Агугум радовался: наконец-то земля успокоится. Наконец-то все встанет на свои места, и прилетят птицы, и придут животные.

Но только Остров-и-его-братья никак не мог определиться. Он следовал за китами туда, где через время вырастут южные страны. Коралловые рифы, косяки разноцветных рыб, прогретая солнцем вода — что, казалось бы, еще нужно острову? Но Остров-и-его-братья шел за китами все дальше и дальше — на север. Там уже тянулось во все небо северное сияние, и Остров подумал, что оно такое же красивое, как косяки разноцветных рыб, и еще красивее. Но даже и здесь не захотел он остаться и продолжал свой путь за китами.

И забрел Остров в такую дальнюю даль, что вокруг не было ничего, кроме океана и низких туч, которые, казалось, ложились прямо на холмы. Решил Агугум, что пора остановить беспокойный остров.

— Здесь тебе придется остаться, — сказал Агугум.

— Но подождите! Подождите! Можно мне еще немного походить с китами, посмотреть, как устроились другие острова, попробовать теплую воду и холодную воду, — взмолился Остров.

— Много ты уже бродил и видел, — ответил Агугум. — Киты должны плавать, а ты должен остаться здесь.

Понял Остров-и-его-братья, что не сможет он больше бродить по океану, и вытянулся он во весь рост, и рванулся за стаей китов, но так и замер он в своем желании не останавливаться, искать, следовать за китами. И братья его замерли вместе с ним.

До сих пор Остров-и-его-братья живут в океане, в том самом месте, где Агугум остановил его. И никого нет рядом, и только киты иногда проходят мимо, подплывая так близко, точно знают, что все острова как острова, а этот — другой. Этот остров из породы китов.

Утром, чуть только рассвело, мамору принялся радостно прыгать по спине Кита:

— Я видел его! Мой остров! Он большой и красивый!

— Так ты теперь узнаешь его? — спросил Кит.

Мамору задумался и загрустил:

— Я не знаю. Во сне он был такой особенный. А сейчас… а сейчас я не знаю. Они все похожи, острова.

Холодный страх превратиться в камень снова пополз по его спине — к самым кончикам ушей. «Только не камнем, только бы не камнем», — бормотал про себя мамору. Целый день он провел в тревожном ожидании. Но на каком бы острове он ни сходил, какую бы землю ни нюхал, какой бы песок ни пересыпал из ладони в ладонь, все было не то. Некоторые острова уже обрели своих хранителей, а другие, как казалось ему, совсем не были похожи на тот, из его сна.

— Кит, а если я больше ничего не увижу про остров? Как я его узнаю? — спросил мамору.

— Ты же сказал, что он особенный, — ответил Кит. — Разве тебе этого мало?

Тогда мамору снова вспомнил своего Учителя.

— Слушай, Кит. Однажды Учитель подошел ко мне и сказал: «Я вижу, ты грустишь». А я ответил: «Да. Грущу. Потому что, кажется, я худший из учеников». Так и было, Кит. Сколько я ни старался, ничего у меня не выходило. А он мне ответил на это, что мне не кажется. Что я и правда учусь не очень. Почти так же плохо, как лучший ученик.

— Что это он хотел сказать? — спросил Кит.

— Я не понял. Но он был согласен с тем, что я худший ученик.

Кит долго молчал. Они все плыли и плыли, и звезды уже стали появляться на небе. Мамору ни о чем не думал, потому что его мысли были грустными, такими грустными, что не думать ни о чем было лучше всего.

— Мне кажется, ты действительно не понял своего учителя, — вдруг сказал Кит. — Это как звезды. Ты не знаешь, какая из них будет яркой, пока она не загорится на небе. Пока звезды нет на небе, никто не знает, какой она будет. Пока ты не нашел свой остров, никто не может сказать, хорошим ли ты был учеником.

Звезды — одна за другой — слились в огромное озеро света. Мамору поплыл по нему — там, в самой середине этого озера на маленьком острове его ждал новый сон.

На следующий день, а именно, в 85 день путешествия, мамору проснулся позже обычного от громкого радостного голоса Кита:

— Свистать всех наверх! Новые острова ждут нас!

