Действительно, прославленный воевода, известный во всем государстве, выступил с политической программой, оппозиционной существующему политическому режиму и в определенной степени официальной политической доктрине. Ни до него, ни весьма долго после него (практически до Н.М. Карамзина) никто не осмеливался критиковать венценосца, ибо библейский тезис «не прикасайся к помазаннику моему» был практически законом. Иван Тимофеев, написавший свой «Временник» уже в начале XVII в., пытался лишь «в мале и прикровении словес» «раскрыть весь стыд венца» Ивана IV. Курбский изложил свои взгляды, как критические, так и позитивные, вполне свободно, и оцениваться они должны также свободно и неконъюнктурно.
В литературе о Курбском, как дореволюционной русской, так отчасти и современной, сложилась устойчивая схема, согласно которой основные политические фигуры, принимавшие активное участие в жизни русского общества середины XVI в., противополагались следующим образом: Иван IV именовался защитником единодержавия, проводником прогрессивной политической идеологии, а Курбский, в свою очередь, представлялся «защитником старобоярских порядков», выдвинувшим теорию, обосновывающую «феодальное право отъезда», и идею «раздробления на ряд независимых вотчин» централизованного государства. Одним из первых, положивших начало такой традиции, был историк С.Ф. Платонов[xxvi]. Впоследствии эта точка зрения стала весьма распространенной. B.C. Покровский также называл Курбского «защитником старобоярских порядков», отстаивавшим «старинные боярские права» и в том числе «право отъезда», «идею раздробления единого государства на ряд независимых боярских вотчин»[xxvii]. С.В. Бахрушин, в свете этого противостояния, оценивает Ивана IV как «крупного государственного деятеля, верно понимавшего нужды своей страны», а Курбского — как апологета боярства, «бывшего удельного князя (? — Н.Э.), изменившего своей стране»[xxviii]. О.А. Державина полагает, что Курбский «не понимал подлинных причин, заставивших царя ввести опричнину, этого важного мероприятия»[xxix], а Я.С. Лурье не усматривает в программе Курбского «ничего отличного от государственного устройства, существующего в те годы на Руси»[xxx].
На мой взгляд, различия весьма существенны и касаются они, прежде всего, формы правления и политического режима, и по этим вопросам Курбский выступил прямым оппонентом царя и его партии.
Более углубленное изучение проблемы, расширение источниковой базы, достигнутое трудами современных ученых, привлечение новых материалов, многоаспектность научного поиска «показали недостаточную обоснованность некоторых представлений, считающихся общепринятыми, и обнаружили лакуны в традиционной тематике исследований...»[xxxi].
Так, датский ученый Неретрандерс пришел к выводу, что Курбский не ставил себе задачей возвращения старобоярских порядков и стремился только к ограничению «опасного и губительного культа царя Ивана IV»[xxxii], а Ю.Д. Рыков пересмотрел и уточнил оценку политической позиции Курбского. Если в 1972 г. в своем диссертационном исследовании он утверждал, что «система взглядов Курбского отражала идеологию феодальной аристократии, выступающей против усиления царской власти», то в статье «Государственная концепция Курбского», опубликованной в 1982 г., он характеризует автора «Истории о великом князе Московском» как «выразителя интересов наиболее дальновидных кругов русского боярства XVIв.»[xxxiii] Л.В. Черепнин полагает, что политическим идеалом мыслителя было воплощение «идеи сословного представительства»[xxxiv]. Соответствие доктрины Курбского реформаторской деятельности Избранной рады отмечали А.А. Зимин и А.Л. Хорошкевич[xxxv].
В свете сохраняющихся разногласий представляется необходимым проведение более тщательного анализа именно политических взглядов A.M. Курбского, непосредственно его политической программы, составляющих ее компонентов и свойственного ему правопонимания.
Форма изложения политических взглядов у Курбского по многим параметрам остается теологизированной. Он человек глубоко религиозный и ярый приверженец православной конфессии христианского вероучения, что не могло не сказаться на содержании его доктрины.
