— Да неужели? Сколько раз ты плакала из-за того, что он сказал или сделал перед вашим расставанием?

Я сидела, оглушённая тишиной. Доминик заставлял меня плакать по крайне мере три раза в день — большую часть дней даже чаще. На самом деле, я не любила плакать или слушать его оскорбления, но знала, что это будет происходить и дальше, пока я не исправлюсь. Я моргнула и подняла глаза на Эштона, не будучи уверенной, что мне ответить.

— Я думаю, ты только что ответила на мой вопрос. Теперь я спрошу снова, что бы ты хотела выпить?

Я знала, что Эштон не отстанет от меня, пока я не приму решение, поэтому тихо спросила:

— Можно мне бокал красного вина?

Было приятно выбрать что-то самой, особенно когда меня не упрекнули в неправильности выбора.

— Это я могу, — он улыбнулся и подошёл к столику для закусок со стаканами и различными бутылками, и налив два бокала, принёс один мне, после взял свой и сел на стул прямо напротив меня. Мы передавали блюда друг другу, наполняя наши тарелки. Всё выглядело так аппетитно.

— Всё такое замечательное, — сказала я, разворачивая салфетку на коленях.

— Спасибо. Это приготовила Джулия.

— Джулия?

Он улыбнулся.

— Моя экономка. По большей части я сам готовлю для себя вечерами, но иногда, если занят, это делает она. И сегодня я хотел, чтобы вместо готовки у меня было время поговорить.

— Поговорить о чём?

— О чём захочешь.

Эштон передал поднос с курицей. Взяв кусочек, я закончила заполнять тарелку. Комната погрузилась в тишину, я чувствовала знакомый прилив смущения, прежде чем признаться:

— Мы с Домиником никогда не разговаривали.

— Дай угадаю. Он не хочет делать ничего, кроме как поесть, а после заняться чем-то ещё.

Я вздрогнула, когда он сказал «чем-то ещё». Моя сексуальная жизнь — не то, о чём я хотела бы говорить. Возможно, он не её имел в виду, но мои мысли были направлены в эту сторону. С каждым мгновением взгляд Эштона становился более пристальным, глаза темнели, распалялись. Под его наблюдательным взглядом в животе нарастало странное ощущение. Оно было не нежелательным — как раз наоборот, напоминало признание, что его взгляд оказывает на меня физический эффект.

Меня захлестнул стыд. Эштон, должно быть, заметил, так как выражение его лица смягчилось. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но я опередила его.

— Обычно шла игра, которую он хотел посмотреть. Поэтому он всегда ел быстро, чтобы не пропустить её.

— Ты смотрела игры с ним?

— Нет, я должна была убрать всё после ужина, постирать, и приготовить ему обед.

— Так ты была его рабыней.

Я ахнула.

— Нет! Он мой муж, это моя работа — заботиться о нём.

Его брови сдвинулись.

— Но ты работала в закусочной, не так ли?

— Ну, да. Я должна была помогать оплачивать счета.

— Да, он точно тратил свою зарплату на оплату счетов, поэтому он и занял деньги у меня в первую очередь. Господи, Елена, сейчас не 1950-тые. У тебя есть работа вне дома. Это также не работа — заботиться о нём. Что он делает для тебя — это плохое обращение.

— Доминик никогда не поднимал руку на меня, — с презрением ответила я.

— Возможно, он не бил тебя, но чтобы обидеть кого-то, не всегда нужны кулаки.

Комментарий Эштона повис в воздухе, и парень откусил от курицы. Мы ели в тишине, холодная атмосфера резко контрастировала с более ранней лёгкой беседой, и всё это время я сидела и переваривала его слова. Голос в моей голове, который я не слышала долгое время, кричал мне, что Эштон прав. То, что Доминик делал и продолжал делать по отношению ко мне, не имело ничего общего с любовью. Это было искажено и ошибочно.

Этот голос был тих на протяжении нескольких лет. Когда мы только поженились, я хотела порадовать моего нового мужа, так что было легко отодвинуть эти мысли в сторону; убедить себя в том, что я довольна своей ролью. Мне нужно было быть хорошей женой, а я не могла сделать этого, если бы позволила голосу осуждать меня. Но сейчас голос вернулся, и из-за того, что Эштон озвучивал мысли, которые я с таким усилием избегала, становилось всё труднее и труднее игнорировать его.

— Елена?

Я подняла глаза. Эштон закончил с едой, но всё, что делала я, это гоняла еду по тарелке. Он поставил бокал и откинулся на спинку.

— Хочешь поговорить об этом?

Это ощущалась неправильно, словно разговаривая с Эштоном, я предавала Доминика, так что я продолжила ковырять еду, на этот раз заставив себя съесть немного. Уголком глаза я заметила, что Эштон ждёт. Что-то подсказывало мне, что он не опустит эту тему. Можно ли считать это предательством, если именно из-за Доминика я оказалась в этой ситуации?

— Почему бы тебе сначала не доесть и не допить. Потом поговорим.

Возможно, это прозвучало как предложение, но то, как Эштон преподнёс его, дало мне понять, что он не собирается принимать «нет» в качестве ответа. Я подняла бокал к губам и помедлила.

— С тех пор, как я встретила вас, кажется, вы всегда пытаетесь напоить меня.

Глаза Эштона расширились.

— Ты только что сказала колкость?

