Большого театра В. А. Нелидов.

Несмотря на то что положение Шаляпина в Мариинском театре

складывалось не слишком удачно, природное жизнелюбие спасало его. «Жизнь в

Питере, — писал Шаляпин в Тифлис своему другу В. Д. Корганову в январе

1896 года, — идет своим чередом, постоличному: шум, гам, руготня и проч.

Поругивают и меня, и здорово поругивают, но я не унываю и летом во что бы то

ни стало хочу за границу, в Италию и Францию в особенности... Публика

рукоплещет, а критики лаются... Когда сознаешь, что к тебе предъявляют

требования такие же, как к Стравинскому и др. ...так это очень и очень

приятно».

Мечта певца о поездке за границу не осуществилась. Судьба готовила ему

другой сюрприз — встречу с московским промышленником и владельцем

Русской частной оперы Саввой Ивановичем Мамонтовым.

В один из своих приездов в Петербург в конце 1895 года Мамонтов был на

опере «Демон» в Панаевском театре. Партию Гудала в этом спектакле пел

Шаляпин. Мамонтов сразу отметил одаренность молодого певца.

Позже о Шаляпине Мамонтову напомнили дирижер И. А. Труффи и

режиссер Русской частной оперы П. И. Мельников, сын известного певца

Мариинского театра И. А. Мельникова. Узнав от него, что карьера Шаляпина в

Мариинском театре складывается не слишком удачно, Мамонтов пригласил его

на летние гастроли в Нижний Новгород. Недолго поразмышляв, Шаляпин

согласился.

В Нижнем Новгороде певец впервые увидел Мамонтова, «плотного и

коренастого человека с какой-то особенно памятной монгольской головою, с

живыми глазами, энергичного в движениях». Таким было первое впечатление

Шаляпина от Саввы Ивановича Мамонтова. Шаляпин еще не знал тогда, что

встретил человека, который во многом определит его будущее, станет его

терпеливым и мудрым учителем...

Крупный промышленник С. И. Мамонтов был замечательным знатоком и

любителем русского искусства, меценатом. «Дело» — фабрики, железные

дороги, прииски — не могло заслонить его огромной тяги к искусству и,

конечно, таланта любить одаренных людей, отыскивать таких людей, помогать

им.

К. С. Станиславский одну из глав своей книги «Моя жизнь в искусстве»

посвятил Савве Ивановичу Мамонтову. Справедливо называя его замечательным

человеком, прославившимся как в искусстве, так и в общественной

деятельности, Станиславский пишет: «Это он, Мамонтов, провел железную

дорогу на север, в Архангельск и Мурман, для выхода к океану, и на юг, к

донецким угольным копям, для соединения их с угольным центром, хотя в то

время, когда он начинал это важное культурное дело, над ним смеялись и

называли его авантюристом и аферистом. И это он же, Мамонтов, меценатствуя

в области оперы и давая артистам ценные указания по вопросам грима, костюма,

даже пения, вообще по вопросам создания сценического образа, дал могучий

толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Шаляпина, сделал при его

посредстве популярным Мусоргского, забракованного многими знатоками,

создал в своем театре огромный Успех опере Римского-Корсакова «Садко» и

содействовал этим пробуждению его творческой энергии и созданию

«Царскойневесты» и«Салтана», написанных для Мамонтовской оперы и

впервые здесь исполнявшихся.

Здесь же в его театре, где он показал нам ряд прекрасных оперных

постановок своей режиссерской работы, мы впервые увидели вместо прежних

ремесленных декораций ряд замечательных созданий кисти Васнецова,

Поленова, Серова, Коровина, которые вместе с Репиным, Антокольским и

другими лучшими художниками того времени почти выросли и, можно сказать,

прожили жизнь в доме и семье Мамонтова. Наконец, кто знает, быть может, без

него и великий Врубель не смог бы пробиться вверх — к славе. Ведь его

картины были забракованы на Нижегородской выставке, и энергичное

заступничество Мамонтова не склонило жюри к более сочувственной оценке.

Тогда Савва Иванович на собственные средства выстроил целый павильон для

Врубеля и выставил в нем его произведения. После этого художник обратил на

себя внимание, был многими признан и впоследствии стал знаменитым.

...Шаляпин был, конечно, самым большим увлечением Саввы Ивановича,

который сгруппировал вокруг любимца интересных людей. Он с восхищением

рассказывал мне во время одной из вагонных поездок о том, как Федор — так

звал он Шаляпина — «жрет» знания и всякие сведения, которые ему приносят

для его ролей и искусства. При этом, по своей актерской привычке, он показал,

как Федор Иванович жрет знания, сделав из обеих рук и пальцев подобие

челюсти, которая жует пищу».

Выступления Шаляпина на Нижегородской ярмарке (он пел Мефистофеля,

Сусанина и другие партии) имели большой успех. В театре Мамонтова певец

почувствовал себя в совершенно иной обстановке, чем в Мариинском театре: его

понимали, ему готовы были помочь.

Б Петербург Шаляпин вернулся возбужденным и растерянным, снова

возвращаться в Мариинский театр ему не хотелось. А кроме того, в Нижнем

Новгороде произошло важное событие в его личной жизни: он влюбился в

солистку Мамонтовской оперы итальянскую балерину Иолу Торнаги.

* * *

...Августовским днем на углу Невского и Садовой встретились две

извозчичьи пролетки. Седоки обрадовались встрече — они не виделись с весны.

— Знаешь, я хочу уходить с императорской сцены, — крикнул Шаляпин

Юрьеву, воспользовавшись короткой остановкой, и в ответ на предостережение

Юрьева добавил: — Конечно, вопрос нелегкий... Но много есть обстоятельств.

Загляни сегодня вечером ко мне, поговорим!

Вечером друзья встретились. Юрьев понял: Шаляпин прав, лучших условий

для творчества, чем у Мамонтова, ему не найти, и не отговаривал певца.

— Помимо всего, я там, у Мамонтова, влюбился в балерину, — признался в

конце разговора Шаляпин. — Понимаешь?.. В итальянку. . Такую рыжую... Ну

посуди — она там будет, у Мамонтова, а я здесь!.. А?

Возразить на такие доводы Юрьеву и в самом деле было нечего. Впрочем, об

увлечении Шаляпина было уже известно. Широко распространился слух о

курьезе» случившемся в конце ярмарки в Нижнем Новгороде.

Театр Мамонтова подготовил «Евгения Онегина». Шаляпин исполнял

партию Гремина. Раньше арию Гремина исполнитель пел обычно сидя в кресле.

На одном из спектаклей Шаляпин неожиданно встал, взял под руку Онегина и,

прохаживаясь по бальной зале, как бы беседуя, спел:

Онегин,

я

клянусь

на

шпаге,

Безумно

я

люблю

Торнаги...

Публика в зале рассмеялась, все глаза устремились на прима-балерину —

она

сидела

в

ложе

рядом

с

Мамонтовым.

Тоскливо

жизнь

моя

текла,

Она

явилась

и

зажгла...

Мамонтов нагнулся к Торнаги и, улыбнувшись, шепнул:

— Ну, поздравляю, Иолочка! Ведь Феденька объяснился вам в любви.

Чувство Шаляпина к Торнаги оказалось весьма сильным, и Мамонтов,

который твердо решил переманить Шаляпина в свой театр, не преминул этим

воспользоваться. Шаляпин в Нижнем Новгороде как-то обмолвился, что если бы