финны не лучше русских”. И еще: “Никогда наш народ не опозорит себя беспричинным оскорблением другого

народа” — это другая позиция, та правда, на стороне которой стоят революционер Илмари Мурто и русская

учительница Вера Павловна. Маленькому Акселю, который настолько еще наивен, что даже хищного кулака

Сайтури готов считать “добрым”, конечно, недоступен внутренний смысл этих убеждений. Однако за ними

стоят живые люди. И вот от того, каковы они, эти люди, и зависит на первых порах, на чьей стороне окажется

Аксель. Умная, добрая Вера Павловна, в сущности, спасла Акселя от гибели, вырвав его из лап Арви, и годы,

проведенные мальчиком в русском приюте, были единственной счастливой порой, выпавшей в его жизни на

родине. Что же касается Илмари, то он сразу же и на всю жизнь стал для Акселя кумиром, недосягаемо-

высоким идеалом человека. И хотя сознательного выбора между двумя позициями Аксель не совершает еще

долго, — сначала потому, что слишком мал, а потом — оттого, что слишком темен и социально инертен, —

важно уже то, что нравственный авторитет Илмари и Веры Павловны сделал его попросту невосприимчивым ко

всей той националистической демагогии, с которой к нему постоянно лезли Арви Сайтури и ему подобные.

Многое из того, что происходило между Финляндией и Советской Россией и что шовинистическая пропаганда

стремилась использовать в своих целях, было для Акселя непонятно. Однако в сравнении со многими его

соотечественниками у него было одно неоспоримое преимущество: в нем не было предубеждения против

России, и потому уроки, даваемые ему действительностью, приобретали особенно объективный и

убедительный характер. Собственно, это же обстоятельство делает особо убедительной его эволюцию и в

наших глазах: первоначальная, исходная “нейтральность” сознания Акселя позволяет лучше уяснить характер

влияний, которым оно подвергалось.

Аксель Турханен — не просто свидетель описываемых событий. И то, что он, странствующий батрак,

обходит всю страну, — не только литературный прием, намеренно раздвигающий сферу наблюдения.

Впечатления Акселя, начиная с самых ранних, — это отражение сознания, ищущего ответ на насущнейшие

вопросы, которые всякий раз ставятся перед ним самой жизнью. Каждое из впечатлений, каждая из встреч с

людьми откладывается в сознании Акселя крупицами социально-политического опыта, и опыт этот — не

просто бесстрастная летопись, не просто пассивная умудренность, а конкретная социально значимая

человеческая судьба. Илмари Мурто и его сын Юсси, Вера Павловна и молодой коммунист Антеро Хонкалинна,

кулак Арви Сайтури и белоэмигрант Муставаара, нищий на озере и крестьянин Хаапалайнен — все они, как и

многие другие, непосредственное общение с ними и сами судьбы их, развернувшиеся в тех или иных ракурсах

перед глазами Акселя, формируют не только его представления, но его собственную судьбу. И поскольку

каждый из них воплощает в себе ту или иную характерную черту исторического развития Финляндии, то

конечный итог, к которому приходит Аксель, звучит как итог, подведенный самой историей. Мысль о

существовании и о правильности “другого пути”, не того, по которому правящие классы Финляндии в течение

многих лет вели страну к национальной гибели, а того, на который всегда звали лучшие сыновья Суоми,

историческая необходимость дружбы с Советским Союзом, отвечающая всем лучшим национальным

традициям Финляндии, — таков этот итог. И когда Аксель Турханен, всю жизнь дрожавший перед Муставаарой,

поднимает на него руку, мы понимаем: вот он, этот итог, вот первый шаг, который сделал Аксель на этом

“другом” пути.

В первой части романа Эльмар Грин отразил большой и, пожалуй, самый главный этап в формировании и

социально-политическом становлении своего героя. И если говорить об Акселе Турханене, о проблемах

финской действительности, которые стоят за ним, то, собственно, здесь можно было бы поставить точку. Но

Грин этой точки не ставит. Проблематика эпопеи в целом для него еще далеко не исчерпана.

Здесь нужно сказать об одной особенности Грина-писателя, без которой, пожалуй, нельзя понять в

полной мере не только его романа, но и первых его рассказов.

Выше было отмечено, что, обращаясь к событиям эпохи коллективизации, Грин не связывал себя задачей

эппчески-широкого их воспроизведения. Судьба каждого из его героев оборачивалась итогом, в котором

отчетливо обозначались общие закономерности исторического развития. Собственно, они же, эти общие

закономерности, составляют и идейную перспективу романа “Другой путь”. Для Грина здесь важно не только

то, что исторический путь Финляндии в XX веке со всею неизбежностью убеждает в необходимости дружбы с

русским народом, но и, пожалуй, в еще большей степени то, что такова вообще закономерность мирового

исторического развития — в жизни народов нет ничего, что препятствовало бы их дружбе. “Не может быть

вреда народам от их дружбы, — говорит Илмари Мурто. — И не может в самих народах лежать причина для их

вражды”. Итог, к которому приходит Аксель в первой части романа, свидетельствует о том, что он убедился в

гибельности вражды. Теперь ему предстоит убедиться в другом — в том, что в жизни народов для вражды нет

никаких предпосылок. Эта сторона общего замысла и реализуется во второй части романа (часть эта ранее

публиковалась под названием “В стране Ивана”).

В первой части Аксель Турханен, как известно, почти не встречается с русскими людьми. Это и понятно:

в необходимости дружбы с русскими его должна была убедить финская действительность — и только она.

Неудивительно поэтому, что, переступая порог “страны Ивана”, Аксель не имеет ни малейшего понятия о том,

каковы они, эти русские, и что его ожидает в их загадочной стране. С характером России (не русского человека,

а именно России) он знаком лишь в самых монументальных и грозных его проявлениях и не без робости думает

о встрече с русскими людьми, которые рисуются ему в образе легендарного Ивана, героя исполинской битвы на

болоте. Он всерьез опасается даже, что встретится непременно с этим самым Иваном и что он, Иван,

обязательно взыщет с него за все то зло, которое причинили ему финны, союзники гитлеровцев. Этот момент

придает исходной ситуации известный драматизм, вскоре же смягченный, правда, определенной долей комизма,

которым начинает “светиться” повествование с первых же шагов Акселя по советской земле. И дальнейшем эта

юмористическая стихия все более крепнет, и мы следим за приключениями Акселя уже со снисходительно-

добродушной улыбкой, от чего, надо сказать, достоверность и “предметность” получаемых им уроков в наших

глазах ни в какой мере не снижается. Потому что как ни комичны, а подчас даже и гротескны, ситуации, в

которые попадает Аксель, мы понимаем, что речь все же идет о серьезных и очень важных вещах: происходит

теснейшее, непосредственнейшее сопоставление двух исторически сложившихся жизненных опытов, живая и

заинтересованная их взаимопроверка. Аксель трудолюбив, добр, порядочен. Но сформировался он все же в

условиях капиталистической страны, и все эти его качества проявляются в весьма специфической форме. Да, он

трудолюбив, но труд для него — еще только источник существования и в некотором роде форма

взаимоотношений с хозяином. Да, он добр, но доброта его, пожалуй, чуть суховата и рассудочна. Да, он

порядочен, но сами представления его о порядочности несут на себе отпечаток того мира, в котором он

сформировался. Все это и создает большинство тех критических ситуаций, в которые он попадает

(соревнование с Иваном Терехиным на стройке, сватовство к Надежде Петровне и т. д.). И все же главное в том,

что все эти качества, как и многое другое, что характеризует человека труда, — это действительные его черты,