Просьба Пуаро застала мосье Дюпона врасплох.

— Хорошо, — наконец, сказал он, дергая себя за ус, — думаю, это можно будет устроить. Я поговорю с сыном. С нами отправляется мой племянник с женой. Наша экспедиция будет носить семейный характер. Но я все же поговорю с Жаном.

— Мадемуазель Грей живо интересуется археологией. Прошлое для нее имеет неотразимую притягательную силу. Археологические раскопки — меч га всей ее жизни. А кроме того, она умеет штопать носки, пришивать пуговицы. И делает это мастерски!

— Полезное дополнение.

— Вполне. А теперь, пожалуйста, продолжайте. Вы говорили мне о гончарных изделиях, найденных в районе Сузы…

Когда Пуаро вернулся в отель, Джейн уже прощалась с Жаном Дюпоном в холле. Вскоре Жан уехал.

— Я нашел вам очень интересную работу, — сказал Пуаро Джейн, поднимаясь в лифте. — Весной вы поедете с экспедицией Дюпонов в Персию.

Джейн, ничего не понимая, уставилась на него.

— Да вы просто шутите?

— Нисколько, когда вам предложат эту работу, выразите восхищение и согласитесь.

— Никуда я не поеду, ни в какую Персию. Я останусь здесь на Масуэлл-хилл с Норманом или отправлюсь с ним в Новую Зеландию.

Пуаро чуть улыбнулся.

— Мое дорогое дитя, до марта еще далеко. Выразить восторг — это не купить билет. Ведь вот я тоже сейчас упомянул о дотации, но денег еще не выложил. Кстати, завтра я должен буду достать для вас книжку о древнем гончарном искусстве Ближнего Востока. Я сказал, что вы увлечены этим предметом.

Джейн вздохнула.

— Да, быть вашим секретарем — не так уж легко и просто. Ну, а что еше?

— А еще я представил вас, как прекрасную мастерицу штопать носки и пришивать пуговицы.

— А это я тоже должна буду завтра продемонстрировать?

— Нет, возможно, они поверят мне на слово, — сказал Пуаро.

На следующее утро в половине одиннадцатого в комнату Пуаро вошел Фурнье. Вел он себя более оживленно, чем обычно.

— Мосье, — сказал он, — я должен вам кое-что рассказать. Мне кажется, в конце концов я понял причину вашего недоумения, когда вы увидели, что трубку оставили в самолете вместо того, чтобы выбросить ее в вентилятор.

— Вот как? — спросил Пуаро, и лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Да, кажется, понял, — продолжал Фурнье, усаживаясь на стул. — Я много размышлял об этом. Я снова и снова повторял себе: — Невозможно, чтобы преступление было совершено таким способом, каким мы это себе представляем.

Пуаро слушал внимательно, не перебивая.

— Тогда, в Лондоне, вы сказали: «Почему нашли эту трубку, если ее так легко можно было выбросить из салона?» Мне кажется, теперь у меня сложился ответ на этот вопрос. Трубка была найдена, потому что убийца котел, чтобы ее нашли.

— Браво! — воскликнул Пуаро.

— Значит, вы тоже так думали? Я это понял. Потом я сделал еще один шаг вперед. Я спросил себя: почему преступнику хотелось, чтобы эту трубку нашли? Чтобы ввести в заблуждение следствие, ибо этой трубкой никогда не пользовались.

— Браво, браво! Это точно соответствует моей версии.

— Я сказал себе: отравленная стрела, да, она была использована, а вот трубка — нет. Тогда необходим какой-то другой предмет, приложив который к губам, можно было бы послать стрелу, не вызвав подозрений у окружающих. Я помню, как вы настаивали на описи абсолютно всех вещей пассажиров. Заново изучив этот список, я обратил внимание на то, что у леди Хорбери было два мундштука, а на столе перед Дюпонами лежало несколько курдских трубочек.

Мосье Фурнье замолчал и посмотрел на Пуаро. Пуаро не проронил ни слова.

— Обе эти вещи можно приложить к губам, не вызывая никакого подозрения у окружающих. Я ведь прав, не так ли?

Пуаро ответил не сразу.

— Вы на правильном пути, — наконец, сказал он. — Но продвиньтесь еще немного вперед. И не забывайте об осе.

— Об осе? Нет, здесь я вас не понимаю, откуда взялась эта оса?

