— Черт подери! Благодаря этому факелу, они нас видят, а мы их — нет.

Кольский поправил пулеметную ленту.

— Может, очередь дать?

— И во что попадешь по такой темноте? Скорее всего, в собственную задницу.

— Так что делать?

Борович обратился к немцу:

— Du, Granaten machen. Verstehen?

Тот, к счастью, понял. Он вырвал чеки и бросил обе гранаты. Все отложили оружие, чтобы заткнуть уши пальцами. Факел внизу от разрывов не погас. Все с любопытством выглянули из-за мешков с песком. Ничего не видно, если не считать мерцающего круга света, отбрасываемого факелом.

— Э! Все-таки, давай я пройдусь очередью, — сказал Кольский.

И вдруг они увидели человека, который вошел в круг света факела. Все перезарядили свои пистолеты и автоматы. Хотя, смысла стрелять не было. Мужчина начал укладывать сорванные с какой-то клумбы цветы в сложную фигуру.

— Блин! — Борович отложил сигарету, которую мусолил во рту, но не прикуривал, потому что боялся использовать зажигалку в темноте — он стал бы легкой целью. — Давайте я спущусь и удержу его.

— А мародеров не боишься?

— Так это же мои коллеги.

— Ага, и в темноте ебнут тебя, пока сориентируются.

— Сейчас они грабят квартиры. Сейчас же только светает.

— Ладно, будем тебя прикрывать, пока факел не погаснет. А потом ложись под балконом и лежи, притворяясь, что тебя здесь нет.

— Договорились.

Борович выскочил в коридор и пошел, придерживаясь рукой стены, чтобы попасть на лестницу. Темнота была сплошная.

Они увидели его со своего Вестерплатте, как назвали укрепленный балкон, когда он уже подходил с автоматом в руках. Заорал: «Руки вверх!» И в этот самый момент мужчина взорвался.

Немец пересчитал оставшиеся гранаты, чтобы удостоиться, что никто ни одной из них не бросил. Кольский, с отсутствующим выражением на лице, тащил два цинка боеприпасов для своего РКМа. Мищук с Васяком, онемев, глядели друг на друга. Внизу Борович оттер окровавленное лицо рукавом, а потом, в соответствии с инструкцией, лег под балконом, прикрываясь тем, что нашел. Тяжелым немецким креслом.

Светало.

Грюневальда разбудил дворник.

— Прошу прощения, вас к телефону!

— Где?

— В аптеке. Пришел молочник и сообщил, что герр Кугер желает, чтобы вы ему позвонили. В крипо.

— Verflucht![25] Я же отстранил его от дела.

— Я ничего не знаю. Молочник был в аптеке и передал сообщение.

— Хорошо, благодарю вас. — Он повернулся, закрывая двери. — Хельга! Хельга! Быстрое мытье и одежду. Мыло и бритву! Завтрак.

Как обычно, шаркая тапочками, та принесла ему из ванной таз, кувшин с водой и приборы для бритья. Грюневальд взбивал мыло в чашке, а она жарила яичницу.

— А что пить? — крикнула Хельга из кухни. — Может, тот коньяк, что вы вчера принесли?

— Годится. Налей в лампадку.

— Иисусе Христе! В лампу[26] его влить?

— В лампадку!

— В ту небольшую, что возле кровати?

Грюневальд порезался. Он смыл кровь с лица и приклеил на ранку кусочек газеты.

— В рюмку!

— Что для водки?

— Нет, в ту, что побольше.

Хельга налила в стакан. При этом она все время трещала, какой же не арийский народ эти французы, что даже рюмок не знают. Сплошное дно, не знающие культуры канальи. Полу-люди! Водку в стакан наливать — это же варварство. Советник не собирался ее поправлять.

Яичница оказалась превосходной. Копченое сало, лук и поджаренная ранее колбаса в качестве основы для взбитых яиц. Хельга готовила замечательно. Соль и перец — никаких других приправ. К тому же два куска хлеба с толстым слоем масла. Два куска подогретой ветчины. Ну и холодный Kartoffelsalat — салат из картошки, заправленной по-баварски. И кофе.

— Накинь что-нибудь и вызови мне извозчика.

