.

— Как рыбку половил, любимый? С Семенычем?

— С каким Семенычем? — растерялся муж. — С Сергеичем мы…

— С Гореловым, — перебила я. — Катя детей бросила и в городок уехала, ждать не могла. Как гонщика своего перехватила, мне набрала. Так что пошли явку с повинной оформлять, — заметила в руках у Игоря целлофановый пакет с рыбной мелочевкой. Надо же, где взял только. — И алиби тут оставь, Сушке.

По моему тону вы уже догадались, что с мужем можно шутить, а не нужно поддерживать. Честно сказать, последнее время мне было как-то не до размышлений о лунной экспедиции. Пока они летали, об их открытиях нам думать не приходилось — вернулись бы живыми-здоровыми. Потом драма и экстренное возвращение, последние дни беременности, роды, первые месяцы с детьми. Короче, эмоций столько, что есть ли жизнь на Марсе, нет ли — какая разница? А тут повод появился включить на часок голову, проверить, в рабочем ли состоянии. Других-то поводов нет — учеба, увы, пока тоже отменилась. После первого семестра я успешно сдала три зачета и три экзамена (меня, к счастью, допустили, несмотря на пропуски лекций, стационар был признан уважительной причиной) и взяла академический отпуск. Учиться с тремя грудничками можно, наверное, если поставить учебу в приоритет. Я не смогла. Осуждайте, имеете право.

Игорь рассказывал мне о заседании на ходу, пока мы гуляли с коляской сначала по деревенской улице, потом вдоль речки. Нет, у нас нет паранойи. У нас подписка о неразглашении.