— Не знаете? Так ведь я уже…

Он не закончил фразы, потому что раздался телефонный звонок. Пуаро снял трубку.

— Алло, алло. Доброе утро! Да, это я, Эркюль Пуаро… Это мэтр Тибольт, — сказал он, повернувшись к Фурнье. — Да, да, конечно. Очень хорошо. А вы? Мосье Фурнье? Прекрасно. Да, он приехал. Он сейчас здесь.

Прикрыв трубку рукой, он сказал Фурнье:

— Мэтр Тибольт пытался разыскать вас в Сюрте. Ему сказали, что вы уехали сюда ко мне. Поговорите лучше с ним сами. Он, видимо, чем-то взволнован.

Фурнье подошел к телефону.

— Алло!. Да, Фурнье. Что? Что? Поистине, вы правы… Да, несомненно… Да… Я уверен, он приедет. Да, он сразу же приедет.

Он положил трубку и посмотрел на Пуаро:

— Это дочь. Дочь мадам Жизель.

— Что?

— Да, она приехала получить наследство.

— Откуда она приехала?

— Из Америки, как я понял со слов Тибольта. Тибольт назначил ей встречу на половину двенадцатого и просил, чтобы мы поскорее приехали к нему в контору.

— Ну, конечно, сию минуту едем… Я только напишу записку мадемуазель Грей.

И он написал:

«Произошли неожиданные обстоятельства, вынудившие меня срочно уехать. Если мосье Жан Дюпон позвонит или заедет, будьте с ним любезны. Говорите о пуговицах и носках, о погоде, но не касайтесь пока вопросов археологии. Он от вас без ума, но он ведь очень умный человек!

До свидания. Эркюль Пуаро».

— А теперь поспешим, друг мой, — сказал он, вставая. — Я это предвидел. Я ждал, что на сцену, наконец, выплывет призрачная фигура, о существовании которой я все время думал. Теперь уже скоро я сумею до конца решить эту загадку.

Мэтр Тибольт встретил Пуаро и Фурнье чрезвычайно любезно и сразу же после обмена комплиментами приступил к обсуждению проблемы о наследстве мадам Жизель.

— Вчера я получил письмо, — сказал он. — А сегодня утром эта леди сама позвонила мне по телефону.

— Сколько лет мадемуазель Морисо?

— Мадемуазель Морисо, а, вернее, миссис Ричардс, ибо она замужем, ровно двадцать четыре года.

— Она имеет документы, подтверждающие ее личность? — спросил Фурнье.

— Конечно, конечно, — сказал Тибольт, открывая папку, лежавшую на столе. — Начнем вот с этого.

Он вынул копию свидетельства о браке Георга Лемана и Мари Морисо, жителей Квебека. Здесь же находилось свидетельство о рождении Анны Морисо-Леман. Кроме этого в папке были еще какие-то документы и бумаги.

— Это проливает свет на молодые годы мадам Жизель, — сказал Фурнье.

Тибольт кивнул.

— Насколько я мог понять из этих бумаг, — сказал он, — Мари Морисо была портнихой, когда встретила этого Лемана. Он, видимо, оказался негодяем и бросил ее вскоре после свадьбы. Тогда она снова взяла свою девичью фамилию. Ребенок был отдан на воспитание в приют святой Марии в Квебеке, там девочка и выросла. Затем Мари Морисо, или Мари Леман, покинула Квебек, возможно, с каким-то мужчиной, и поселилась во Франции. Время от времени она посылала в приют деньги, а затем отправила крупную сумму для вручения ее ребенку по достижении двадцати одного года. Несомненно, Мари Морисот-лли Леман, вела беспутный образ жизни. Наконец, она решила навсегда порвать с прошлым и начать новую жизнь.

— Каким образом Анна узнала о наследстве?

— Мы дали небольшое сообщение в прессе. Видимо, оно попалось на глаза директрисе приюта святой Марии, и она телеграфировала об этом миссис Ричардс, которая в это время находилась в Европе, но уже собиралась возвратиться в Америку.

— А кто такой ее муж — мистер Ричардс?

— Очевидно, американский канадец из Детройта, специалист по клиническим инструментам.

— Он был в Европе вместе со своей женой?

— Нет, он оставался в Америке.

— Может ли миссис Ричардс пролить какой-нибудь свет на причины убийства матери?

Адвокат покачал головой.

— Она ничего о ней не знает, хотя однажды директриса приюта назвала ей девичью фамилию матери, она ее запомнила.