Вначале гулко ухнула сова, мягко скользнул снег с потревоженной птицей ветки – слился с метровыми сугробами. Наплывшая сытым туманом тишина укрывала не хуже пухового одеяла, и дышать под ее весом становилось тяжелее. И за тишиной не стало слышно размеренного шепота, блеска амулетов, четко выверенных взмахов изящных кистей. Весь мир свернулся в точку, которая крутилась перед взглядом и таяла, пряталась в тени, стоило лишь присмотреться.

Хрупкое таинство вдребезги разбил многоголосый волчий вой, оскорблено крикнула сова – широкие крылья хлопнули, унося хозяйку прочь от этого странного дома. И Эдмонд с облегчением погрузился в уже нормальный сон.

Однако для Анны ночь еще не завершилась – предстояло самое главное. Когда задумываешься о том, от какой беды в силах оградить любимого человека, понимаешь, какое множество опасностей нас подстерегает ежедневно.

Можно споткнуться и расшибить голову об острый угол, поймать широкой грудью вражескую стрелу, поперхнуться вишневой косточкой. Можно заболеть, замерзнуть насмерть или сгореть в пожаре, упасть с лошади, наткнуться на стаю голодных диких зверей…

В голову приходит столько всего, что губы не успевают шептать: предупреди, огради, храни. И понимаешь, что почти все это, в девяти случаях из десяти, – напрасная трата сил. Что стрелок и так промахнется, голова минует острые углы, и с болезнью сильный мужчина справится.

И что за все эти предосторожности придется заплатить частью своей жизни.

Анна даже не задумалась, стоит ли делать то, за что она взялась – просто не смогла бы по-другому.

***

А наутро ведьмы в доме не оказалось.

Посвежевший Сет помыкался с другом полдня в опустевшей избе, потом они прихватили пирожков, заботливо выставленных на столе, и отправились в путь.

***

– Ты специально сейчас это говоришь? Специально мне больно делаешь?

– Да ты себя послушай, что говоришь! «Я не хочу», «я делаю», «мне плохо», все я, я и я – мне это осточертело все!

– «Мне осточертело», вы только послушайте! Мы заговорили о твоих чувствах!

– Да, потому что я тоже не железный! Думаешь, ты одна сейчас такая несчастная страдалица?

– Да пошел ты! Придурок!

– Истеричка! С тобой вообще нельзя нормально общаться.

Я выскочила на улицу в одном домашнем платье и тапочках на босу ногу. Октябрь еще позволял проявлять подобную дурость.

Разгоряченные ссорой щеки горели в остывшем воздухе двумя чадящими факелами – к глазам бежала дорожка из соленых потеков туши. Короткие пушистые волосы, такое ощущение, дыбом стояли, особенно челка.

Плевать на людей, чихать я хотела на косые взгляды – меня отчаянно колотило, я хотела только знать, действительно, хотелось узнать, почему такое счастливое, солнечное прошлое: первые свидания, признания в любви, шуточные поединки, плавно переходящие в неистовые поцелуи – почему это все отошло на задний план, выпятив наши с ним недостатки? Почему забылось то первое прикосновение, которым мы узнали друг друга, сцепились намертво ладонями и поклялись не расставаться ни на миг?

Он видел меня всю – во всех моих и своих жизнях, – он знал меня, вспомнил, носил на руках и говорил – вот он, шанс разбить порочный круг! Этот чертов замкнутый круг, в котором все кончается смертью. Ведь мы оба молоды, обеспечены, нас не разделяет статус, континенты или непредвиденные узы. Ну, вот сейчас-то, сейчас, когда нет помех нашей любви, мы и заживем!

Оказалось, помехи были в нас самих – мы категорически не желали находить компромиссы и слушать друг друга. Великое, сильное, пронесенное через сотни и тысячи жизней чувство победили мелкие будничные склоки.

