— Да, мы собираемся побалдеть. У нас есть пачка гашиша, но сначала мы должны заколоть друг другу платья, а забалдев, мы не сможем сделать этого.

— Вы пригласили кого-нибудь?

— Нет, мы собираемся забалдеть, послушать музыку, а позже, если проголодаемся, поесть.

— Вы можете разглядеть все краски в квартире, всю мебель?

— Конечно, могу. У диванчика скрипят пружины, он темно-зеленый. Камин из красного кирпича. У нас есть сухие дрова. Включен кондиционер.

— Вы слушаете музыку?

— Да. Квартет современного джаза. «Согласие». Сегодня утром Лаура купила эту пластинку для меня.

— Что еще происходит?

Тедди услышал звук, но не смог определить, что это. Он звучал нечеловечески: крик, стон, разрывающий какую-то адскую пропасть. Тедди почувствовал себя путешественником из научно-фантастического рассказа, перенесенным из своего времени в страну, населенную фантастическими чудовищами, ставшими теперь его современниками; для того чтобы выжить, ему необходимо найти скрытый смысл жизни. Казалось, человечество деградировало до какого-то атавизма… который Тедди не мог понять. Шум, что производит этот шум? Тедди глубже вжался в мягкую кожу кресла…

— В чем дело, Барбара? Экран пуст?

— Дверь. Я боюсь двери.

— Но ведь рядом с тобой Лаура. Ты закалываешь ей платье и слушаешь музыку.

— Да, но дверь в комнату открыта.

— Она была открыта и раньше?

— Да.

— Ты бывала в комнате у Лауры?

— Редко. У нас были свои комнаты, и они были чем-то личным.

Вас пугает что-то в ее комнате или же дверь?

— Я вовсе не…

— Вы по-прежнему продолжаете закалывать ей платье?

— Да, у него край слишком длинный. Стоя на коленях, я передвигаюсь вокруг Лауры.

— О чем вы разговариваете?

— О бале. Лаура рассказывает о мужчине, которого я не знаю. Ему около сорока, и она этим очень расстроена, но говорит, что обязана отдаться ему… Лаура должна отблагодарить его за услугу, а он хочет попасть на студенческий бал. Это он достает Лауре гашиш. По-моему, он какой-то делец или спекулянт. Я закончила подкалывать край. Лаура снимает с себя платье. Я надеваю свое. Оно атласное, из желтого атласа, а выше пояса — розовое. Я купила его в Нью-Йорке в «Лорде и Тейлоре», но у меня не было времени, чтобы его там подогнали.

— Вы разговариваете о том, чем собираетесь заняться после выпуска?

— Да. Мне предложили аспирантуру в Коламбийском университете на кафедре романских языков, а Лаура получила приглашение в ООН. Да, именно так. Я помню, что, когда пошла в ООН справляться о вакансии, я уже слышала о ней от кого-то… Только сейчас вспомнила, что от Лауры.

— Вы сознательно забыли об этом?

— Да. Но я все-таки чувствовала, что хотела работать там. Мы с Лаурой собираемся снимать на двоих квартиру в Нью-Йорке. Вот почему я согласилась на Коламбию. У меня был выбор: Стамфорд или Коламбия. Лаура собирается работать у этого мужчины — не знаю, в качестве кого, — а я буду помогать папе и проведу лето в Уэстпорте. Мы условились, что Лаура заедет к нам после четвертого июля. Лауру что-то беспокоит. Ой, она уколола меня булавкой.

— Вы можете повторить то, что говорите друг другу?

«Следи за тем, что делаешь!»

«Прости, Барб. Может быть, нам стоит прерваться?»

«Ладно. — Я смотрю на часы. — Сейчас девять. Не хочешь сходить поесть, а потом зайти в кино?»

«Нет, мне кое-что требуется для того, чтобы стало хорошо».

Она берет платье и уходит в свою комнату. Я переворачиваю пластинку и ставлю «Далеко впереди», «Клиффорд и Макс», поет Джени Пэрис и «Джаз Западного побережья из Лайтхауза». Мы обе — фанатичные поклонницы джаза. При первой возможности мы стараемся бывать в Сторивилле. В квартире чертовски жарко. Кондиционер опять накрылся, и я включаю вентилятор. Я слышу шум душа. Взяв проспект аспирантуры Коламбии, я пролистываю его. Затем принимаюсь за статью о Кеннеди в «Таймс». Сходив к холодильнику, я достаю кубики льда и приготовляю два джина с тоником. Господи, как же жарко. Мне хочется принять душ, но там Лаура. Я вешаю платье на дверь. Вся комната уставлена коробками с книгами, одеждой и посудой — в конце недели мы навсегда уедем отсюда. Шум душа смолкает.

