— И кто же?

— Комнатные собачки, виляющие хвостом перед новой властью. Дерущиеся за то, кто из них окажется поближе к кормушке. Для этих настоящих ученых были омерзительны те псевдо-интеллигенты, которых потом стали называть выдвиженцами, которые получали руководство научными учреждениями, поскольку обладали большим понятием об умении подлизаться, чем о какой-либо науке. И еще кое-что.

— Что?

— Они хотели и далее иметь свой Бреслау. Такой, каким тот был. Многонациональным тиглем, в котором варились немцы, евреи, поляки, чехи и десяток других национальностей, а не «marschieren, marschieren, alle zusammen»[99]. Вот такими антифашистами они были. Они желали защитить культуру и то особенное «нечто», что живет в этом городе. Подкладывать же бомб они не хотели.

Грюневальд покачал головой и сделал мину типа: «А в чем же я подозревал тех несчастных? Да простит мне Господь Бог».

— Этого в актах нет. Откуда тебе известно? — вмешался Мищук.

— Не знаю. Это только догадки. Быть может, я и сам такой?

— А что имеется в бумагах?

— Всего одно упоминание. Фон Крецки неожиданно попался.

Грюневальд, соглашаясь, кивнул. Ведь он и сам видел те же документы.

— Но ведь там нет ни слова, за что его задержали. Странное дело.

— Именно. Задержали и через пару дней выпустили? Не выдвигая каких-либо обвинений? Странно.

— Вот именно.

— Это совершенно не по-немецки. Никаких актов, протоколов, записей, докладных, стенограмм. Такое просто невозможно.

— Да, такое попросту невозможно, — полностью согласился Грюневальд. — Так что же случилось?

— Не имею ни малейшего понятия. В бумагах ничего нет. Но…

— Но? — снова Грюневальд.

— Честно, не знаю. Тут я основываюсь исключительно на предположениях. Но, если бы ко мне пришел какой-то тип, который бы сказал, что желает лишь защищать суть своего города, его дух… Что он не станет закладывать бомб или стрелять в кого-либо, а только издавать газетки, то… Я бы его освободил. Рискуя всем.

— Всем, — повторил Грюневальд. — И со стороны германской полиции нашелся кто-то такой?

Вот здесь Сташевский был полностью уверен.

— Нашелся. Германн Гласс. Офицер, подписавший освобождение фон Крёцки и не оставивший никаких следов в материалах дела.

Оба покойных полицейских согласно кивнули.

— Итак, теперь у организации имелся свой человек в полиции?

— Да. Но я просмотрел и другие дела, которые вел Гласс. Он был порядочным человеком, хотя и явным трусом. В заговорщики он годился так же, как я в футболисты. В связи с чем, организация встала перед серьезной проблемой. Как защитить себя от последующих провалов? Да, они могли узнать, кто в данный момент ведет следствие. А что дальше? Застрелить его? Заколоть кинжалом? Облить кислотой или взорвать? Только любое зрелищное преступление раньше или позднее выплывет на поверхность. — Сташевский усмехнулся. — Только следователи напали на истинных ученых. Зачем убивать? Если кто-то копается в чем-то, в чем ему не следует, пускай сделает это сам. Без какого-либо контакта с заговорщиками и их человеком в полиции.

— Остерманн и фон Крёцки?

— Естественно. Почему бы им не воспользоваться тем, в чем они действительно были хороши? Галлюциногены, депрессивные средства и аллергия. Достаточно лишь все это объединить, после чего можно будет исключать кого угодно, без малейшего контакта.

Мищук с Грюневальдом поглядели друг на друга.

— Вот видишь. Я же говорил, что мы погибли не напрасно. Мы, милиционеры, молодцы, а этот парень — голова!

Грюневальд тоже не мог отойти от впечатления.

— И они доставили в полицию средство фон Крёцки? — спросил он.

— Да. И мне даже известно, куда.

— Откуда известно?

— Здесь мне помог протокол допроса того гестаповца, — Сташевский глянул на Мищука. — Он описывал, как во время обстрела был в бункере под Новым Таргом. Не стало электричества. Но кто-то ранее предусмотрел подобное, и одну стену покрыли фосфором. В темноте она начинала светиться.

