— Эти девицы — две рабыни и две штатных сотрудницы. Рабынь взял с собой в Испанию. Голди — испанская дворянка, мне купили ее поместье, вторая негритянка, Лейла. Тайно перебралась в Америку из Африки. Попала не в бордель, а к нашим конкурентам. Все по плану, Джон увез флэшку. С девушками проблема — что делать: не знаю.

— Влюбился что ли? — поинтересовался Граф, — так вези сюда — примем без разговоров.

— Голди ребенка ждет… Лейла… возможно тоже… но я не уверен.

— Ничего себе… пирожки с протонами. Сам-то ты как?

— Никак… как я их брошу и как женюсь на двоих? Что делать, Роман Сергеевич? У меня скоро голова лопнет от раздумий.

— Ты не раздумывай, Яков Валентинович, моя вина — не предусмотрел такой вариант, а должен был. Вези обоих сюда, здесь будем думать. Поселишься с ними в моем бывшем коттедже. Станем растить интернационал. Не обижайся за шутку, Яков Валентинович, ты задание выполнял. Нравятся и готов детей растить — привози, не вопрос. Уйдешь с ними по обговоренной схеме. В Москве тебя Войтович встретит. Рад буду видеть лично.

У Якова, словно камень с души спал. Он налил еще водки и выпил залпом. Теперь уже с радости, теперь можно говорить с Лейлой и Голди. Он позвонил в колокольчик, появилась Голди, Яков указал ей на кресло. Молчали минут пять, Яков еще позвонил.

— Где Лейла, найди ее, — попросил он Голди.

Она обшарила почти всю территорию и нашла Лейлу в дальнем уголке за деревьями. Она сидела на корточках, прислонившись к забору, и плакала беззвучно.

— Лейла, — обрадовано подскочила к ней Голди и, видя заплаканное лицо, забеспокоилась, — что случилось, Лейла?

— Ничего, — ответила она сквозь слезы, — ничего.

— Как же ничего… ты плачешь…

— Ничего, — вновь ответила Лейла, — ты иди, я хочу побыть одна.

— Не могу — дон Яков зовет.

— Дон Яков? — сквозь слезы произнесла она, пытаясь то ли улыбнуться, то ли съязвить — Голди не поняла, — ты иди, скажи господину, что я скоро буду, иди.

Голди ушла, так и не поняв, что случилось с подругой. Она никогда не называла Якова доном, но в Испании так принято называть уважаемых людей.

Лейла пришла минут через десять, высушив слезы, но все равно было заметно, что она плакала. Пришла не сразу, что на нее совсем не похоже. Яков указал ей на кресло рядом с Голди напротив себя.

— Ты плакала, Лейла, что случилось? — спросил Яков.

— Ничего, господин, я случайно ударилась, было больно и я заплакала.

Она не смотрела в глаза, опустив голову.

— Лейла, ты не умеешь обманывать. Почему не хочешь сказать правду? — настаивал Яков.

— Господин… я не могу…

— Разве я обидел тебя чем-то, Лейла?

— Господин, не говорите так. Я не могу… Я не могу видеть вас с другой женщиной, — с трудом произнесла она и из ее глаз снова потекли слезы. — Господин, разрешите мне ночевать в другой спальне?

Ничего себе развязка событий, подумал Яков. Он видел, что Голди с трудом сдерживает себя, но молчит. Она так заботилась о ней, а в ответ черная неблагодарность. Чувство любви… оно способно на многое. Может быть правильно, что всемирная организация здравоохранения признала любовь болезнью?..

— Хорошо, Лейла, ты можешь спать в другой спальне. Ступай, отдохни и приведи себя в порядок — завтра или позже поговорим.

Она ушла, а Яков с Голди еще долго сидели молча.

— Спасибо, Голди, что молчала и только переводила слова. Порежь, пожалуйста, лимон, посоли и подай водки. Хотя я уже выпил сегодня достаточно — полстакана с тревоги и полстакана с радости.

Голди порезала лимон, посолила, поставила на передвижной столик вазу с фруктами, подумала и нарезала колбасы. Подкатила столик к Якову поближе, налила водки и села напротив.

— Я сегодня говорил с человеком, он с моей Родины и нас там ждут — всех троих. Обрадовался, что решил вопрос, а тут такой коленкор.

— Коленкор? Что это?

