- К нам! - обрадовался Богданов. - Что же ты молчишь?! Э-э, да я вижу, ты и с комиссаром уже познакомился. Так это что, заговор? Мне полковник Рыжи говорил, что подобрал заместителя, да еще добавил: не знаю, понравится ли? Да, заговор, значит...

- Каемся, Николай Васильевич, - улыбнулся Голядкин, - сначала я и сам не знал, что ты - это ты. А когда уточнил, что это тот самый Богданов, который руки держит в карманах и фуражку носит на затылке, тогда и сказал полковнику Рыжи, что знаю тебя.

- Ничего не забыл, - шутливо погрозил ему Богданов.

- А где сейчас Мария Ивановна?

- Она в Краснодаре. Только что письмо от нее получил. Представляешь, пишет, никак не хотела уезжать из Днепропетровска. Сейчас они с Боренькой устроились хорошо. А твои как? Где они?

Разговор двух друзей, так неожиданно встретившихся под Одессой, затянулся далеко за полночь. Потом оба уснули. Богданову приснилась жена. Он увидел Маню такой, какой она была в субботу 21 июня на концерте: в нарядном сером платье из легкой шерсти с красной отделкой и красными пуговицами.

- Ты скоро вернешься,, Коля? - спросила она.

- Скоро, месяца через три.

- Это очень долго.

- Жди...

Ни шагу назад!

Богданову казалось, что эти два дня никогда не кончатся. 18 и 19 августа бои за Одессу достигли наивысшего напряжения. Введя в бой шесть пехотных и одну кавалерийскую дивизии и значительное количество танков, Противник к исходу 19 августа прорвал оборону Чапаевской дивизии. Только к ночи с большим трудом удалось восстановить положение.

В полку снова были потери. Особенно Богданов переживал ранецие командира третьего дивизиона. Когда ему доложили, что ранен капитан Ерохин, он не поверил этому. В командование третьим дивизионом вступил капитан Тарасов, бывший командир четвертого дивизиона, переданного в другой полк в начале войны. Богданов уважал капитана Тарасова, но потерю Ерохина ничем нельзя было восполнить. Богданов на миг представил себе невысокую статную фигуру Ерохина, белесые брови и голубые, глубоко посаженные глаза. Они вместе воспитывали бойцов, командиров. Того же Березина... А Березина этой ночью принимали в партию.

В тесном блиндаже, где заседало бюро, негде повернуться. Никто не произносил длинных речей. С рассветом мог начаться новый тяжелый бой.

- Комсомолец Березин воюет хорошо, - коротко сказал Богданов, - а коммунист Березин будет драться еще лучше.

Богданов знал, что у Березина горе: третьего дня лейтенант получил письмо, содержавшее страшное известие: его отец пропал без вести...

Бюро закончилось. Все разошлись. Богданов и Иващенко остались одни.

- Как дела в первом дивизионе? - спросил Богданов.

- Окопы вырыты мелко, - рассказывал Иващенко, - ровики для боеприпасов не отрыты. А ведь ясно: если инженерное оборудование плохое - значит, будут потери.

- Это несомненно, - подтвердил майор. - Ну а вы потребовали, чтобы исправили?

- Да, - ответил Иващенко. - Еще при мне все сделали.

- Вы знаете, есть решение Ставки об усилении обороны Одессы, - сказал Богданов. - По сути дела, создана качественно новая организация. Признаться, я и раньше задумывался над тем, что целесообразно было бы как-то централизовать управление...

Иващенко молча слушал и одобрительно кивал головой. Решение Ставки, принятое 19 августа, о создании Одесского оборонительного района, объединявшего силы Одесской военно-морской базы и Приморской армии в одно целое, было, по его мнению, очень своевременным и разумным. Командующим оборонительным районом стал контр-адмирал Жуков.

- Подумайте, Яков Данилович, как нам церестроить партийно-политическую работу, чтобы она целиком отвечала интересам обороны города, - проговорил майор.

Разговор с комиссаром продолжался еще около часа. Потом Богданов взял со стола развернутую карту.

- Видели? - спросил майор, показав комиссару на карте тонкую синюю подковку, опоясавшую подступы к городу.

- Клещи? - спросил Иващенко.

- Это само собой, а вот посмотрите сюда, - Богданов провел карандашом по синей стрелке, направленной вдоль дороги. - Поняли?

