«Разлука ждёт нас у порогу…»
Выпуск, скоро выпуск… Директор, профессора и воспитанники Лицея были заняты им и только им одним.
Пятнадцать экзаменов не шутка. И хотя в Лицее, как и во многих других учебных заведениях, экзамены скорее напоминали спектакль, чем настоящую проверку знаний, дела хватало всем. «Мы опять за книги, — писал Горчаков дядюшке. — Число занятий наших беспрестанно накопляется по мере приближения срока нашего выпуска».
Особенно заботили экзамены Энгельгардта. Ведь, ко всему прочему, ходили упорные слухи, что летом в Царское Село ожидаются австрийский император Франц I, прусский король Фридрих-Вильгельм II, некоторые князья из Германии. Для них уже готовили дома и Александровский дворец, и все они — говорили и об этом — будут присутствовать на выпуске в Лицее. Энгельгардт просил Пушкина написать «Прощальную песнь воспитанников Лицея».
Пушкин отказался. По настоянию директора ему предстояло сочинить для экзамена стихотворение о безверии, о муках человека, не верящего в бога. С него довольно и этого. «Прощальную песнь» пусть пишет другой.
Всё шло чинно-гладко. Лицей готовился к экзаменам. И вдруг происшествие: едва не утонул Кюхельбекер.
Виноват был Иван Малиновский. В столовой за обедом он так обидел Кюхлю, что тот в полном беспамятстве выскочил из-за стола, выбежал из Лицея и бросился в Кухонный пруд близ Александровского дворца.
Пруд был неглубок. Кюхельбекера сразу вытащили. Энгельгардт во избежание кривотолков поспешил сообщить министру: «Сегодня во 2-м часу пополудни воспитанник Кюхельбекер в припадке задумчивости, каковые с ним бывали и прежде неоднократно, после весьма малозначащей ссоры с некоторыми товарищами, выбежав из дома прежде, нежели побежавшие за ним люди успели его нагнать, и добежав до канала, кинулся в оный. Он немедленно был оттуда вытащен и приведён в чувство, и теперь находится в больнице, как кажется, в полном рассудке».
Очнувшись в больнице, Кюхельбекер ничего не помнил. Скоро он оправился и продолжал вместе с другими учить и повторять.
Пятнадцатого мая 1817 года выпускные экзамены в Лицее начались. Первый был по латинскому языку, второй — по закону божьему.
На второй экзамен прикатило из Петербурга множество чёрных ряс. Попов пригласил князь Голицын — новый министр народного просвещения. Был он известным святошей. Карамзин называл его министром народного затмения.
Семнадцатого мая на экзамене по российской словесности Пушкин читал своё стихотворение «Безверие» — о муках безбожника. Энгельгардт дал ему это задание не без умысла: ведь в сердце Пушкина не было веры в бога. Но Пушкин отнюдь не страдал от своего безверия и к вопросам религии относился легкомысленно. Он записал в альбом Илличевского:
Ах, ведает мой добрый гений,
Что предпочёл бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений.
Последний, пятнадцатый, выпускной экзамен по физике состоялся тридцать первого мая…
Экзамены окончились, а с ними окончились шесть лет ученья, шесть лет лицейской жизни. Впереди у Пушкина был Петербург, жизнь неизведанная, новая. Она влекла, она манила. Но к чувству освобождения и радости примешивалась грусть. Товарищи, Лицей…
Пушкину верилось и не верилось: неужто однажды, проснувшись поутру, он не услышит лицейский колокол, не увидит товарищей?.. С кем же грустить и радоваться, кому поверять заветное, «что душу волнует, что сердце томит», кому читать стихи?
Свобода радовала и не радовала. Лицей, Лицей…
Они обменивались посланиями. В изрисованном, исписанном альбоме Пущина появились стихи Пушкина:
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою.
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соеднненья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья…
Что было и не будет вновь…
И с тихими тоски слезами
Ты вспомни первую любовь,
Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключён;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О милый, вечен он!
Пушкин написал и Кюхельбекеру — дружба их неизменна, она навсегда.
Прости! Где б ни был я; в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Сразу после экзаменов их отпустили в Петербург на три дня «для обмундирования» — заказать себе платье для выхода из Лицея.
В тот же день Конференция — профессора с Энгельгардтом — решала их будущее, составляла список, с каким чином и куда, в зависимости от желания, «благонравия и успехов в науках», выйдет каждый воспитанник.
Список не был ещё составлен, а о нём уже сложили «национальную» песню, последнюю лицейскую «национальную» песню…
Этот список сущи бредни,
Кто тут первый, кто последний,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли!
