Его рука перешла от ее лица к шее, затем опустилась до талии и обвила ее, притискивая Саванну к его груди с такой настойчивостью, с такой силой, что она, чувствуя, как внизу живота разливается жар, вцепилась в его рубашку.

Саванну не раз целовали раньше – неуверенно, неуклюже, страстно, – но это поцелуй лежал в совершенной иной плоскости. Его вкус, его запах, его ласки были, казалось, созданы с одной-единственной целью: очаровать ее. Их языки сплетались, пока он целовал ее то быстро, то медленно, то влажно, то глубоко, и Саванна, чувствуя, как напрягаются ее соски, а его твердая, будто сталь, рука, сжимается вокруг ее тела, выгнулась и услышала, как из его горла исторгся хриплый, отчаянный, стонущий звук.

Его губы спустились с ее щеки на шею, и он лизнул теплую кожу в местечке, где бешено бился ее пульс, а потом прижался к нему губами. У нее вырвался прерывистый вздох.

– Ашер. – Дрожа, задыхаясь, она непроизвольно заерзала бедрами ему навстречу.

– М-м-м… – выдохнул он, прихватывая мочку ее уха зубами, отчего она, пронзенная острым удовольствием, снова ахнула.

– О боже. – Тихо всхлипнув, она смочила губы, безуспешно пытаясь восстановить дыхание, пока мир вокруг продолжал кружиться.

– Твоя кожа словно теплый мед, – прошептал он ей на ухо, и она, задрожав от этого признания, почувствовала, как его ладонь, проскользнув под тонкую ткань топа, легла на ее поясницу. – Такая сладкая, Саванна… Дьявольски сладкая…

Она что-то пробормотала в ответ, плавно обвивая руками его шею. Уткнулась лицом в его плечо, а он крепко обнял ее, так что их сердца застучали, заколотились друг против друга, и сила новообретенных чувств пробудила в Саванне бурю эмоций – и чувство непобедимости, и страх, и неудовлетворенность, и желание большего с этим мужчиной, который столько лет проживал свою жизнь в тени.

Отстранившись, он прижался лбом к ее лбу, и ее лицо овеяло его жарким дыханием, которое пахло страстью и чуть-чуть шардоне.

– Боже, Саванна, – вымолвил он глухим, хрипловатым голосом.

– Да, – выдохнула она и, разлепив ресницы, увидела, каким одурманенным и глубоким взглядом он смотрит в ее глаза.

– Это было… – Он облизнул губы. Склонившись, прихватил ее нижнюю губу зубами и легонько потянул за нее. – Я даже…

– Я знаю, – пробормотала она, наконец-то придя в себя. И поцеловала его еще раз, мягко и нежно – поцелуем, который говорил «до встречи», а не «прощай».

– Я не хочу останавливаться, – жарко прошептал он в ее раскрытые губы.

Затрепетав, Саванна крепче обняла его шею, хотя он вовсе не собирался никуда уходить. Сместилась немного, чтобы грудями прижаться к нему теснее, и каждая объятая желанием клеточка ее тела требовала больше обнаженной кожи и меньше одежды, больше огня и меньше всего того, что стояло на пути к высвобождению и разрядке.

Он поцеловал ее, затем чуть отклонился, чтобы взглянуть на ее лицо.

– Откуда ты появилась, Саванна Кармайкл? И почему именно я?

– Из города неподалеку, – пробормотала она, уютно устраиваясь у его плеча и открывая глаза навстречу тысячам белых огоньков над их головами. – Потому что ты сказал «да».

– «Да» – тебе?

– «Да» на мою просьбу дать интервью.

– Может, я сказал «да» брауни твоей матушки.

– Эй, – сказала она, захватив в горсть его волосы на затылке и потянув за них. – Я сама их испекла.

Он рассмеялся, и вибрация его торса, прижатого к ее возбужденным грудям, была и пыткой, и блаженством одновременно.

– Кстати о еде. Детка, ты голодна?

Детка? От этого неожиданного обращения, так сексуально и ласково слетевшего с его уст, она на миг перестала дышать. Да. Голодна. Я хочу съесть тебя. Я хочу, чтобы ты снова назвал меня деткой. Я хочу почувствовать на себе тяжесть твоего тела. Желательно без одежды, чтобы нас разделял только жар нашей кожи, и…

– Саванна?

