шум. Меня не отпускали с эстрады. Каждую вещь я должен был петь по два, по

три раза и, растроганный, восхищенный настроением публики, готов был петь

до утра...»

С тех пор Шаляпина стали часто приглашать на благотворительные вечера.

* * *

Со временем работа в Панаевском театре перестала удовлетворять

Шаляпина. Рекомендации В. В. Андреева и Т. И. Филиппова открыли певцу

двери Мариинского театра. Почти через месяц после упоминавшегося вечера у

Тертия Филиппова, на котором Шаляпин спел арию Сусанина, контора

императорских театров рискнула заключить с ним контракт. Счастливый певец

помчался в типографию заказать визитные карточки с грифом «Артист

императорских театров».

До сих пор Шаляпин выступал на подмостках дачных и частных театров.

Теперь перед ним — огромная сцена и зал Мариинского театра, одного из

лучших театров Европы. Театр поразил молодого певца своей роскошью.

Недавно здесь были закончены последние переделки по проекту архитектора В.

А. Шретера, Но конечно, главное, что произвело Впечатление на Шаляпина,

были замечательные певцы и музыканты, у которых ему предстояло многому

учиться.

Еще 26 ноября 1894 года газета «Санкт-Петербургские ведомости»

сообщала: «На сцене Мариинского театра состоятся дебюты баритона г.

Миллера и баса г. Шаляпина, в настоящее время состоящих в труппе

Панаевского театра». Однако дирекция не спешила.

1 февраля 1895 года с Шаляпиным был заключен контракт, а первое

выступление состоялось только 5 апреля в партии Мефистофеля в опере Гуно

«Фауст».

Всего Шаляпин по условиям контракта должен был петь в трех дебютных

спектаклях. На следующий день после первого выхода певца на Мариинскую

сцену газета «Новое время», отметив мягкость тембра голоса Шаляпина, писала,

что «рондо о золотом тельце и серенаду он исполнял со вкусом и без лишних

подчеркиваний».

Имя Шаляпина стало чаще встречаться в театральной хронике, к его

выступлениям публика и пресса начали относиться если не с вниманием, то по

крайней мере с любопытством. Для второго дебюта Шаляпину предложили

спеть Руслана в опере М. Глинки «Руслан и Людмила». Главный режиссер

спросил, знает ли он партию. Певец самонадеянно ответил, что за три недели он

мог бы выучить не одного, а двух Русланов. Однако Шаляпин явно переоценил

свои возможности и недооценил чрезвычайную сложность этого оперного

образа. Шаляпин вспоминал: «Я нарядился русским витязем, надел толщинку,

наклеил русскую бороду и вышел на сцену. С первой же ноты я почувствовал,

что пою плохо и очень похож на тех витязей, которые во дни святых танцуют

кадриль и лансье в купеческих домах. Поняв это, я растерялся, и хотя усердно

размахивал руками, делал страшные гримасы, это не помогло мне».

Расстроенный неудачей, Шаляпин через день, 19 апреля, выступил с третьим

дебютом — в опере Ж. Бизе «Кармен». Он пел партию Цуниги, и тоже не совсем

удачно. «Слаб г. Шаляпин в роли лейтенанта, — писал рецензент «Нового

времени», — где он безусловно подражал отличному исполнителю г.

Стравинскому».

Отзыв этот свидетельствует не только о неуспехе дебютанта, но — и это,

пожалуй, самое существенное, — что примером для подражания молодой артист

избрал выдающегося мастера реалистической оперной школы Федора

Игнатьевича Стравинского, талантливого актера, последователя замечательного

русского певца Осипа Афанасьевича Петрова.

Ф. И. Стравинский пел партии драматического и комического плана,

прекрасно владел пластикой, тончайшими оттенками сценического

перевоплощения. Проработав в Мариинском театре почти сорок лет, он создал

на его сцене незабываемые сценические характеры в операх М. И. Глинки, А. Н.

Серова, М. П. Мусоргского, Н. А. Римского-Корсакова, П. И. Чайковского, А. П.

Бородина. С большим успехом выступал он и на концертной эстраде.

