[xx] Обызы, сеиты, молны — воины, муллы и чиновники.

[xxi] Имипдеши — «сиречь мамичи яж бывает питаеми единем сосцом с царским стронем» — по-ввдимому, здесь употреблено в значении «молочные братья». (Примечание А.М. Курбского.)

[xxii] Храбрость и мужество Курбского не вызывали сомнения у современников. Летопись многократно отмечала его подвиги, и в частности те события, о которых он здесь рассказывает, также значатся в летописи (Царственной книге): «Князь Андрей Михайлович, выеде из города и вслед на конь и гна по них; они же его с коня сбив и его секоша множество и поипрша по нем за мертвого многие, но Божьим милосердием последи оздоровел». (См.: ПСРЛ. Т. 13. С. 513.)

Пискаревский летописец подтверждает это событие: «Князя Андрея Курбского збили с коня, изсекли больно, едва исцеле». (См.: ПСРЛ. Т. 34. С. 303.)

ГЛАВА III. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

Слово царя воеводам. Совет бояр и родственников царских. Возвращение в Москву. Болезнь Иоанна. Путешествие в Кириллов монастырь. Совет и предсказание Максима Грека в монастыре Живоначальной Троицы. Беседа у св. Кирилла с Вассианом Топорковым[i]. Смерть царевича Дмитрия. Восстание «оставшихся» князей казанских. Поход. Начальствующие воеводы. Нашествие перекопского царя. Хитрость Иоанна Шереметева. Неосторожность царских писарей. Поражение русских. Возмущение в Казани. Смерть царя Черемисы Луговой

Вскоре после этой славной победы, как будто бы даже третий день, царь наш выразился весьма неблагодарно. Вместо благодарности воеводам и всему воинству он, на кого-то разгневавшись, сказал воеводам и всему воинству: «Ныне оборонил меня Бог от вас», а смысл его речей был таков: «Не мог я вас мучить, пока Казань стояла незавоеванной, ибо нужны вы были мне, а сейчас волен я всякую злобу и мучительство над вами совершать». О, слово сатанинское, явившее неизреченную лютость человеческому роду! О, предел меры кровопийства в нашем отечестве! Достойнее было бы ему от всего сердца обратиться к нам, христианам, и к Господу Богу и сказать: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что защитил нас от врагов наших!» Он же воспользовался сатанинским скверным языком как оружием и пообещал погубить со своими клевретами роды христианские, как бы мстя христианскому воинству за то, что они мужеством и храбростью и с Божьей помощью победили измайльтян.

Царь стал держать совет об устроении покоренного города. Мудрые и разумные советники присоветовали ему оставаться с войском в Казани до весны; запасов из Русской земли привезено было великое множество, да и без них в той земле всего было много, тогда бы он сумел до конца подавить басурманские силы, покорив и усмирив эту землю на века. В той стране, кроме татар, было еще пять различных народов: мордва, чуваши, черемисы, войтеки, или арские, и пятые — башкиры, живущие в лесах вверх по великой реке Каме, что впадает в Волгу, ниже Казани на двадцать миль. Однако он не послушал совета мудрых воевод, а склонился к советам своих шурьев[ii], которые нашептывал» ему в ухо о том, что ему необходимо спешить к царице, сестре; они же и других льстецов вместе с попами подсылали к нему.

Царь, постояв неделю и оставив часть воинства и орудий, сел на корабль и поплыл к Нижнему Новгороду — великому русскому городу, расположенному от Казани в шестидесяти милях на границе с Казанским царством, а всех наших ко-1 ней послал другой дорогой, что недалеко от Волги пролегает в труднодоступной гористой местности, где живут чуваши. И в результате этого похода почти все кони погибли; так у владевших сотней или двумя коней сохранилось едва по два или три. Это было первое действие по тем их советам.

Когда же приехал царь в Нижний Новгород, то пробыл там три дня, распустив по домам все свое воинство, сам же отправился на подводах до Москвы: так как там родился у него сын Дмитрий, которого он впоследствии своим безумием погубит, но об этом далее вкратце расскажем. Приехав в Москву, царь через два или три месяца разболелся тяжким огненным недугом, так что никто уже не надеялся, что он жив останется[iii]. Но он постепенно начал выздоравливать. Когда же он выздоровел, то дал обет поехать за сто миль от Москвы в Кириллов монастырь. После великого дня Христова Воскресения, на третьей или четвертой неделе поехал сначала в монастырь Троицы Живоначальной, называемый Сергиевым, что лежит от Москвы в двадцати милях на великой дороге, которая ведет к Студеному морю. Поехал в такой долгий путь не один, а со своей царицей и новорожденным отроком. Дня три они провели у Сергия, где царь отдыхал, так как еще не полностью выздоровел после тяжкой болезни.

