- Гм, - впервые обозначил свое присутствие на данном совещании германский министр. Потом он встал, и, достав из кожаной папки лист бумаги, с поклоном передал его королю Кристиану.

- Это послание моего императора вам, Ваше величество, - сказал фон Рихтгофен. - В нем он дает гарантии полной безопасности для Датского королевства в случае нападения на нее любой из европейских держав. Подчеркиваю - ЛЮБОЙ! - министр иностранных дел Германской империи пристально посмотрел в глаза короля.

- Мы когда-то воевали с вами, - сказал он чуть погодя, - но война та уже стала достоянием истории и историков. Надо начать жить не прошлым, а настоящим. Лишь тогда у нас у всех появится шанс на счастливое будущее.

- Ваше величество, - прервал я немного затянувшуюся паузу в беседе, возникшую после слов германского министра, - Россия тоже станет гарантом вашей безопасности. Вы можете быть абсолютно спокойны. Два флота - российский и германский, наши сухопутные части, которые в самое короткое время будут переброшены в случае опасности в Данию, наконец, мощные береговые батареи и мины, которые будут выставлены нашими минными заградителями - все это позволит сохранить Данию от угрозы нападения какой-либо другой державы.

- Если это так, - задумчиво сказал Енс Кристенсен, - то тогда есть смысл одобрить в фолькетинге предложение Вашего величества. Дания должна перестать быть “мальчиком для битья”, на которую в любой момент могут напасть эти наглые британцы.

- Только, господин министр, - обратился он к Освальду фон Рихтгофену, - прежде чем заключить договор о присоединении к вашему Альянсу, хотелось бы получить письменные гарантии неповторения тех пагубных для нашего королевства событий, которые произошли пятьдесят лет назад. Вы понимаете, о чем идет речь?

Это был более чем прозрачный намек на войну между Данией и Пруссией, которую поддержала Австро-Венгрия. В ходе той войны Датское королевство лишилось Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга.

- Мой император готов дать подобные гарантии, - отчеканил фон Рихтгофен, - а следить за их выполнением будет Российская империя. Мой уважаемый коллега это подтвердит, - и германский министр кивнул в мою сторону.

Видя, что разговор пошел в благоприятном для нас направлении, я решил подсластить пилюлю.

- Ваше величество, - сказал я, - хочу добавить, что присоединение к нашему Альянсу может дать Датскому королевству не только безопасность, но и вполне материальные выгоды. Я имею в виду финансовые, экономические и торговые преференции, а так же возможность получать крупные заказы от российского военного ведомства. Например, на пулеметы Мадсена. Крупную партию их мы уже недавно закупили. Будут и новые заказы на строительство кораблей для российского флота. Мы помним, что в составе Тихоокеанской эскадры прекрасно показал себя крейсер “Боярин”, который был построен на датской верфи “Бурмейстер ог Вайн”.

После сказанных мною слов глаза у Енса Кристенсена заблестели, и он переглянулся с графом Раабен-Леветцау, на лице которого появилась довольная улыбка.

И я понял, что теперь договор о присоединении Дании к Альянсу пройдет в фолькетинге без особых затруднений.

- Господин Дурново, господин фон Рихтгофен, - обратился к нам король Кристиан, - нам надо будет еще раз, как следует обдумать ваше предложение. Но, я думаю, что решение по нему будет благоприятным.

Мы с фон Рихтгофеном раскланялись, и вышли из кабинета.

- Господин Дурново, - обратился ко мне германский министр, - а не отметить ли нам нашу сегодняшнюю беседу в ресторане?

- А почему бы и нет, - сказал я, снова вспомнив свою лихую флотскую юность. - Я тут знаю одно хорошее местечко…

21 (08) марта 1904 года. Утро. Санкт-Петербург. Варшавский вокзал.

Инженер и изобретатель Тринклер Густав Васильевич.

Петербург встретил меня звонкой капелью, осевшими сугробами и громкими писком драчливых весенних воробьев. В Германии, которую я покинул три дня назад, получив телеграмму с приглашением прибыть от самого Степана Осиповича Макарова, уже вовсю зеленела трава и светило солнце. Там весна уже была в разгаре, а тут только начиналась.