- Нет, - признался комиссар.

- Это то новое, чем гитлеровцы дополнили свой старый план, - пояснил Богданов. - Сосредоточивая основные усилия на ударах по флангам нашей армии, чтобы зажать нас, как вы заметили, в клещи, гитлеровцы одновременно все эти дни добивались успеха и на этом направлении. - Майор снова показал на синюю стрелку, протянувшуюся вдоль железной дороти. - А вчера они одновременно нанесли удар и в центре.

- Теперь я понимаю, как мы оказались на главном направлении, - произнес комиссар. - А Булдинку фашисты взяли?

- Взяли, да не удержали. Заставили их снова отдать, - успокоил Богданов. - Морская пехота выбила. Мы корректировали огонь крейсеров «Красный Кавказ» и «Шаумян». В этом бою моряки на бронепоезде прорвались в тыл к гитлеровцам.

- Вот почему они пути разбирают... - протянул Иващенко.

- Совершенно верно. Ну, что ж, Яков Данилович, я поеду, пожалуй, на огневые позиции, - поднялся майор.

- А я побуду до вечера на наблюдательных пунктах. Хочу, как стемнеет, на передовые пройти.

А огневики жили уже ставшей обычной фронтовой жизнью: улучшали оборудование орудийных окопов, совершенствовали маскировку. Таиров ходил от одного орудия к другому. «На наблюдательных пунктах лучше, - думал Гаджи, давая указания своим огневикам. - Там меньше работы. И все же я не поменялся бы с командиром взвода управления. Другое дело, если бы назначили комбатареи...»

У блиндажей к Таирову подошел Пронин.

- Разрешите обратиться? - козырнул разведчик.

- Слушаю тебя, - десело отозвался Гаджи.

- Я вот до поручению комиссара должен с вашими бойцами беседу провести. Расскажу им, что гитлеровцы на 23 августа парад в Одессе назначили. Ну, значит, какие наши задачи...

- Беседа ? - очень даже хорошо! Только подожди немного, пока кончим оборудовать позиции, - попросил Таиров, - не собирай пока людей. Не мешай им. Понял?

- Хорошо, я подожду, - ответил Пронин.

- Ты сейчас кто - комсорг?

- Замещаю. Морщаков заболел.

Таиров открыл коробку с папиросами и протянул разведчику:

- Кури, Ваня. Значит, говоришь, парад? - затянулся папиросным дымом Гаджи. - Вот сукин сын Гитлер! Парад захотел...

Он бегал между окопами и блиндажами, вникая в каждую мелочь.

- Огневики-львы! - кричал Гаджи. - Больше жизни!

Они уже заканчивали маскировку, когда приехал Богданов. Таиров давно не встречался с командиром полка. Бму показалось, что Богданов похудел и еще больше осунулся. Продолговатое лицо командира полка было бледным, глаза ввалились, на висках отчетливо проступала седина.

- Так вы говорите, порядок? - спросил командир полка у Таирова, глядя, как бойцы обшивали стенки орудийного окопа гибкими прутьями.

- Не совсем еще, - доложил Гаджи, - через час полный порядок будет.

- Доводите, - сказал, улыбаясь, Богданов. - А как новый командир взвода?

- Был у нас, - подтвердил лейтенант.

- То-есть как это «был»? - переспросил майор.

- Ранен!

- Ранен? - Улыбка сбежала с лица Богданова. - Когда?

- Сегодня, - ответил Таиров.

- Всего неделю пробыл у вас и уже ранен, - огорченным тоном произнес Богданов. - Плохо. Очень плохо...

- Десять дней, - подтвердил Гаджи. - Огневое дело знал слабо. - Он покачал головой.

- А вы, Таиров, его сразу узнали?

- Кого? - не вонял лейтенант.

- Огневое дело, говорю, вы сразу узнали? Или вас учили этому?

Таиров нахохлился:

- Зачем сразу? Учили, конечно...

- Правильно. Вот и его, новичка, следовало учить...

- Мы учили! - вспыхнул Гаджи. - Зачем не учили? Он пришел - пищал, не командовал. Десять дней был - голос как труба стал...

- Это хорошо, - пряча улыбку, сказал майор. - Командир должен вести себя уверенно, твердо. В этом и голос не последнюю роль, конечно, играет. Но главное для боя, сами понимаете...