Он следил, как Кобб строит глазки девицам, пока они жужжали для него кофемолкой и шипели кофе-машиной, а девицы жеманно хихикали и тоненькими голосами спрашивали у Кобба, какого ему добавить сиропа, ванильного или карамельного, и не хочет ли он мятного шоколада, и как зовут мистера, ведь надо же написать на картонке имя?

Что там за имя выдумал Кобб, Имс не слышал, потому что болтал ложечкой в чашке, гоняя чаинки по кругу.

– Чай? – спросил Кобб, присаживаясь к нему за столик.

– Чай, – согласился Имс, откладывая ложечку и поднимая глаза.

Кобб смотрел на него с приятностью, уже без улыбки, но с таким выражением лица, словно был в любой момент снова разулыбаться от души во все тридцать два зуба. Всем своим видом он демонстрировал, как прекрасна жизнь и как она удалась лично ему – известному искусствоведу, специалисту по европейской живописи второй половины девятнадцатого и первой половины двадцатого века, богатому меценату, консультанту многих крупных музеев. Под всем этим пышным занавесом скрывалось еще много всяких слоев, но репутация у Кобба была безупречная, просто железобетонная была у него репутация, и это Имса очень и очень устраивало, по-другому и не скажешь.

За спиной у них было много совместных делишек, вполне удачно провернутых дел, сложных и не очень, и если бы Имс вообще рассуждал о понятии доверия, он, возможно, мог бы сказать, что Доминик Кобб – один из тех немногих людей, которые очень близко подошли к этой самой границе.

Но Имс был реалист до мозга костей, а потом уж очень хорошо в свое время воспитал его папа, так что не верил он никому и никогда, даже такому замечательному парню, как Доминик Кобб, гениальный ас в области продажи фальшивых и краденых произведений искусства.

– Все готово? – спросил Кобб, делая глоток своего карамельного латте.

Имс поморщился от одного запаха – он не признавал даже кофе с сахаром, не говоря уж о той бурде, которой заливались американцы.

– Ну а ты как думаешь, Дом? – лениво ответил ему Имс, снова занявшись ловлей чаинок. – А у тебя?

– Мистер Лонсдейл прибудет ровно через полчаса на своем арендованном лимузине, – поведал Кобб, расстегивая пуговицу на своем твидовом синем пиджаке. – А то в кованых ковбойских сапогах, пусть даже и из змеиной кожи, по тротуарам Большого Яблока ходить несподручно.

Они одновременно прыснули. Пока еще было можно, у них было полчаса до того момента, когда надо будет надеть маски, и потому Кобб не стеснялся показать своего отношения к их нынешнему клиенту – нефтяному магнату мистеру Лонсдейлу из города Хьюстон, штат Техас. Мистеру Лонсдейлу некоторое время тому назад вдруг ударило в голову сделаться коллекционером, за что он и взялся со всей широтой души, свойственной человеку, взросшему на техасских просторах. Имс подозревал к тому же, что одной из причин такого перерождения из нефтедобытчика в знатока живописи стала новая жена мистера Лонсдейла – юная победительница местного конкурса красоты: Имс, понятное дело, навел справки. Связи у Имса были по всему миру, и вот кое-кто нашептал ему об окультуренном нефтяном короле и о том, что тот собрался навестить Нью-Йорк вместо того, чтобы зажигать со своей королевой красоты где-нибудь в Лас-Вегасе. Ребята в Хьюстоне, понятное дело, для хорошего человека ничего не пожалели, однако ясно было, что в Хьюстоне европейских раритетов много не отыщется, хоть ты тресни. Так что послали весточку Имсу, ну а уж тот, выяснив, что нефтяной деятель разбирается в искусстве через пень-колоду, само собой, возможности упускать не стал. Напустил на него Кобба, а тот уже впарил клиенту что-то редкое, не фуфло, но и не раритет, однако по очень и очень красивой цене.