Понятие о власти, источнике ее происхождения, сущности и назначении теономно, и вся конструкция имеет теоцентрическое построение: в центре расположено вечное, неизменное и вневременное абсолютное начало — Бог и его воля, которая и является источником власти в государстве, ибо «цари и князи от всевышнего помазуются на правление... Державные призванные на власть от Бога поставлены».
Назначение власти заключается в справедливом и милостивом управлении державой ко благу всех ее подданных и праведном (правосудном) разрешении всех дел. Правый суд и его вершение — первейшая задача правителя. Интересны мысли Курбского о том, что роль верховной власти не только почетна, но и ответственна; она, прежде всего, связана с делами по управлению государством и осуществлением судебных функций. Вслед за Зиновием Отенским Курбский не одобряет праздного времяпровождения облеченных высшей властью лиц. Но если Зиновий требовал исполнения служебного долга от царского наместника в Пскове Я.В. Шишкина[xxxvi], то Курбский с теми же требованиями обращается непосредственно к самому царю. Так, например, он не одобряет частых и длительных поездок царя на богомолье в дальние монастыри, считая такое занятие пустой тратой времени. Цари прежде всего должны радеть о государственных делах, которые как раз по избранничеству и надлежит делать «царем и властем», а не тратить свое время и силы на богомольные поездки по монастырям, куда корысти ради их приглашают монахи. Такие поездки и обычно сопровождающую их «милостыню» Курбский осуждал. Показную приверженность Ивана IV к широковещательному отправлению религиозного культа воевода называл «благочестием ложным и обещанием Богу сопротивным разуму»[xxxvii].
Нынешняя власть в лице Ивана IV и его «злых советников» отклонилась от выполнения задач, возложенных на нее высшей волей. Существующую власть и персонально ее носителя Курбский лишает божественного ореола, называя ее «безбожной» и «беззаконной».
На царском престоле оказался человек, не подготовленный надлежащей системой образования и воспитания к такой миссии, как управление державой. Он груб и неучен, воспитан «во злострастиях и самовольстве». Такому человеку «неудобно бывает императором быти»[xxxviii].
Однако в первую половину царствия, когда власть была ограничена мудрым Советом (Избранной радой), в состав которой предположительно входили протопоп Благовещенского собора Сильвестр, костромской дворянин А. Адашев, сам Курбский, Д. Курлятев, митрополит Макарий и другие видные государственные деятели, имена которых точно не установлены, управление государством осуществлялось успешно, как во внешней сфере (казанские походы), так и во внутренних делах (реформы 1550-х гг.)[xxxix]. При решении государственных дел правительством совместно с царем во всем чувствовалось мудрое правление: в воеводы назначались искусные и храбрые люди, в войсках учреждался порядок («стратилатские чины»), верное служение отечеству щедро вознаграждалось. Напротив, не радевшие отечеству «паразиты и тунеядцы» не только не жаловались, но и прогонялись («нетокмо не даровано», но и «отгоняемо») — такая политика подвигала «человеков на мужество... и на храбрость»[xl]. «Се таков наш царь был, пока любил около себя добрых и правду советующих»[xli].
Упадок в делах царства и сопутствующие ему военные неудачи Курбский связывает с падением правительства и введением опричнины. Роспуск Рады знаменовал полное и безусловное сосредоточение ничем не ограниченной власти в руках Ивана IV. «Скоро по Алексееве смерти и Сильвестрову изгнанию воскурилось гонение великое и пожар лютости по всей земле Русской возгорелся»[xlii]. Создав для поддержки своего тиранического режима «великий полк сотанинский» и окружив себя «кромешниками», царь произвел «опустошение земли своея», которого «никогда же не бывало ни у древних поганских царей, не было при нечестивых мучителях христианских»[xliii]. Далее Курбский подробно анализирует все атрибуты деспотического правления.