— Но какая здесь связь с полицией?

— Мне кажется, Гласс, или даже сам фон Крёцки, покрыл своим препаратом одну из стен в моем кабинете. Кто-то должен был их спугнуть. Скорее всего, уборщица, потому что Васяк описывал, что уже после войны обнаружил в этом кабинете противогазы. Из этого я догадываюсь, что красили ночью. А уборщица, когда увидала эти противогазы, скорее всего, сунула их в шкаф, чтобы никто не забрал.

— А Остерманн?

— Остерманн подарил ордену урсулинок саженцы экзотических цветов. Он оплатил устройство клумб и бесплатное обучение, как ухаживать за растениями. Королевский подарок, потому что цветы и вправду были красивыми, экзотическими, и в то же самое время — стойкими к изменяющимся погодным условиям и ужасно дорогими.

— И что дальше?

— Гласс, ссылаясь на состояние здоровья, попросил перевести его на сидячую работу. Дело пошло легко, ведь у него были новые «коллеги», в том числе, врачи с мировой известностью, которые выставили ему нужные бумаги. Он стал административным руководителем здания полицейского управления. С тех пор он точно знал, кто из офицеров ведет какое дело. В его распоряжении было распределение кабинетов, в которых должны были работать соответствующие люди. И так вот сформировался механизм преступления, при котором никто из виновников никогда и ни под какой причиной не вступал в какой-либо контакт с жертвой.

— А если бы погибли случайные люди?

— Какие? Сам по себе препарат был безвреден. Цветы — тоже. Или вы считаете, будто бы монашки толпами и ежедневно посещали полицейское управление, причем, именно ту комнату с обработанной стеной? Или же это полицейские неожиданно обратились к Богу и каждодневно приходили во двор монастыря?

— Но ведь следствие по делу странной смерти нескольких офицеров могло быть поручено различным людям.

— А оно так и бывало. Вот только офицер такой ничего и никогда не раскрыл. Во всем следствии невозможно было установить хотя бы подозреваемого. Чтобы погибнуть, офицер должен был работать в том кабинете и быть направленным в монастырь.

— Каким образом?

— Очень просто. Как только Гласс ориентировался, что кто-то ведет следствие по делу группы «Остерманн — фон Крёцки», под каким-либо предлогом предоставлял ему рабочее место в нужном кабинете. Повод любой: ремонт, уборка, дератизация, перенос мебели или установка нового коммутатора фирмы «Сименс». Для административного начальника выдумать причину перевода — это же мелочь, так? Офицер перебирался, в новом столе находил акты дела о смертях офицеров, тянущихся с девятнадцатого века, отправлялся в монастырский дворик, и через неделю его уже не было в живых. Ну кто же из следователей не преодолел бы искушение решить столь давнее и таинственное дело? С тем только, что бумаги девятнадцатого века были искусно подделаны. Смерти начались в тридцатых годах, вместе с деятельностью группы «Остерманн — фон Крёцки».

— Но ведь не все гибли в монастыре.

— Именно. Офицеров, которые умерли в связи с этим делом, можно разделить на три группы. Первая — это аллергии. Они надышались испарениями препарата в кабинете, цветочная пыльца усилила его действие и вызвала столь сильную гистаминовую[100] реакцию, что это походило на взрыв. Но, похоже, это был чисто побочный эффект. Остерманн и фон Крёцки вовсе не желали, чтобы кто-то обращал внимание на случающиеся «чудеса».

— А вторая группа? Состоящая из тех, кто аллергией не страдал?

— В том-то и оно. Метод оказался очень коварным. У следователя, после воздействия цветочной пыльцы, усиливающей действие химического средства, начинались галлюцинации. Затем наступала очередная фаза. Принуждение к самоубийству, вызванному полнейшей депрессией. После этого… Выстрел в голову, поджог, как с тем несчастным офицером УБ, прыжок с двадцать второго этажа, повешение… Реакция наступала либо сразу, либо через несколько дней.