И сейчас я впервые бросила поле боя и бежала, бежала от него и таких незначительных, но важных проблем. Думала, вертела в голове так и эдак свои и его слова и с ужасом осознавала, что думаю о нем, как о прошлых своих парнях – неужели он такой же? Где это волшебство, полет и сказка? И за всем этим не расслышала тихих шагов за спиной…

Нить моей жизни обрывалась долго и мучительно, в какой-то убогой квартирке заброшенной пятиэтажки окраинного района, от рук дорвавшихся до насилия ублюдков.

Словно в назидание тому, как я поступила с дарованной мне любовью.

И глядя в потолок равнодушными, стекленеющими глазами, я четко осознала: небеса не дают второго шанса.

Анна маялась уже пятый день. Из рук сыпалось все, что в них ни бралось: травы, мука, тарелки, табурет и тот вырвался и свободолюбиво убился об пол. Просто пять дней назад она взяла в руки собственную судьбу и ими же раскрошила прах единственного чувства, ради которого стоило жить.

И ни капельки не утешало, что теперь, с ее амулетом, граф будет жить долго и счастливо. Ага, вместе с дочкой какого-то там врага. Дура набитая, что еще сказать. Пожертвовала любовью ради… ради чего?

Эдмонд обмолвился, что этого брака хотел король.

А не шел бы он лесом, этот самый король? Он не бог, чтобы решать судьбы людей за них самих.

Так нужно для мира в графстве?

Мира можно достигнуть и другими путями – Анна сама могла показать парочку, придуманных за пять дней бессильного самоедства.

И самое обидное – граф даже ничего не понял. Он не был в сознании, когда ведьма к нему прикоснулась, потому для него и осталась тайной их глубокая, таинственная связь.

Хотя что-то он, определенно, чувствовал, но не решался об этом поговорить из-за того, как себя вела с ним сама Анна.

А теперь… одна часть женщины рвалась вдогонку за любимым человеком: нагнать, объяснить все, вернуть! – а вторая философски добивала: что сделано, то сделано, и теперь дорога только на погост.

Самое страшное, Анна подозревала, что этим все и закончится, для него ли, для нее, но… «Небо не дает второго шанса» – с этими словами ведьма проснулась на рассвете и долго их катала на языке, ощущая послевкусие горькой обреченности. И все-таки заставила себя решительно встать.

Свои ошибки надо исправлять.

Анна знала, куда идти – ей об этом, тоже невзначай, но с определенным намеком, проговорился Эдмонд. А вот сам путь был не из легких.

Зима потихоньку шла на убыль, даже кое-где слышался тот самый весенний запах, с которым приходит надежда. Но три дня по рыхлому, раскисшему снегу – это все-таки испытание даже для привычной к походам ведьмы.

Зубцы далеких, но таких вожделенных замковых стен выплыли из рассветного марева четвертого дня.

И с треском обрушили Анну, прихлопнув сверху толстой льдиной. Зимняя тропа через лес проходила прямо по замерзшей речке, и ведьма это знала, но решила рискнуть.

Ледяная вода радостно сочилась сквозь одежду, утяжеляя ее вдесятеро, легкие сжались, скукожились охваченные огнем от недостатка воздуха, и уже не было сил стучать по льду, но ведьма в ужасе лупила и лупила по непроглядной твердой глади, пока ноги не свело судорогой – тело медленно повлекло ко дну.

Анна протянула наверх руку, словно пытаясь дотянуться до воздуха, но когда на ней сомкнулись твердые пальцы, ведьма уже этого не почувствовала.

***

Я никогда не имел своего дома. С самого рождения и до смерти меня влекло вместе с ветром туда, где все было незнакомо мне, а я был незнаком окружающим.

Я видел величайшие войны – поражения и победы. Знакомился с полководцами и простыми солдатами, воевал за деньги и идею, предавал и бывал предан…

Я был знаком с красивейшими женщинами, бросал их и покорял, женился и расставался. Мне пророчили славу поэта, архитектора, наемника жреца, короля и бродяги. Даже как-то назвали богом, но из уст восхищенной девушки это было больше похоже на лесть, чем на предсказание.

Мне посвящали баллады и проклинали за трусость. Гнали взашей и привечали как желаннейшего гостя.