— Садись, — предложила графиня, плюхаясь сама на мягкий стул, стоящий напротив пустого камина. — Твой отец прислал тебя? — И, еще не дождавшись ответа, она с трудом встала на ноги и оперлась на камин, заваленный фарфоровыми статуэтками. — Или это была твоя мать? — Она вульгарно хмыкнула.

— Он умер, — ответила Селестрия, пытаясь понять, каковы были отношения между этой неприятной особой и ее отцом. В одном она не сомневалась — они не были любовниками. Отец никогда бы не пал так низко. Графиня неожиданно повернулась, ее блеклые глаза наполнились тоской.

— Умер? — Она от неожиданности открыла рот. Казалось, женщина была не в состоянии его снова закрыть. — Нет, этого не может быть. Ты меня обманываешь.

— К сожалению, нет, — ответила Селестрия, открывая сумочку, чтобы найти свои сигареты. Чем скорее ей удастся уйти отсюда, тем лучше. Она поднесла сигарету к губам и щелкнула зажигалкой. — Он погиб, плавая на лодке в Корнуолле на прошлой неделе, — добавила она, выпуская клубы дыма в отвратительно пахнущий воздух.

Пытаясь что-то вспомнить, графиня стала быстро вращать зрачками.

— Я говорила с ним на прошлой неделе, — резко возразила она. — Он был жив и здоров.

— Ну да, ведь вы же говорили с ним перед его смертью.

Казалось, графине было трудно вспомнить, что она делала сегодня утром, а что уж говорить о событиях недельной давности. Вдруг на ее лице появилась торжествующая улыбка.

— Ты не помешаешь мне видеться с ним. Знаешь ли, запретная любовь еще желаннее.

Селестрия раздраженно вздохнула. «О боже, — устало подумала она, — еще одна женщина, потерявшая голову от любви к моему отцу».

— Мне совсем не интересно, какие чувства вы испытываете к моему отцу. Меня это просто не волнует. На самом деле, графиня Валонья, я не из тех, кто хотел бы помешать вам с ним встречаться. Он совершил самоубийство, если вы действительно хотите знать. Он бросил нас всех.

Графиня Валонья какое-то время хранила молчание. Она смотрела в одну точку, обуреваемая печальными мыслями. А у Селестрии появилась минутка, чтобы обдумать следующий шаг. Пока графиня сидела, находясь в состоянии полного транса, Селестрия спокойно покуривала на диване, наблюдая за ней. Лицо графини расслабилось и обмякло, словно мокрая глина. Ее полные губы обвисли, увлекая за собой и подбородок, темные корни волос начали явственно проступать, и от этого их цвет еще больше стал напоминать цвет меди. Сейчас она казалась маленькой и несчастной. Наконец она повернулась и посмотрела на Селестрию вызывающим взглядом.

— И ты пришла рассказать мне об этом?

— Да, — сказала Селестрия. — И проследить, куда ушли деньги, которые вы посылали для него в Италию.

При упоминании о деньгах плечи графини стали неподвижными.

— Не знаю, о чем ты говоришь. — Теперь она выглядела подозрительной, как будто это была ловушка и мистер Монтегю просто проверял ее на верность.

— А к чему это скрывать? Ведь вы же папина секретарша, не так ли?

Графиня оскорбилась.

— Секретарша? — Она сдержала приступ смеха. — Ты думаешь, что я, графиня Валонья, была простой секретаршей? — Теперь уже Селестрии стало неловко.

— Вы каждую неделю приходили в банк, — сказала она, пытаясь настоять на своем.

— Да, я работала с твоим отцом, но никогда не числилась его секретаршей. Я была ему жизненно необходима. Ничего бы у него не получилось, если бы не мое участие. Внешность может быть обманчивой, ты наверняка об этом знаешь, не правда ли? Для благовоспитанной девушки ты очень груба.

— Чем же вы занимались?

«У отца не было работы в течение последних двух лет», — подумала Селестрия, еще больше сбитая с толку.

— Если отец никогда не обсуждал с тобой дела, то я-то уж точно не должна просвещать тебя в этом вопросе. Раз он отправил деньги за границу, значит, на то была веская причина. И если ты надеешься получить эти деньги обратно, то… — Она пожала плечами. — Пусть Господь поможет тебе, это не входит в мои обязанности.