– Угу-м, – ответила она с тихим всхлипом. – Умираю от голода.

***

Через стол Ашер наблюдал за тем, как поблескивают ее глаза, пока она, то и дело отвлекаясь от холодного жареного цыпленка, со смехом рассказывала ему о своем первом задании в нью-йоркской газете: сделать репортаж о владельцах собак, которые не убирают за своими питомцами. Саванна оказалась отличным рассказчиком, а тема была презабавной, но он, хоть и улыбался во всех нужных местах, никак не мог сконцентрироваться на разговоре. Его тело все еще гудело от напряжения после того, что недавно произошло между ними.

Чтобы переступить с ней черту, ему потребовалось собрать в кулак всю свою храбрость, но все его опасения растаяли, едва он увидел, как ее глаза закрылись, когда он коснулся ее щеки. Ее лицо, озаренное мягким светом, было настолько прекрасным, настолько податливым и доверчивым, что, когда он прильнул к ее губам, внутри него что-то раздвинулось и уступило место чему-то давнему, давно позабытому, чего он не испытывал много лет и боялся, что никогда больше не испытает. И причиной тому было даже не физическое влечение к прекрасной женщине, но сама Саванна – увлекающаяся и амбициозная, смелая, ревнивая, оступившаяся, которая, казалось, с ужасающей ясностью видела за увечьями его самого – его сущность и его сердце.

Он влюблялся в нее. Теперь он был в этом уверен.

– … поэтому только представь. Мне двадцать три, а я, напустив на себя самоуверенный вид, преследую лысого старичка с ши-тцу, чтобы пристать к нему с вопросом, почему он не убрал за своей собакой. А следом плетется мой фотограф и ворчит, что за такую идиотскую работу можно платить и побольше. – Она усмехнулась и отпила еще немного вина. – Обучение через унижение.

– Что называется, жизненный опыт, – согласился Ашер, приподнимая бокал.

– Знаешь, чего я никак не могу понять? – спросила она, склонив голову набок, а он ощутил, что потихоньку начинает влюбляться в эту ее привычку. – Почему ты отказался от университета Джона Хопкинса. В смысле, ты же с отличием закончил Виргинский, перед тобой были открыты двери в любой медицинский колледж. Но ты вдруг взял и записался в армию. Я восхищаюсь твоим поступком, но не понимаю мотив.

Перед ним вновь оказался журналист, и хотя Журналист-Саванна ему нравилась, к Саванне-Его-Подруге и Саванне-Дарящей-Поцелуи его влекло чуточку больше.

– Я был на последнем курсе, когда случилось 9/11. И хотел одного: помочь, – ответил он просто, сделав глоток вина. – Но погоди-ка. Я думал, интервью у нас было в четыре.

– О. – Она резко выпрямилась и отпрянула от стола. – Извини, я…

Ашер поморщился. Он вовсе не намеревался стыдить ее.

– Нет. Это ты меня извини. Это справедливый вопрос, неважно, для интервью или нет.

– Со мной такое бывает, – сказала она, хмуро глядя в тарелку. – И мою сестру это бесит. Я забываю быть человеком. Не могу остановить себя от погони за сюжетом. Любым сюжетом.

– Мне нравится эта твоя черта, – сказал он и протянул руку, положив ее на стол ладонью вверх. Она не сразу вложила пальцы в его ладонь, но он испытал облегчение, когда она, наконец, это сделала. – Мне нравится то, какая ты амбициозная. И я восхищаюсь твоей целеустремленностью.

– Это не всегда плюс.

Подушечка его большого пальца рефлекторно закружила по ее мягкой ладони.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня суженное поле зрения. И не только в работе. Когда я чем-то увлечена – по-настоящему, страстно, – то перестаю видеть за деревьями лес, понимаешь?

– Ты говоришь в общем или о чем-то конкретном?

Она пожала плечами.

– Обо всем сразу, наверное.

– Саванна, я знаю, что тебя уволили. И знаю, за что.

Она подняла голову и, нахмурившись, пристально на него посмотрела. И, должно быть, на всякий случай решила подстраховаться: забрала руку и, взяв бокал, сделала долгий глоток.

– Как я уже говорила, – сказала она, – у меня есть склонность терять перспективу.

– Ты ни в чем не виновата.

– Черта с два.