— Сейчас, mein hen. — Хельга, все еще шаркая тапочками, отправилась к себе в комнату. Грюневальд успел закончить яичницу со всеми приложениями, когда она вышла, одетая словно девушка на выданье.

— И на когда он должен быть?

— На сегодня. — Грюневальд изо всех сил старался не рассмеяться. — Лучше всего, прямо сейчас.

— Хорошо. Уже иду на стоянку. — Она закрыла за собой дверь.

Грюневальд занялся кофе и коньяком, поданным отдельно, в стакане. Он забыл сказать служанке, чтобы та купила газеты. Но это не проблема. У Кугера наверняка будут все. Самые главные сообщения он успеет прочесть на работе.

— Извозчик тут, mein herr.

Хельга помогла ему одеться. Специальной щеточкой убрала невидимые пылинки с пиджака и пальто, завязала на шее белый шарфик и подала пистолет.

— Благодарю, Хельга.

— К вашим услугам, mein herr.

Грюневальд спустился по лестнице, поправляя шляпу. Как только он уселся, извозчик щелкнул кнутом и набрал скорость. Хотя улицы были почти пустые, Грюневальда ожидала почти получасовая поездка от Карловиц к крепостному рву, где находилось здание криминальной полиции[27]. Если бы у него был автомобиль, та же самая дорога заняла бы минут пять.

При всех этих реорганизациях и переносе учреждений из здания в здание, он и сам толком не знал, где работает. Грюневальд поднял воротник и подтянул шарф повыше. Для этого времени года было прохладно. Он следил за людьми на тротуарах. Стоял сорок второй год. Создавалось впечатление, будто бы все праздновали. Когда-то он был на венецианском карнавале — окружающая атмосфера казалась подобной. Счастье, любовь, сочувствие. Карнавал. А герр Гитлер давал поводы для того, чтобы этот карнавал длился бесконечно. Бреслау forever, Грюневальд про себя воспользовался немецко-английским выражением. Он учился в Англии. А теперь вся Британская Империя стояла на коленях, зажатая между подводными лодками и Люфтваффе. Британцы начали уже набор поляков и чехов в авиацию, поскольку у самих их не было кем сражаться. Сами бритты могли лишь просить милости. И вдруг Грюневальд почувствовал этот запах. Пахло победой. Этот аромат ошеломил его. Он глядел на счастливых людей, прохаживающихся по тротуарам. На пожилых господ, которые изучали газеты, чтобы узнать о новых победах, и на дам, которые поправляли им шарфики и завязывали их покрепче, чтобы их мужчины не простудились.

Когда они доехали, он заплатил извозчику и вбежал по лестнице в управление. Двери комнаты Кугера были открыты.

— И что, пораженец? — воскликнул Грюневальд с самого порога. — Кто был прав?

— По какому вопросу?

— Победы в войне.

— Ну… твои доверенные союзники, о величине которых ты так красиво говорил, США и СССР, по-моему, нас покинули.

— Наши войска уже видят церковные купола в Москве![28]

Кугер закурил сигарету.

— А купола в Вашингтоне тоже видят?

— Мы туда доплывем!

— Интересно, на чем? Что-то у меня складывается дурацкое впечатление, что мы не доплывем даже до Англии, хотя и близко.

— Молчи, пораженец!

— Лично я могу молчать. Но меня интересует, как поляки назовут Бреслау. — Кугер задумался. — Вратиславия? Или…

— Вроцлав! — крикнул Мищук. — Флаг на марш, Вроцлав уж наш!

Они двинулись цепью во внутрь широченных коридоров Киностудии. Один только Кольский не дрожал от страха, потому что пулемет был тяжеловат, и у него болели мышцы.

— И где этот купол?

— Вон туда, — указал Кольский направление. — Но будет лучше, если мы туда не пойдем.

— А что нас может встретить, кроме вида очередного мертвого мародера? — сказал Борович. Тем не менее, руки у него тряслись. Они прошли несколько десятков метров. Купол. Кто-то раскрыл двери ногой. Долгая тишина.

— Сколько? — спросил Мищук.

— Не менее шести, — ответил Борович, считая валяющиеся на полу тела. — Только из за этих бля… чертовых столиков мало чего видать.