— Так иногда русские говорят о развязке событий, Голди, — улыбнулся как-то криво Яков, — что ты сама думаешь?

— Она любит вас, дон Яков, и ее можно понять. Но… я не могу больше считать ее подругой, как и видеть вас с ней. Хорошо, что она сама попросилась в другую спальню.

— Она сама сделала выбор, Голди. Через несколько дней мы уедем. Ей скажем, что на отдых в Италию, она не должна знать правды. Оставим ей денег — может оставаться в Испании или катиться в свою Америку. Поместье быстро продать не сможем, но я оставлю доверенность верному человеку, он все сделает и переведет деньги на твой счет, Голди.

— Почему на мой? Это ваше поместье, дон Яков.

— Но ведь ты не получила за него деньги от Джона, бесплатно подписала бумаги и должна быть вознаграждена. Я так решил, станешь со мной спорить?

— Нет, дон Яков, как я могу с вами спорить… Лейла… она предала меня…

— Голди, милая Голди, не станем возвращаться к решенному вопросу.

Через несколько дней дорога в Мадрид, Российское посольство, Москва и снова самолет. Голди дремала, уткнувшись в плечо Якова, вспоминая встречу в Московском аэропорту. Испугалась, увидев подошедшего генерала. "Это ФСБ, дон Яков, нас арестуют и станут пытать"? "Да, милая Голди, это генерал Войтович, он из ФСБ. Но это не арест, а встреча, генерал проводит нас домой — у нас нет с тобой российских паспортов, поэтому он здесь". "Нас встречает генерал ФСБ — вы разведчик, дон Яков"? "Нет, Голди, я физик, генерал сопровождает нас, чтобы полиция не задержала без документов. Прилетим домой и получим паспорта, тогда никто нас сопровождать не станет". Он поцеловал ее в щеку. Голди инстинктивно потерлась щекой о плечо Якова. Домой… но как можно жить в Сибири, где на улице можно встретить медведей, всегда полно снега и лютый холод? Дон Яков утверждает, что все это не так, приедешь — увидишь сама. А пусть и так, пусть снег и холод, но со мной дон Яков.

Голди вышла из самолета, чувствуя, что на улице тепло. Не жарко, но тепло.

— Сейчас август и ночью бывает прохладно, температура может опускаться до плюс десяти и ниже. А днем плюс двадцать — двадцать пять градусов. Здесь всего лишь один жаркий месяц — июль, который бывает действительно жарким, — пояснил Яков.

Голди ехала в машине, глядя в окно, не отрываясь. Совершенно незнакомый пейзаж, другие деревья, все другое. Даже небо казалось немного другого цвета, но, возможно, это только казалось.

Она знакомилась с домом…

— Мы будем здесь жить, дон Яков, это ваш дом?

— Да, Голди, мы будем здесь жить. Это дом моего знакомого, я у него его покупаю вместе с мебелью. Постельное белье абсолютно чистое, можешь не беспокоиться. Если что-то не нравится — все заменим, но не сегодня, естественно. В России не принято говорить дон, Голди, и называй меня на "ты" — просто Яков.

— Простите, дон Яков, я не могу. Ну… хотя бы пока не могу, — она умоляюще посмотрела в его глаза. — Все называют вас здесь на "ты" и Яков?

— На "ты" называют друзья и близкие, обращаются ко мне Яков Валентинович.

— Яков Валентинович, — повторила она, — нет, дон Яков куда лучше. Рядом нет магазинов, где вы берете продукты?

— Это коттедж, Голди, так называют подобные дома здесь, мы находимся в нескольких километрах от города, где есть все.

Заработал домофон…Машина охраны Графа привезла продукты, один из охранников передал ему паспорт и пропуск в Академку, документы на стоявшие в гараже машины. Пояснил: "Роман Сергеевич просил передать, что вы можете пользоваться машинами, сегодня отдыхайте, а завтра вечером он вас навестит сам с супругой".

— Роман Сергеевич — это ваш друг, дон Яков?

— Друг… у нас хорошие отношения, Голди, но это мой начальник, директор института, где я работаю. Давай разберем продукты и поедим, потом определимся, что делать дальше.

Он вытаскивал все из сумок, а Голди укладывала продукты в холодильник. Зачем так много, не понимала она, здесь хватит на неделю, не меньше. Ах, да… завтра будут гости. А что я им приготовлю? Она умела подавать… но готовить… она никогда ничего не готовила.