Покровительством Минервы
Пусть Вольховскнй будет первый,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!
Корф дьячок у нас исправный
И сиделец в классе славный,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!
Дельвиг мыслит на досуге,
Можно спать и в Кременчуге,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!
Не тужи, любезный Пущин,
Будешь в гвардию ты пущен,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!..
Пусть об них заводят споры
С Энгельгардтом профессóры,
И они те ж нули,
Ай люли, люли, люли!
Когда через три дня все вернулись в Лицей, список был уже готов. Кто ж в нём первый? Чьё имя будет первым записано золотыми буквами на мраморной доске?
«Время близилось к выпуску, и начальство Лицея хотело, чтобы на мраморной доске золотыми буквами был записан Горчаков, по наукам соперник Вольховского, но большинство благомыслящих товарищей Вольховского просили, чтобы первым был записан Вольховский, потому говорили они: „Хоть у них отметки и одинаковые, но Вольховский больше старается и в поведении скромнее“, тогда начальство Лицея решило так: записать их обоих — первым чтобы был Владимир Вольховский, вторым князь Александр Горчаков», — так рассказывал близкий друг и биограф Вольховского Е. А. Розен.
Первый Вольховский… Он выпущен в гвардию, представлен к награждению большой золотой медалью. Горчакову досталась малая золотая медаль.
Серебряными медалями наградили нескольких, в том числе Кюхельбекера. Учителем в провинцию мать его не отпустила. Не для того, говорила она, Вильгельм окончил Лицей.
Кюхельбекера, Горчакова, Ломоносова, Корсакова, Юдина, Гревеница и Пушкина зачислили на службу в Коллегию иностранных дел.
Пущин был «пущен» в гвардию. Малиновский тоже.
Всех воспитанников по успехам и поведению поделили на два разряда: в первый — лучших, во второй — остальных.
Александр Пушкин значился по второму разряду с маленьким чином коллежского секретаря. Он не огорчился, потому что был равнодушен к службе. На вопросы товарищей, доволен ли он, ответил стихами, которые так и назывались: «Товарищам».
Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья.
Нам видеть кров уединенья
И Царскосельские поля.
Разлука ждёт нас у порогу,
Зовёт нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Иной под кивер спрятав ум,
Уже в воинственном наряде
Гусарской саблею махнул —
В крещенской утренней прохладе
Красиво мёрзнет на параде,
А греться едет в караул;
Другой, рождённый быть вельможей,
Не честь, а почести любя,
У плута знатного в прихожей
Покорным плутом зрит себя;
Лишь я, судьбе во всём послушный,
Счастливой лени верный сын,
Душой беспечный, равнодушный,
Я тихо задремал один…
Равны мне писари, уланы,
Равны законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в ассесора;
Друзья! немного снисхожденья —
Оставьте красный мне колпак…
Красный колпак, фригийская шапочка, — головной убор граждан времён Французской революции, символизировал вольность, поэтическую свободу. Пушкин выбрал этот путь. Его влекло нечто большее, чем чины и деньги.
Великим быть желаю,
Люблю России честь,
Я много обещаю —
Исполню ли? Бог весть!
С такими мыслями выходил он из Царскосельского Лицея… Последнее торжественное собрание перед разлукой — выпускной лицейский акт — состоялось девятого июня, через восемь дней после окончания экзаменов.
К огорчению Энгельгардта, всё было тихо и скромно, без австрийского и прусского королей и иноземных князей.
Собрались в актовом зале. Явился царь в сопровождении одного лишь Голицына. Энгельгардт сказал речь. Куницын прочитал отчёт Конференции. Голицын «по старшинству выпуска» представил окончивших «его величеству». Царь роздал награды — медали, похвальные листы.
На лицевой стороне лицейской медали изображены были «принадлежности наук и словесности»: сова — птица мудрости, лира, свиток и венки — лавровый и дубовый. Над ними надпись: «Для общей пользы».
Царь сделал воспитанникам «отеческое наставление». Затем запели хором «Прощальную песнь».
Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
О матерь! вняли мы призванью,
Кипит в груди младая кровь!
Длань крепко съединилась с дланью,
Связала их к тебе любовь.
Мы дали клятву: всё родимой,
Всё без раздела — кровь и труд.
Готовы в бой неколебимо,
Неколебимо — правды в суд…
«Прощальную песнь» написал Антон Дельвиг. Написал превосходно. Музыка старика Теппера была тоже хороша.
Царь не стал слушать пение. Он ушёл вместе с Голицыным. Пели не для них. Пели для себя, друг для друга. Пели — будто клялись в вечной дружбе, клялись хранить то лучшее, что им дал Лицей.