«Я смешала тебе коктейль, Лаура».

«Спасибо, крошка».

Она уже в гостиной, и у нее на голове все еще надета купальная шапочка. Лаура вытирается. Она не вытерла часть затылка. Я встаю и, взяв край полотенца, вытираю Лауре шею. У нее длинная шея, а спина изогнута великолепной буквой «S». Так, как извивается сельская дорога. Я немного расстроена тем, что учеба закончилась и нам предстоит ехать в Нью-Йорк. Я почти успела позабыть, что произошло между Лаурой и моим папой на Пасху, я чувствую к ней невероятную нежность. Всякий раз, как я вижу на ее спине шрамы, я вздрагиваю. Лаура необычайно красива… и я не знаю… Вытирая ее и смотря на нее, я не удерживаюсь от того, чтобы по-сестрински не шлепнуть ее. И я поцеловала ее в затылок. Обернувшись, Лаура улыбнулась мне и поцеловала меня в щеку.

«Ты мой ангел, Барб. Как ты думаешь, стали бы мы более близки друг другу, если бы были сестрами?»

«Нет, не стали бы».

«Ты моя семья, Барб. Мать, отец, брат, сестра — в одном лице».

«Я чувствую то же самое».

«Я знаю это».

У Лауры в руках какой-то сверток, она разворачивает газету. Внутри — комок черной слизи.

«Когда это засыхает, то становится похожим на свиное дерьмо. Возможно, поэтому его называют дерьмом».

«Как же это курят? Это не похоже на травку».

«Предоставь все старухе Лауре, королеве здешней кухни. Эта штука нагревается и смешивается с табаком».

«Выглядит сложно. Я пойду быстро сполоснусь в душе».

«Да, поторопись».

Минут через пять я вернулась и увидела, как Лаура раскатывает на ладони длинные колбаски гашиша.

«После этого меня можно брать поваром в трехзвездочный ресторан в Мишлене. У нас хватит на десерт и останется еще».

Я сажусь в кресло с высокой спинкой и зачарованно слежу за Лаурой. Достав тальк, я присыпаю им ноги.

«Viens, ma soeur»[32].

Лаура протягивает мне «Пэл-Мэл», но сигарета набита неплотно и неровно. Я беру и зажигаю ее. Лаура приготовила с десяток сигарет.

«Ты усердная девочка».

«Как сказал архиепископ — там, откуда я родом, такое бывает — молодой хористке: “Я никогда не откладываю то, что могу сделать сегодня”».

Лаура зажигает свою сигарету.

«Помягче, чем травка…»

«Мы устроим вакханалию. Ууух, а джин с тоником вкусный и действует освежающе».

«O-о, я уже полетела… Ха-ха-ха-ха-ха».

«Мне нравится эта пластинка. Ты мне ее поставишь?»

«”Жаворонка в небе”?»

«Да, “Жаворонка в небе”. Джени Пэрис. Ну и голос! Он прямо вонзается мне между бедер, проникает в душу и узнает всю мою плоть».

«Уяяяяяяяяяяяяяя. О, хорошо. Лучше, чем ЛСД. Мне никогда не было так здорово».

«Я тоже вхожу в резьбу, Барб».

Мы докурили сигареты, Лаура зажигает еще одну и протягивает мне. Я уже потеряла голову. Мой взгляд раздвоился, затем расстроился, затем стал нечетким. Я вижу, как шевелится рот Лауры. Я делаю еще одну затяжку и слышу, как снова начинает звучать «Жаворонок». Наверное, Лаура поставила пластинку с самого начала. О, как прекрасно! Мне так хорошо. Не так, как в поездке, но очень хорошо. Я не теряю над собой контроль.

— Вы думаете о чем-то определенном, Барбара? — прервал ее Фрер.

— Да, о своей матери и Лауре, мы обе в ее руках, и кто-то смотрит на нас. Мы нарисованы на картине, висящей на стене музея. Теперь я не могу смотреть прямо. Я улыбаюсь каким-то своим мыслям. Вентилятор дует мне на ноги, мышцы на моем лице движутся, губы пересохли. Я беру стакан и чувствую, как начинаю глотать. Настолько пересохло у меня в горле. Лаура закинула ноги на диван и смотрит на меня. Тут я слышу какой-то звук. Лаура плачет. Я делаю огромное усилие и поднимаюсь с кресла. Подхожу к ней и сажусь у нее в ногах. На ее ногти на ногах нанесен черный лак, и они напоминают мне яблоки. Я вижу десять яблок, но в действительности это всего лишь ногти на ее ногах.