Но сейчас, набирая код на двери, он чуть не выронил бутылку. Изнутри слышался какой-то шум. Бьют кого-то, что ли? Похоже на то. Звуки ударов, вскрики, стоны…

Странно. Раньше вроде такого не случалось! Жильцы все интеллигентные, приличные люди (Армен специально поинтересовался, когда квартиру покупал). Это, пожалуй, стало решающим обстоятельством, перевесившим остальные соображения, — жить-то приходится не только со стенами! Важно, какие соседи тебя окружают. Он жил здесь уже пять лет и пока ни разу не пожалел о своем выборе, но сейчас просто кожей почувствовал опасность, как тогда, в Карабахе перед артобстрелом.

Армен застыл в нерешительности. На секунду ему захотелось вдруг убраться отсюда подальше — или хотя бы посидеть в машине, переждать, пока все закончится. Нечего лезть в чужие разборки. Так недолго и самому под раздачу попасть — ни за что, просто потому, что мимо шел. Он уже повернулся и хотел было пойти назад, к машине, но вдруг остановился. Мужчина так не поступает. Он же не трус и не баба, и в жизни уже повидал достаточно всякого, чтобы ходить, опасливо оглядываясь и в собственный дом зайти бояться! Даже противно стало.

Но так или иначе, с голыми руками лезть не стоит. Как говорил ротный, «лучше лишний раз быть осторожным, чем потом — навсегда покойником». Армен на всякий случай вернулся к машине и вытащил газовый пистолет, переделанный для стрельбы мелкой дробью, который он обычно возил в бардачке. Убить из такого, конечно, не убьешь, но напугать или покалечить можно. Вот только пакет с бутылкой руки занимает, неудобно. Повертев его в руках, оставил в машине. Мало ли что, жалко будет, если разобьется!

Он спрятал пистолет под курткой. Мелькнула еще мысль: может, зайти с улицы, с другой стороны? Хотя нет, уже три месяца эта дверь закрыта наглухо. И потом — какая разница, что в лоб, что по лбу… Армен постоял немного, собираясь с силами, резко выдохнул и вошел в подъезд, рывком открыв дверь. Сразу же метнулся к стене, слился с ней, притаившись за почтовыми ящиками, как будто что-то толкнуло в спину — не стой, мол, столбом на проходе! Теперь он двигался быстро, пружинисто, от вальяжной расслабленности не осталось и следа. Как будто снова оказался там, где за каждым камнем может притаиться смерть.

Свет в подъезде не горел, только солнце чуть засвечивало в маленькое окошко под потолком. А еще — было прохладно и тянуло сыростью, как будто раскаленный летний день остался где-то далеко. В полумраке Армен разглядел двоих крепких молодых парней, которые деловито и сноровисто избивали третьего, лежащего на полу. Вокруг все забрызгано кровью… Плохо же придется бедолаге, подумал Армен.

И кажется, не ему одному. Парни все-таки заметили его. Оставив свою жертву, они разом обернулись и направились в его сторону. Медленно так, не спеша… Как будто чувствовали свою силу и преимущество. Армен сглотнул слюну. По спине потекла холодная струйка пота. «Ну я вам! Не на того напали». Быстрым движением он выхватил пистолет.

— Стоять, суки, стрелять буду! — заорал Армен и зачем-то прибавил: — Морет кунем![4]

Он передернул затвор и нажал на спусковой крючок. Ахнул выстрел, пули ушли куда-то в стену. Нападавшие на секунду застыли в неподвижности, потом тот, что был чуть повыше, крикнул:

— Хватит! Уходим. — Он подхватил с пола какой-то предмет вроде плоского портфеля с длинной ручкой, и оба бандита выбежали из подъезда.

Армен еще удивился, что второй выход, оказывается, свободен! Когда тяжелая дверь хлопнула у них за спиной, Армен почувствовал, как противно дрожат руки и ноги. Уф! Кажется, пронесло. Не выпуская пистолета из рук, он подошел к лежащему на полу:

— Эй, ты живой?

Парень застонал и перевернулся на бок, пытаясь приподнять голову.

— Мм… Вроде да. Тошнит только. И голова…

Армен пригляделся повнимательнее — и узнал соседа по лестничной площадке. Максим его зовут, кажется. Странный он какой-то — молодой мужик вроде, а на работу не ходит, сидит дома целый день… Хотя, с другой стороны, вроде не бедствует, одет нормально, на машине ездит. И — вежливый, здоровается всегда, улыбается. В конце концов, кому какое дело, как люди зарабатывают!

