В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
1920 г. При Врангеле. Коктебель.
ТЕРМИНОЛОГИЯ
"Брали на мушку", "ставили к стенке",
"Списывали в расход"
Так изменялись из года в год
Быта и речи оттенки.
"Хлопнуть", "угробить", "отправить на шлепку",
"К Духонину в штаб", "разменять"
Проще и хлеще нельзя передать
Нашу кровавую трепку.
Правду выпытывали из под ногтей,
шею вставляли фугасы,
"Шили погоны", "кроили лампасы",
"Делали однорогих чертей".
Сколько понадобилось лжи
эти проклятые годы,
Чтоб разорить и поднять на ножи
Армии, царства, народы.
Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным - с пулей в затылке
И со штыком в животе.
1921, 29 IV. Симферополь.
КРАСНАЯ ВЕСНА
Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей, и стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах,
А под окном стучали пулеметы,
Свистя, как бич по мясу обнаженных
Мужских и женских тел. Весна пришла.
Зловещая, голодная, больная.
Глядело солнце в мир незрячим оком.
Из сжатых чресл рождались недоноски -
Безрукие, безглазые. Не грязь,
А сукровица поползла по скатам,
Под талым снегом обнажились кости,
Подснежники мерцали точно свечи,
Фиалки пахли гнилью, ландыш - тленьем,
Стволы дерев, обглоданных конями
Голодными, торчали непристойно,
Как ноги трупов. Листья и трава
Казались красными, а зелень злаков
Была опалена огнем и зноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом. А души, вырванных
Насильственно из жизни - вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу.
Зима была в тот год Страстной неделей
И красный май сплелся с кровавой Пасхой.
Но в ту весну Христос не воскресал.
1920 г. 21. IV. Симферополь.
БОЙНЯ
Отчего встречаясь бледнеют люди
И не смеют друг другу глядеть в глаза?
Отчего у девушек в белых повязках
Восковые лица и круги у глаз?
Отчего под вечер пустеет город?
Для кого солдаты оцепляют путь?
Зачем с таким лязгом распахивают ворота?
Сколько сегодня - полтораста? сто?
Куда их гонят вдоль темных улиц,
Ослепших окон, глухих дверей?
Как рвет и крутит восточный ветер
И жжет и режет и бьет плетьми!
Отчего за Чумной по дороге к свалкам
Брошен скомканный Кружевной платок?
Зачем уронен клочек бумаги,
Перчатка, нательный крестик, чулок?
Чье имя написано карандашом на камне?
Что нацарапано гвоздем на стене?
Чей голос грубо оборвал команду?
Почему так сразу стихли шаги?
Что хлестнуло во мраке так резко и четко?
Что делали торопливо и молча потом?
Отчего уходя затянули песню?
Кто стонал так долго, а после стих?
Чье ухо вслушивалось в шорохи ночи?
Кто бежал, оставляя кровавый след?
Кто стучался и бился в ворота и ставни?
Раскрылась ли чья нибудь дверь перед ним?
Отчего пред рассветом к исходу ночи
Причитает ветер за карантином?
"Носят ведрами спелыя грозди,
Валят ягоды в глубокой ров..."
"Ах не грозди носят - юношей гонят
К черному точилу -давят вино".
Пулеметом дробят их кости и кольем
Протыкают яму до самого дня...
Уже до края полно точило кровью,
Зачернели терновник и полынь кругом
Прохватит морозом свежия грозди,
Зажелтеет плоть, заиндевеют волосы".
Кто у часовни Ильи пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
"Не реви: собакам собачья смерть".
А она не уходит, и все плачет и плачет,
И отвечает, солдату глядя в глаза:
"Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить".
1921. Коктебель.
ТЕРРОР
Собирались на работу ночью. Читали
Донесения, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Вызывали по спискам мужчин, женщин,
Сгоняли на темный двор,
Снимали с них обувь, белье, платье,
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.
Ночью гнали разутых, голодных,
По оледенелой земле,
Под северовосточным ветром
За город, в пустыри.
Загоняли прикладами на край обрыва,
Освещали ручным фонарем.
Пол минуты работали пулеметы.
Приканчивали штыком.
Еще не добитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город, домой.
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю, грызлись за кости,
Целовали милую плоть.
НА ДНЕ ПРЕИСПОДНЕЙ
Памяти А. Блока и Н. Гумилева
С каждым днем все диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит.
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть такой же жребий выну,
Горькая детоубийца - Русь,
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доканает голод или злоба, -
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба.
Ноябрь, 1921. Феодосия, в больнице.
ГОТОВНОСТЬ
Я не сам ли выбрал час рожденья,
Век и царство, область и народ,
Чтоб пройти сквозь муки и крещенье
Совести, огня и вод?
Апокалиптическому Зверю,
Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и в смраде - верю.
Верю в правоту верховных сил
Расковавших древния стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: "Ты прав, что так судил".
Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало -
Господи! - вот плоть моя.
Ноябрь 1921. Феодосия.
ЗАКЛЯТИЕ
Из крови пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, изступлений -
Возникнет праведная Русь.
Я за нее одну молюсь
И верю замыслам предвечным:
Ее куют ударом мечным,
Она мостится на костях,
Она святится в ярых битвах,
На жгущих строится мощах,
В безумных плавится молитвах.