Откуда это взялось?

— Мне очень жаль. Я не имела это ввиду, — мои руки начали трястись так сильно, что я чуть не выронила бокал.

Эштон обогнул стол, быстро забрал бокал и, поставив его на стол, мягко произнёс:

— Елена, расслабься. Мне это нравится. Это то, что ты должна делать всё время. Это называется постоять за себя.

Я смотрела на бокал, не желая встречаться с Эштоном взглядом.

— Я не так должна себя вести.

— Снова это дерьмо, — он протянул мне стакан с хмурым взглядом. — Допей.

Чтобы не разлить напиток, я медленно поднесла к губам бокал и сделала первый глоток терпкого красного вина, чувствуя, как желудок нагревается от алкоголя. Я даже не могла обвинить вино в своей наглости. Мысль о том, что я могла испортить всё одним комментарием, заставила меня ощутить панику, пока Эштон успокаивал меня. Я не привыкла говорить то, что у меня на уме, и была шокирована, что ему это понравилось.

Эштон не пытался вовлечь меня в разговор, и его молчание нервировало меня, от чего поглощать еду становилось ещё труднее, хоть и каждый кусочек был вкуснее, чем предыдущий. Я должна была привыкнуть к тишине за обеденным столом, за исключением того, что Эштон не молчал с тех пор, как я его встретила. Когда он наконец заговорил, я с облегчением вздохнула.

— Расскажи мне, как вы с Домиником познакомились?

— Мы были влюблены со средней школы. Он был капитаном футбольной команды.

— А чем ты занималась?

— Я? Я пела в хоре и группе. — Я вспомнила, как считала себя счастливицей, что такой популярный парень, как Доминик, хотел гулять со мной. Он был капитаном и мог встречаться с любой.

Эштон откинулся назад и скрестил руки на груди.

— Когда вы поженились?

— После того, как оба закончили колледж.

— Подожди. У тебя есть высшее образование? — спросил он, и удивление в его голосе слегка ранило моё сердце.

— Да. Я специализировалась на мюзиклах.

Он покачал головой.

— Тогда какого чёрта ты работаешь в закусочной?

Я пожала плечами.

— Доминик решил, что я лишь впустую потрачу время, если буду ходить на прослушивания, когда у меня могла бы быть стабильная работа со стабильным доходом.

— Мудак даже не позволил тебе следовать за мечтой.

Его голос был настолько тихим, что, должно быть, я не должна была услышать этих слов. Но я услышала и откинулась на стул, желая защитить своего мужа, но не расстраивая Эштона ещё больше.

— Он был прав. Нам нужны были деньги.

Парень посмотрел на меня, вздохнул и потянулся через стол, взял одну мою руку и нежно сжал её, проведя большим пальцем по моим костяшкам.

— Не за счёт твоей мечты. Я по факту знаю, что он уже давно играет в азартные игры. Думаю, он хотел, чтобы у тебя была работа, чтобы ты помогала платить за долги его аморальной деятельности.

Я решительно покачала головой.

— Он бы так не поступил со мной.

— Да, поступил бы, Елена, и сделал это. Не обманывай себя.

Это задевало сильнее, чем я думала. От мысли о том, что Доминик заставил меня отказаться от моей мечты ради своих азартных игр, мой живот скрутило узлами.

— Я не знаю, что сказать. Мы женаты. Я хочу сделать всё, что в моих силах для него, и особенно из-за того, что по молодости мы не планировали заходить так далеко.

Он наклонил голову в сторону.

— Что это означает?

Я вздрогнула.

— Наша свадьба не была запланированной.

Эштон отпустил мою руку, наклонился вперёд и поставил локти на стол, прикрыв рот пальцами.

— Объясни.

Я сделала глубокий вздох и начала…

Моя голова раскалывается, будто кто-то долбил по моим мозгам молотком-перфоратором. Возможно, поездка-сюрприз в Вегас в честь моего окончания школы была не очень хорошей идей. Медленно открывая глаза, боясь света на другой стороне, я вижу Доминика, мирно спящего рядом со мной. Наша одежда, в который мы были прошлой ночью, разбросана по всей комнате, включая три платья, которые я оставила валяться, когда решала, что надеть. Доминик сказал, что ему не нравится ни одно из них и продолжал просить меня переодеться. Одно из них было слишком тесным, говорил он. Из-за него мой зад выглядел больше. Два других были слишком откровенными: первое слишком открывало ноги, а во втором был слишком большое декольте, как и тогда, когда на прошлой неделе я надевала его на поздний завтрак с мамой.

Покачав головой, я улыбаюсь себе. Пока мы в Вегасе, я всегда могу пройтись по магазинам в поисках новой одежды. Я возьму Доминика за покупками — чтобы убедиться, что ему нравятся новые вещи, прежде купить их. Пробежав руками по лицу, я знаю, что душ и еда помогут справиться с похмельем. Осторожно выбираясь из кровати, я тихо направляюсь в ванную, потому что Доминик не любит, когда его будят утром. Он будет в ужасном настроении оставшуюся часть дня, если я потревожу его, поэтому лучше просто побыть тихоней, пока он не проснётся, чтобы мы могли позавтракать.

Я включаю воду в душе. В ожидании пока нагреется вода, хватаю зубную щётку и чуть ли не кричу. На безымянном пальце левой руки плотно сидит золотое кольцо.