Неудача с партией Руслана оставила в сознании Шаляпина след на всю

жизнь — певец не раз собирался выступить в этой роли уже в зрелые годы, но

так и не рискнул. Успех в «Руслане и Людмиле» принесла ему в будущем роль

Фарлафа.

После трех дебютов Шаляпина окончательно зачислили в труппу

Мариинского театра. Ему поручили партии Свата в «Русалке» А. С.

Даргомыжского, Судьи в «Вертере» Ж. Массне, Андрея Дубровского в

«Дубровском» Э. Ф. Направника. Пресса в целом была сдержанна в оценках,

хотя и отметила отдельные удачи молодого певца. Так, о Шаляпине в роли

Галицкого в «Князе Игоре» «Петербургская газета» 27 апреля 1896 года писала:

«Что же касается г. Шаляпина, то текст он понял верно... Но голос его как-то

слабо (вернее, закрыто) звучал, и ему приходилось форсировать голос для

достижения известных эффектов. Ему необходимо еще учиться петь».

Как перспективный певец Шаляпин был отмечен и газетой «Новое время»:

«Из новых исполнителей более выдающихся ролей следует выделить г.

Шаляпина (Владимир Галицкий) и г-жу Долину (Кончаковна). Г. Шаляпин дал

очень определенное лицо добродушного кутилы, хотя более современного

пошиба, чем хотелось бы видеть. Г. Шаляпин имеет сценическое дарование, и

при работе оно может хорошо развиться».

После выступления Шаляпина в роли графа Робинзона в опере Д. Чимарозы

«Тайный брак» (премьера спектакля состоялась на сцене Михэйлоеского театра)

та же газета «Новое время» писала: «Г-дин Шаляпин в роли жениха-графа не

отставал от других, во внешнем виде этого фата не хватало типичности и

оригинальности; зато вокальную часть своей партии артист провел с полным

вниманием».

Лето 1895 года Шаляпин провел под Петербургом, в Павловске, вместе с

новым своим приятелем Е. В. Вольф-Израэлем, виолончелистом Мариинского

театра. Певец много работал, разучивал новые партии, ежедневно занимался с

аккомпаниатором. В свободное время гулял с друзьями по парку, катался на

велосипеде, ловил рыбу в Славянке.

Осенью певец вернулся в Петербург и продолжил изучение актерского

мастерства под руководством М. В. Дальского.

В воспоминаниях артиста Алэксандринского театра Н. Н. Ходотова красочно

описан эпизод «учебы» певца у знаменитого трагика:

« — Чуют прав-в-вду!.. — горланит Шаляпин.

— Болван! Дубина! — кричит Мамонт. — Чего вопишь! Все вы, оперные

басы, дубы порядочные. Чуют!.. пойми... чу-ют! Разве ревом можно чуять?

— Ну и как, Мамонт Викторович? — виновато спрашивает тот.

— Чу-ют тихо. Чуют, — грозя пальцем, декламирует он. — Понимаешь? Чу-

ю-ю-т! — напевая своим хриплым, но необычайно приятным голосом,

показывает он это... — Чу-у-ют!.. А потом разверни на «правде», «пра-а-вду»

всей ширью... вот это я понимаю, а то одна чушь — только сплошной вой...

— Я здесь... — громко и зычно докладывает Шаляпин.

— Кто это здесь? — презрительно перебивает Дальский.

— Мефистофель!..

— А ты знаешь, кто такой Мефистофель?

— Ну как же... — озадаченно бормочет Шаляпин. — Черт!..

— Сам ты полосатый черт. — Стихия!.. А ты понимаешь, что такое стихия?

Мефистофель, тартар, гроза, ненависть, дерзновенная стихия!..

— Так как же? — растерянно любопытствует Шаляпин.

— А вот. . явись на сцену, закрой всего себя плащом, согнись дугой, убери

голову в плечи и мрачно объяви о себе: «Я здесь». Потом энергичным жестом

Руки сорви с себя плащ, вскинь голоеу вверх и встань гордо во весь рост, тогда

все поймут, кого и что ты хочешь изобразить. А то обрадовался: «Я здесь!»,

словно Петрушка какой-то. в конторе. Не контора служила театру, а наоборот, и

получалось, что для театра контора была чуть ли не бранным словом, а театр для

конторы — элементом революционным», — вспоминал заведующий труппой