— Да, но если он считал, что ее убили…

— Мой дорогой Чарлз, — возразил молодой мужчина с моноклем в глазу, — мало ли кто что считал. Будешь действовать опрометчиво — хлопот не оберешься. Разумнее соблюдать осторожность. Особенно врачам. По-моему, доктор Паттерсон в деле Причарда предпринял все, что было в его скромных силах: сколько мог, тянул с выдачей свидетельства о смерти миссис Тейлор, наконец послал чрезвычайно тревожное письмо в отдел регистрации смертей и рождений. Не его вина, что регистратор оказался ослом. Начавшееся дознание по поводу смерти миссис Тейлор могло бы всполошить Причарда, и он оставил бы жену в покое. К тому же у доктора Паттерсона не было ни одного сколько-нибудь веского доказательства в пользу его версии. А что, если он ошибся? Вообрази только, какой поднялся бы шум!

— Ну и что, — настаивал на своем молодой мужчина неопределенной наружности. Он нерешительно вытащил из раковины горячую, с пылу с жару улитку Helix Pomatia и, прежде чем отправить в рот, подозрительно оглядел ее со всех сторон. Раз дело идет о человеческой жизни, долг каждого гражданина — во весь голос заявить о своих сомнениях.

— На твоем месте — безусловно, — откликнулся мужчина в монокле. — Кстати, не нравятся моллюски — не ешь, гражданский долг тебя к этому не обязывает. Мне тоже твоя жертвенность не нужна. Зачем тратить силы на противоборство «пращам и стрелам яростной судьбы»[1]? Врачу же на твоем месте не позавидуешь: его репутация висит на волоске. Ну скажи, кому придет в голову обратиться к врачу, который ни с того ни с сего может заподозрить тебя в убийстве? Официант, примите тарелку и подайте джентльмену устриц. Ну а возвращаясь к нашему разговору… Как я уже говорил, очень может быть, что твоя прямая обязанность — проверять и перепроверять все по нескольку раз, возбуждать дела по расследованию сомнительных случаев и вообще устраивать людям веселую жизнь. Ну а если ошибешься, невелика беда, только и скажут, что ты — расторопный и добросовестный государственный служащий, хотя, может, и чересчур ревностно относишься к своим обязанностям.

— Извините! — Молодой человек с узким лицом, в одиночестве сидевший за соседним столиком, нетерпеливо обратился к говорящим: — Конечно, неприлично вмешиваться в чужой разговор, но каждое ваше слово — чистая правда, и мой случай тому пример. Врач! Вы даже не представляете, до какой степени врач зависит от дурацких предубеждений и фантазий своих пациентов и их родственников! Они чинят препятствия по всякому пустяку и обижаются при одном лишь намеке на необходимость проведения дополнительных исследований в случае кончины больного. Я уж не говорю о вскрытии. Тогда со всех сторон только и слышишь: «Ах, он бедненький, ах, несчастный, мы не позволим его кромсать!» Пусть даже это необходимо в интересах науки — для постановки диагноза в неясных случаях. Родственники тут же вообразят, что вы заподозрили что-то нехорошее. И конечно, если вы решили ни во что не вмешиваться, а позднее обнаружится, что дело нечисто, на горизонте тут же появится коронер и вас затаскают в полицию. И газеты тоже — живого места на вас не оставят. Так что куда ни кинь — всюду клин.

— В вас явно задеты личные чувства, — проговорил молодой мужчина в монокле. Сочувствие, прозвучавшее в его словах, располагало к дальнейшей откровенности.

— Само собой, — взволнованно отозвался мужчина с узким лицом. — И зачем мне было строить из себя поборника истины и гражданского долга! Давно пора научиться по-светски глядеть сквозь пальцы на кое-какие несуразности. Не пришлось бы сейчас искать работу.

Мужчина в монокле окинул взглядом небольшой зал ресторана «Аи bon bourgeois» в Сохо и слегка улыбнулся. Справа толстяк, лоснясь от самодовольства, ухаживал сразу за двумя хористками; за ними двое завсегдатаев в летах демонстрировали знакомство с гастрономическими изысками местного меню, вкушая рубец по-кански с салом, морковью и луком и запивая шабли-мутонн 1916 года; да, рубец здесь и в самом деле готовили отменно. За столиком по левую руку пожилая чета из провинции шумно протестовала против подрыва их семейного бюджета платой за какой-то стакан лимонада для леди и виски с содовой — для джентльмена. Экое дурачье! А за соседним столиком хозяин, красивый седовласый патриарх, трудился в поте лица над салатом для трапезы в кругу семьи, с удовольствием принюхиваясь к аромату меленько нарезанных трав и чеснока, и ни одна посторонняя мысль не омрачала ясность его чела. Метрдотель, предварительно выставив на обозрение мужчины в монокле и его приятеля блюдо форели «с Голубой реки», переложил рыбу в тарелки и удалился, предоставив их самим себе в уединении, которого так настойчиво ищут в модных кафе чистые души и никогда-никогда не находят.

— Я чувствую себя точно принц Флоризель из Богемии[2], — сказал мужчина в монокле. — Наверняка, сэр, у вас есть что порассказать, и мы будем чрезвычайно признательны, если вы окажете нам честь, изложив вашу повесть. Вы, я вижу, уже пообедали, так, может быть, переберетесь за наш столик и развлечете нас своим рассказом? Простите мне манеры в духе романов Стивенсона — в моем сочувствии тем не менее вы можете не сомневаться.

— Не дури, Питер, — сказал мужчина неопределенной наружности и, повернувшись к незнакомцу, добавил: — Мой друг человек разумный, пусть по его высказываниям этого и не видно. Так что если вам захочется облегчить душу, можете быть уверены, что дальше нас это никуда не пойдет.

Незнакомец невесело улыбнулся:

— Я бы с удовольствием, только боюсь наскучить. Дело в том, что в моем случае все так и было, как вы описали.

— Вы льете воду на мою мельницу, — победоносно сказал мужчина, которого звали Питер. — Так что там с вами произошло? Выкладывайте, мы внимательно слушаем. Разрешите вам налить? Нужно уметь находить удовольствия, печали грызут сердце. Пожалуйста, начните с начала. У меня самый рядовой образ мышления. Мелочи приводят меня в восторг. Отступления восхищают. Против длиннот тоже нет возражений. Всякое разумное слово найдет отклик в моей душе. То же самое может сказать про себя Чарлз.

— Ну что ж, — сказал незнакомец, — с начала так с начала. Я — врач, мой конек — раковые заболевания. Я даже собирался специализироваться в этой области, но после сдачи экзаменов денег осталось в обрез, научная работа оказалась мне не по карману. Пришлось подыскать частную практику в сельской местности, но связь с университетом я постарался сохранить, так как рассчитывал в один прекрасный день вернуться на кафедру. Признаюсь, я возлагал некоторые надежды на дядю, обещавшего мне помочь, а пока что не мешало поднабраться опыта и расширить кругозор, поработав терапевтом общего профиля, по крайней мере так мне советовали мои университетские наставники. Итак, я купил небольшую частную практику в… скажем, в N — мне, наверное, лучше не называть никаких конкретных имен или названий. Это небольшой городок в сельской местности по Хемпширской дороге, в нем проживает около пяти тысяч жителей. Мне повезло: в списке моих пациентов оказалась больная раком. Старая леди…