Теперь Имс с Коббом собирались провернуть главное: продать Лонсдейлу эскизы Модильяни. Эскизы эти Имс нарисовал пару лет тому назад, и хранились они в одном никому не известном месте, дожидаясь своего часа. И вот дождались.

Они с Коббом неспешно прогулялись до места встречи, выкурили по сигарете, дожидаясь, когда появится Лонсдейл. Наконец подкатил лимузин. На бруклинских улицах смотрелся он, надо сказать, весьма неуместно, но когда из лимузинных душистых недр наружу выбрался Лонсдейл, он затмил даже четырехколесного монстра. Лонсдей был высокий и сухощавый, и, если бы кто-то додумался его переодеть, смотрелся бы, наверное, солидно и почтенно. Но, несмотря на дорогущий костюм, сапоги, стетсон и галстук шнурком с платиновым орлом в качестве застежки делали из него прямо-таки комического персонажа, и Имс в очередной раз подивился, правда, про себя, что обсмеянный, кажется, во всех шоу типаж настолько соответствует действительности.

Кобб уже что-то медитативно вещал Лонсдейлу в ухо, представив Имса как одного из своих помощников, которые занимаются поиском ценностей. Голос его звучал внушительно и увещевающе одновременно, а клиент сохранял на лице бесстрастное выражение. Может быть, прочитал в какой-нибудь книжке, что настоящему знатоку положено быть спокойным и незаинтересованным.

Они поднимались по лестнице. Утром Имс дал десятку местному технику, и тот преспокойно отключил лифт, повесив на него табличку «Ремонт». Лонсдейл брезгливо морщил нос – на лестничных клетках пахло не очень. Наверное, в конюшнях в Техасе пахнет по-другому, решил Имс, все так же внутренне посмеиваясь.

Наконец они добрались до нужного этажа, и Имс постучал в дверь.

***

Открыло им заспанное существо в тренировочных трикотажных штанах, растянутой майке и с дивным кавардаком на голове, идеально гармонирующим с общей помойкой в квартире. Существо душераздирающе зевнуло, водрузило на нос очки в толстой роговой оправе и сразу оказалось некогда приличным еврейским мальчиком, вырвавшимся в пампасы из-под родительского неусыпного контроля.

Проняло даже Кобба. Имс ощутил нечто вроде гордости Генри Хиггинса, впервые выпустившего свою цветочницу в приличное общество.

– Оау, вы уж здесь? – спросил Артур и широким жестом махнул рукой, приглашая в недра квартиры.

Все прошли внутрь и начали оглядываться. Артур сделал вялую попытку прибраться, побросав вещи с дивана за спинку. Недоеденная пицца вносила в натюрморт завершающую нотку, распространяя тонкий въедливый аромат.

– Думаю, стоит сразу приступить к делу, – обратился к Коббу Лонсдейл.

Кобб согласно закивал и вопросительно взглянул на Имса.

– Прошу познакомиться, – сказал Имс радушно, – вот владелец интересующих нас предметов, мистер Артур Голдстейн. А это мистер Лонсдейл. Мистера Кобба вы уже знаете.

– Кофе хотите? – проявил гостеприимство Артур. Коббу он кивнул так равнодушно, словно встречал его каждый день, а не видел первый раз в жизни.

Кофе никто не хотел. Артур пожал плечами. Повинуясь жесту Имса, удалился в угол, где под завалами можно было опознать письменный стол, порылся там, роняя бумажные рулоны и карандаши, и вытащил на свет потертый черный тубус, трогательно перевязанный веревочками. С видом гордым и отрешенным Артур, с тубусом под мышкой, вытащил еще и старый мольберт, установил его поближе к окну, водрузил туда кусок картона и начал распаковывать тубус. Лонсдейл с непроницаемым лицом ждал, когда Артур достанет из тубуса листы бумаги и установит их на картон, прижав специальной планкой. На листах, слегка обтрепанных по краям и кое-где покрытых подозрительными пятнами, была скупыми линиями и очень схематично изображена обнаженная женщина с выдающимся носом и большим, растрепанным и тяжелым на вид пучком густых волос.