А в том монастыре тогда пребывал преподобный Максим, монах из Ватопедского монастыря со Святой Афонской горы, родом грек, человек очень мудрый и искусный не только в риторстве, но и в философии, а был он к тому времени уже в преклонных годах. Много претерпел Максим от отца его (Василия III. — Н.Э.), был и в оковах долгие годы, и в длительном заточении в прегорьких темницах, и претерпел многие другие мучения неповинно, по зависти митрополита Даниила, человека прегордого и лютого, и других лукавых иосифлянских монахов[iv]. Иоанн IV его из заточения освободил по совету своих сановников, объяснивших ему, что неповинно страдает такой блаженный муж. Этот монах Максим не посоветовал ему ехать в такой дальний путь с женой и новорожденным отроком. «Даже, — говорил он, — если и обещал ехать к святому Кириллу на молитву Богу, то обет такой с разумом не согласован. Победил ты гордое и сильное басурманское царство, но при этом погибло немало и храброго христианского воинства, которое сражалось за православную веру, и у тех погибших осиротели жены и дети, и матери чад своих лишились, и все они в слезах и в скорбях пребывают. И лучше тебе сейчас их пожаловать и устроить, утешить их от скорбей и от бед, собрав их всех в своем царствующем граде, нежели обещания, данные не по разуму, исполнять. А Бог, — говорит он, — за всем наблюдает своим недремлющим оком, как сказано у пророка: он не вздремнет и не уснет, храня Израиль[v], а другой пророк говорит: очи у него (Бога) в семь крат солнца светлее и все видят.

Не только святой Кирилл силен духом, но и все ранее рожденные праведники, души которых на небесах, предстоят ныне у Престола Господня и имеют всевидящие духовные очи, смотрящие как бы с высоты, не то что богатые в аду, и все они молятся Христу за всех земных людей, особенно за кающихся в своих грехах и по своей воле отвращающихся от совершения беззаконий и обращающихся к Богу. А Бог и святые его не по месту молитвам нашим внимают, а по доброй нашей воле и желанию. И если послушаешь, — сказал он, — здоров будешь и многолетен, с женой и отроком». И другими многими словами наказывал ему, и слова текли из уст преподобного слаще меда. Однако царь, гордый человек, упрямился и только повторял: «ехать да ехать к святому Кириллу[vi]. К тому же другие монахи, напротив, хвалили его за твердость в выполнении обета, но они не давали разумных духовных советов, да и не стремились к этому, из корысти потакая царю, желая быть ему угодными и суметь таким образом выманить какое-либо имение для монастыря или иное богатство, с тем чтобы самим жить сладко, как свиньям в сладострастии, уж не говорю, в дерьме (у Курбского «в кале». — ff.3.) валяться. Прочее же умолчим, чтобы не сказать еще более горького и скверного, но возвратимся к преподобному Максиму.

Когда преподобный Максим увидел, что царь презрел его совет и решил отправиться в это длительное путешествие, то он предсказал ему: «Если не послушаешь меня, советующего тебе по Богу, и забудешь кровь мучеников, погибших от поганых за правоверие, и презришь слезы их сирот и вдовиц, и поедешь, ведомый упрямством, то знай: сын твой умрет и не возвратится оттуда живым, если послушаешь и возвратишься, будешь здоров и сам, и сын твой». Эти слова он сказал при нас четверых: первый — исповедник его — Андрей протопоп Благовещенский, второй — Иван, князь Мстиславский, а третий — постельничий его — Алексей Адашев, и четвертый — я. Услышав такие снова от святого, мы говорили с царем об этом, но он не слушая и поехал на Дмитров, оттуда — на Песочное, в монастырь, что на реке Яхроме стоит[vii], где и ждали его суда, приготовленные для плавания. Здесь мы и увидели, что враг наш, непримиримый дьявол, умышляет и к чему приводит он окаянного человека, внушая ему ложное благочестие и обеты Богу, противные разуму! Он как стрелой выстрелил царем до того монастыря, где жил престарелый епископ, лукавый иосифлянин[viii], прежде бывший нахлебником у отца его (Василия Ш. — Н.Э.), который совместно с прегордым и проклятым митрополитом Даниилом многих людей оклеветал, и они претерпели из-за него великое гонение. Митрополита Селивана, ученика преподобного Максима, человека, сведущего в духовных и светских науках, в своем епископском доме злой смертью в малые дни уморил; а вскоре после смерти великого князя Василия митрополита Московского и епископа Коломенского по совету тех синклитиков всенародно изгнали с престолов, исключительно по злому умыслу.