Но за год моего отсутствия Петербург сильно изменился. Он стал каким-то напряженным и нервным. Главной приметой нового времени стало военное положение, о котором свидетельствовали патрули на вокзале, встречавшие каждый прибывающий в столицу империи поезд. О том, что в Петербурге после убийства императора Николая II начались волнения, даже мятеж, который был подавлен быстро и жестоко. Во всяком случае, об этом писали в германских газетах. Писали там и об установленном в городе Особом порядке управления, и о стремительных и безжалостных действиях новой русской спецслужбы ГУГБ, в считанные дни переловившей убийц и заговорщиков. Сказать честно, читать такое было немного страшно. Но я все равно поехал, поскольку адмирал Макаров настоятельно телеграфировал мне о том, что русский флот крайне нуждается в моем изобретении.

Выйдя из вагона, я огляделся. Большая часть прибывших попадала в город беспрепятственно. Но некоторых пассажиров после проверки документов фельдфебелем - старшим вокзального патруля - солдаты отводили в стоящую на площади большую черную карету. Но вот дошла очередь и до меня. Мысленно прочитав молитву, я протянул фельдфебелю свой паспорт.

Взяв его в руки, тот прочитал вслух - Тринклер Густав Васильевич, инженер, - оторвавшись от чтения, он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

- Да, - ответил я, - вы не ошиблись. Я инженер Густав Васильевич Тринклер. А в чем, собственно, дело.

- Оч-чень хорошо, - кивнул фельдфебель, и взял из рук у одного из солдат плоскую доску с прикрепленной к ней хитрым зажимом стопкой бумаг, которые он тут же начал листать. Я ощутил острый приступ инженерного любопытства, и какой-то даже зависти. Такой штуки я ранее нигде не видел, а как она должна быть удобна инженеру мне стало понятно сразу. Бумажки-то, небось, пружинка прижимает. И такое остроумное изделие человеческой мысли служит лишь для того, чтобы грубый вояка хранил в нем свои проскрипционные списки. А тут, как выходишь в цех из кабинета, ворох бумаг из карманов торчит. А если что записать надо прямо на месте или эскизик набросать, так целая проблема выходит.

- Тринклер, Тринклер, Тринклер, - бормотал тем временем фельдфебель, шурша своими бумагами, - Так, а вы у нас, уважаемый, по особому списку проходите…

У меня похолодело внизу живота. Никаких особых грехов я за собой не знал, и проблем при проверке документов не ожидал. Мелькнула мысль, - А Что, если вдруг кто-то из террористов воспользовался моей фамилией и теперь…

- Да что это с вами? - удивленно воскликнул фельдфебель, - вы главное не пугайтесь. Ни в чем предосудительном вы не замечены. Просто вас срочно требуют для одного очень важного разговора, - он повернулся к одному из солдат, - Степан, отведешь господина Тринклера к авто, и сразу возвращайтесь назад, - вернув мне паспорт, фельдфебель потерял ко мне интерес, и стал рассматривать документы следующего пассажира.

- Ну что, пройдемте, - сказал мне Степан, с сильным малороссийским акцентом, после того, когда я, наконец, смог дрожащей рукой спрятать паспорт во внутренний карман пальто, - Та вы не беспокойтесь, - добавил он, поправляя висящую на спине винтовку, - тут совсем недалече.

Мы прошли по перрону и, миновав помещения вокзала, вышли на Знаменскую площадь. А там, - я чуть не воскликнул от удивления и восхищения, - чуть в стороне от того места, где обычно останавливаются извозчики ожидающие прибывших на поезде пассажиров, стояло зеленое и приземистое, на широких дутых колесах, авто, не похожее ни на одно, которое мне удалось увидеть. На изделия господина Даймлера ЭТО походило не более, чем современный крейсер похож на ладью викингов. Небольшое окно на переднем месте слева было приоткрыто, а сидевший внутри человек курил папиросу. Степан одернул шинель и подойдя к авто склонился к окошку, - Господин сержант, - сказал он, - вот, Никодим Ефимыч человека к вам послали. Нерусский, Тринклером его зовут, Густавом Васильевичем…