Графиня поднялась. Она слегка пошатывалась, но ей удалось удержать равновесие, схватившись за камин. Она бросила окурок на решетку и неуверенной походкой направилась к обеденному столу, дрожащими руками взяла бутылку джина и пригубила ее.

— Я редко выпиваю, — злобно произнесла она, сделав большой глоток. — Я любила Монти. Это любовь, которую ты, возможно, не поймешь, так как слишком юна и избалована. Если бы тебе пришлось пройти через то, что я прошла, когда смерть преследует тебя по пятам, то ты поняла бы, что любовь является единственной вещью, которая останется с тобой после смерти. — Она снова жадно приложилась к бутылке и громко причмокнула.

Селестрия с отвращением наблюдала за женщиной. Она ненавидела этот звук больше всего на свете. Он напомнил ей о тете Антилопе, которая чавкала как свинья, когда что-то ела или пила.

— Я бы все сделала для твоего отца. — Ее голова тряслась, как у куклы. Она ухватилась за спинку стула, чтобы не потерять равновесие. — Все. Но разве ты можешь понять? Держу пари, что ты даже как следует не знала своего отца. Ха, так же, впрочем, как и твоя мать. Монти был для нее незнакомцем. Я понимала его лучше, чем все вы, вместе взятые. Тебе это ясно? Чем все вы, вместе взятые. — Ее язык вдруг стал заплетаться. Селестрия с ужасом наблюдала, как графиня пошла к лестнице, держась за бок и морщась от боли. — Если смерть заберет и меня тоже, мы соединимся на небесах. — Она поставила ногу на первую ступеньку, споткнулась и с грохотом упала.

Селестрия на какое-то мгновение оцепенела, не зная, что делать. Графиня лежала, крайне неудобно распластавшись на полу, кроме того, и поза ее была не совсем пристойной. Девушка знала, что нужно позвонить и позвать на помощь, но она сохраняла необыкновенную трезвость ума. Селестрия подошла к женщине и пощупала ее пульс. Она была жива, но находилась без сознания. И вместо того чтобы броситься спасать графиню, Селестрия стала обдумывать, какую выгоду из сложившейся ситуации она может получить для себя. Она принялась обыскивать дом и на этот раз отлично понимала, чего хочет.

Она начала с верхних комнат. Селестрия действовала очень быстро, потому что не знала, как скоро женщина придет в себя. Открыв дверь в ванную комнату, она ужаснулась, увидев там дохлую белку. Окно было открыто нараспашку. Стараясь не обращать внимания на мертвого зверька, она жадно вдохнула глоток воздуха. Она не понимала, как кто-то может вот так жить, но больше всего ее ставил в тупик вопрос: что могло быть общего у папы с этой женщиной?

В спальне не было ничего интересного, кроме бутылочки с морфием, спрятанной за ночным горшком, хранящимся в шкафчике возле кровати. Теперь стало ясно, почему графиня вдруг захотела подняться наверх. Селестрия поспешила вниз по лестнице и начала рыться в бумагах, лежащих на крышке пианино. Она мельком взглянула на графиню, которая несколько раз вздрогнула. Ее лицо сейчас было мертвенно-бледным. Девушка понимала, что жизнь в ней едва теплится. Раздираемая одновременно чувством сострадания и желанием во что бы то ни стало достичь цели, Селестрия продолжала поспешно исследовать бумаги, надеясь, что графиня пробудет без сознания до того момента, как она найдет то, что ищет.

— Я сейчас позвоню в «скорую помощь», обещаю, — сказала она, хотя прекрасно знала, что графиня ее не слышит.

Наконец она наткнулась на корешки чеков, адресованных Ф. Дж. Б. Салазару из Апулии, расположенной на юго-востоке Италии. Апулия — что-то знакомое… И тут она припомнила странное письмо от некой Фредди, жившей в Италии. Здесь же лежали счета из частных медицинских кабинетов, расположенных на Харли-стрит. Большинство из них — за морфий, другие — за препараты, названия которых были ей совершенно незнакомы, все они были оплачены Салазаром. Нашлись также бланки перечислений денег из того же места. Какая же, черт подери, существует связь между ее отцом, Салазаром, графиней и Фредди?

Она свернула бумаги и засунула их в свою сумочку. Графиня лежала не шевелясь. Селестрия сняла телефонную трубку и набрала 999. Она дала необходимую информацию, назвав приблизительный адрес и свое имя, сочиненное на ходу, и покинула дом, даже не удостоверившись, жива или мертва эта женщина.