— Э-э, Максим-джан, круто тебе досталось! Встать-то можешь? До лифта дойдешь?

— Попробую.

Максим резко выпрямился — и тут же стал заваливаться на бок.

— Нет, так не пойдет! Давай-ка потихонечку.

Армен осторожно подхватил его. Максим как-то сразу обмяк, повис на нем всей тяжестью. Здоровый, черт, килограммов девяносто весит, наверное… Медленно, осторожно одолели они шесть ступенек. Слава богу, хоть лифт работал — красный глазок сразу же загорелся. Армен отер пот со лба. Вот так же когда-то давно тащил он Акопа Григоряна, раненного в голову в бою за деревню Манашид, что на границе с Азербайджаном. Долго тащил, только потом в медсанбате узнал — уже мертвого.

В лифте было посветлее. Свободной рукой Армен осторожно приподнял Максиму голову, заглянул в лицо. Страшно стало: а вдруг он тоже… того? Умрет прямо на руках? Поди потом объясняй кому, что ты не верблюд и не убивал его. Тем более — московской милиции, для которой ты уже преступник, если волосы и глаза у тебя не того цвета.

— Ты как там?

Максим застонал и открыл глаза. Он был очень бледный, кровь капала из глубокой ссадины на голове, но взгляд вполне осмысленный, живой.

— Да ничего…

— Давай-давай! Все нормально будет. Прорвемся.

Наташа торопилась. Она аккуратно укладывала сумку, боясь пропустить, забыть что-то важное. Хорошо хоть, вещи достала загодя!

Паспорт… Билет… Ваучер для заселения в гостиницу… Что еще? Ах да, страховка!

Малыш вдруг заскулил и с отчаянным лаем бросился к двери.

— Ну что там такое! — Наташа недовольно поморщилась. — Тихо ты, сторожевая собака! Пришел, что ли, кто?

Точно, пришел — в дверь позвонили. Необычный был звонок, как будто кто-то держит кнопку и не отпускает ее. Наташа сразу поняла: что-то случилось. Еще до того, как открыла, до того, как увидела смертельно бледного, окровавленного Максима. Почему-то рядом был сосед по площадке — крайне неприятный тип. Таких сейчас называют «лицами кавказской национальности». Наташа, воспитанная советской школой с ее принципами интернационализма и интеллигентной мамой, не шипела, конечно, что-нибудь вроде «Понаехали тут, черножопые, всю Москву заполонили!», но соседа все же слегка побаивалась. Неприятно было видеть, как в привычную жизнь нагло вторгаются какие-то совсем чужие, посторонние типы и ведут себя уверенно, по-хозяйски, как будто имеют на это право. А что? Деньги есть — можно жить где хочешь и как хочешь, даже если вчера с гор спустился. А этот к тому же с виду — ну просто разбойник какой-то!

А теперь он стоял перед ней и поддерживал Максима, который, кажется, вот-вот потеряет сознание, и кровь Максима капала прямо ему на рубашку…

— Что стоишь, ахчик?[5] Помогай! — хмуро сказал он.

Через полчаса Максим с перевязанной головой лежал на диване, а Наташа суетилась вокруг.

— Так удобно? Не болит? Может, все-таки «скорую» вызвать?

— Да ну ее… Так пройдет. Мне уже лучше, — отмахивался Максим.

— Ну что за безответственность! — всплеснула руками она. — Должен ведь врач посмотреть. И в милицию надо обязательно.

Армен деликатно кашлянул:

— Ахчик, не надо милицию.

— Это почему же?

— Ну сама подумай! Вопросы начнутся, протокол, то, се… А у меня пистолет незарегистрированный, да еще и самоделка. Кому хуже будет?

— Так еще и пистолет был? — Наташа побледнела. Вот верно говорят, что первое впечатление никогда не обманывает. Разбойник — он разбойник и есть.

— Ага. Ты думала — я от них веником отмахивался?

Она закрыла лицо руками — и вдруг разрыдалась, горько и безутешно, как обиженный ребенок. Только теперь Наташа поняла окончательно, что, если бы этот противный кавказец не таскал в кармане незарегистрированный пистолет, ее брат мог бы так и остаться умирать на холодном полу в подъезде, и никто не пришел бы ему на помощь — ни врачи, ни милиция, ни Господь Бог.