Он подумал, что раньше не слышал голос Кита таким, как сейчас. Как будто из его огромного голоса родился маленький голосок, взмахнул крыльями и сел мамору на самую макушку. И когда большой голос отгремел, маленький еще продолжал щебетать.

Кит направился к ближайшему островку, усеянному разноцветными ягодами. И хотя погода была совсем не ясная, над островком не было ни одной тучи.

— Нет-нет, — спросонья потер мамору глаза, — мне туда не надо. Это совсем не то место, где мог бы мечтать Акиба. Плывем дальше.

— Кто такой еще этот Акиба?!

— Это не важно, — ответил мамору.

— Сельдяной король мне на шею! Вот, значит, как! А я еще считал тебя другом…

До сих пор мамору думал, что Кит это просто Кит. Разве может Кит быть другом? Разве может друг быть Китом? Но тут же он вспомнил их длинное путешествие, как они вместе смеялись и грустили, как вместе не могли уснуть, как потом засыпали и просыпались, как радовались ветру и ждали первый сон. «Наверное, это и есть дружба», — предположил мамору. У него еще никогда не было друга.

Кит тяжело вздохнул. Он наверняка собирался сказать что-нибудь вроде: «Катиться тебе каракатицей!», но мамору уже принялся пересказывать ему свой сон — с такой охотой и радостью, с какой еще никому ничего не рассказывал:

— Однажды на моем острове жил тюлень Акиба. И он был очень большой и очень неповоротливый. И жил на берегу. У него ничего не было, и он ничего не умел, а только лежал на берегу и мечтал. Особенно он любил редкие солнечные дни. Тогда он поворачивал к солнцу то один бок, то другой и представлял себя на далеком южном острове, где растут пальмы и летают большие розовые птицы с длинными шеями. Иногда он все же нырял в океан за рыбой, хотя и это ему было лень.

Сам он зла никому не делал, и против него никто зла не замышлял. Но всю свою жизнь он был для всего Острова примером лени и праздности.

— Чивик-чивик, — наставлял Топорок своего птенца, — не будешь таскать сухую траву для гнезда, не будешь хлопотать и суетиться — пропадешь! Станешь похожим на Акибу!

— Вот, — нашептывал Акчинук своему щенку, — не привыкнешь воровать еду у людей — будешь, как тюлень Акиба! Так и состаришься, не попробовав ничего вкусного!

— Слушай, сынок, — говорил Охотник сыну, — не научишься охотиться, превратишься в Акибу! А что может быть хуже!

И маленький Топорок прилежно таскал сухую траву для гнезда, и маленький Акчикук охотно воровал еду у людей. И только сын человека, Игаасих, никак не хотел охотиться, а хотел собирать на берегу камни и вырезать на них — все, что видел, все, что ему нравилось.

Охотник считал, что такое занятие — удел бездельников:

— Смотри, — говорил он сыну, — ты целый день ничего не делаешь, кроме своих камешков! Какой от них толк? И сказал Охотник, что Акиба — самый ленивый из животных, что лежит он целый день на черном песке и мечтает. — Игаасих, если ты не займешься делом, не сдобровать тебе! Станешь таким же, как Акиба!

— А разве он не счастлив? — спросил Игаасих Охотника.

— Конечно нет! — ответил тот, — как любой бездельник! И даже холодные рыбы над ним смеются!

Но Игаасих не верил отцу и по-прежнему не хотел учиться охоте.

Тогда отец сказал ему:

— Ну хорошо. Иди вечером на берег и спроси Акибу, как прошел его день. Вот он тебе и расскажет, вот ты и узнаешь, что плохо живется бездельникам!

С заходом солнца отправился Игаасих на берег черного песка. Видит, лежит на песке Акиба, звезды считает.

— Здравствуй, Акиба, — сказал Игаасих. — Как прошел твой день?

Акиба перевернулся с бока на бок и ответил:

— Мой день не прошел, мой день остался тут, со мной, — и он один раз ударил хвостом по черному песку. — Утром я увидел, как Топорок носится с травинками туда-сюда, помогает родителям достроить гнездо. А я ему снизу, с берега кричу: «Топорок-красный клюв! Спустись, поговорить надо!».