большой, так будет? Почему так: мальчишки за критику бьют, девчонки дуются,

учителя и родителя пресекают. . Может, норов у людей сильнее ума?

Запутанность! А как в других странах? Тоже, наверно, крысятся на критику? У

Торопчиных на столике лежала французская газета «Юманите». Президента де

Голля разрисовали. Прямо гадкий утенок с вытянутым вверх черпаком. Как

пропустили! Попало, видимо, карикатуристу. Ну его, все это. Где теперь наши?

Лиза с Игорешкой домой на автобусе едут. Зачем она плакала и извинялась? Как

я ее люблю! Торопчины едут вместе с ними. Сергей Федорович был

скучноватый, без очков и щетиной подзарос. Если верить Владьке, Сергей

Федорович бреется два раза в день. Только про спекание кокса говорит, про

футбол, про песни шансонье. Что он думает о Франции и про нас?

Наталья Федоровна почему-то сильно переменилась. Неделю нет писем с

Кольского полуострова, от детей. Чего тут такого? Залезли в глухомань. Почему

она не вышла замуж? Ведь милая. Так о Родине говорила! Интересно, я бы

захотела переехать в Россию, если бы родилась за границей и много лет прожила

там? Захотела бы! Во у нас какой Урал! Все на свете на Урале!.. И в прибавок то,

чего нигде нет. Обидно, с отцом мало говорили и не узнала, что для него Родина.

Домой он, конечно, не поехал. Нет, поехал. Проводит Колю Колича и пойдет с

Бизиным в «Поддувало» выпить с получки и с горя. Правда, Бизин не с горя, в

честь победы. Бизину что? Он рессорный! Хоть что самортизирует.

Глупо я. Вид одно, в душе иногда другое. Моя мама прилюдно радостная.

Как солнышка напилась. Что у нее на сердце - никто и не догадывается. «Зачем

буду втягивать в свои невзгоды. Собственных у каждого хватает».

Владька, кособочась, стоял между столиком и сиденьем. От проводов у него

осталась легкая неловкость. Хоть он и считал, что в кажущемся неединстве

форм, красок, явлений заключается целостность, его раздражало, что на перроне

находились строгая, безукоризненная в помыслах, речи и одежде Галина

Евгеньевна и неутюженый, пьяный Коля Колич. Он подумал около вокзала, что

несоединимость каких-то элементов действительности, видимо, не

материальная и не абстрактно-философская категория, а нравственная,

обусловленная привычками, обычаями, моралью определенной среды и

особенностями личного восприятия. Это его успокоило, как всякое продвижение

к ясности.

В отличие от Маши он не был склонен улавливать, как изменяется

настроение тех, с кем он общался. Не то чтобы он был черств - просто ему

претило гадать над колебаниями в чьих-то чувствах, тем более вытягивать из

человека, что там с ним творится. Если потребуется, человек сам заговорит с

тобой. А пока он молчит, в его душу никто не должен лезть. Закручинилась тетя

Наталья Федоровна, - он ни о чем ее не спрашивал. Не имел привычки вникать в

чужие истории. Оставаться сторонним тому, что отвлекает от математики и

саморазвития - с таким девизом он старался жить вот уже два года. Все то, чем

люди занимались, он делил на три сущности: значительное, чуждое, нестоящее.

На том, что находил значительным, он концентрировал сознание; к тому, что

представлялось чуждым или нестоящим, пребывал в равнодушии. Быт -

пустяковое. Отношения вне труда и познания - скукота. Политика - за пределами

его склонностей. Любовь - банальность, уступка физиологии... Он скучал, когда

Торопчины принимались вспоминать свой переезд в Россию; в нем закипало

презрение, когда кто-нибудь кичился тем, что провел каникулы в Москве, а кого-

то распирала гордыня, что их семья переберется на Кавказ. «Географическое

тщеславие» - он его выводил из мещанства. Для Владьки было важно не где

жить, а чему учиться и служить, как проявить себя перед человечеством...

Маша, чтобы не увязнуть надолго в мучительности перронных впечатлений,

стала смотреть за окно. По закрайкам березняков четырехгранные под крышами

стожки. Чудно! А у нас никогда сено не закрывают и не стожки - стожищи!

Роторный канавокопатель. Солдаты, стягивающие кабель с катушки. Сорока на

сосне. Меркло-зеленые клубы ивняка над речкой. Возле всего хотелось бы

остановиться. Вдохнуть сенной аромат. Подбежать к солдатам. Отразиться в

реке. А все - пролетом. Убегающее пространство жадно: всасывает деревни,

леса, равнины, путников, а заодно как бы всасывает твое прошлое со всем, что в

нем было: с надеждами, смятением, боязнью смерти, открытиями, тягой к

достоинству и состраданию...

На подъеме свалило на сиденье Владьку тепловозным рывком. Маша

заулыбалась. Он усмехнулся. Что ты за существо, Владька? Почему ты спокоен

и важен? И сомнений у тебя, кажется, нет, и родных, и друзей?

«Интересно, как ему мой отец?»

- Нормальный дядька.

- Определенней?

- Не выдающийся и не посредственный. Нормальный. Торопчины чтут.

Значит, порядочный.

- А умный?

- Не мыслитель. Из-за стенгазеты чего-то... Мелочь - и столько усилий.

Крупно расходоваться надо. Ради значительного общественного отзвука.

- Он не о масштабах заботится. Для тебя это соринка, для него - бревно в

глазу. Он проводит на коксовых печах почти полсуток и желает думать сам, не

по-трайновски. Если я начну тебе указывать, как ехать в поезде и как обходиться

с проводниками, ты меня сразу возненавидишь.

- Указывай сколько угодно. Я оглохну.

- Не у всех такие нервы.

- В твоем возражении есть смысл. Кстати, твоему отцу не мешает

познакомиться с моим папашей. Вот у кого замах! Под шестьдесят. Три высших

образования. Тартуский университет. Физмат. Ленинградский. Филфак.

Троицкий ветеринарный институт. Знает все - от анатомии животных до

спиральных галактик. Он астматик. Дома бывает только наездом. Город-то

загазован. Скитается по стране в поисках поселков с чистым воздухом. Не

задыхается - оседает на полгода. Любая умственная работа в его возможностях.

Ветврачом бойни был, экскурсоводом планетария был, инспектором по

растениеводству, заведующим райотделом культуры... Чаще преподает: физик,

латинист, литератор, обществовед... Универсал! С месяц даже физкультурником

был, это при своей-то астме... Мотается по стране. Значительные наблюдения.

Периодически суммирует. Сядет - и раз-раз-раз - записку в Центральный

Комитет партии. Я, дескать, такой-то, имеющий три высших образования,

проведя несколько лет на целине, пришел к выводу, что нельзя терпеть дальше,

чтобы так мало было элеваторов. Сейчас много полигонов по изготовлению

железобетонных конструкций, стыкуются, свариваются, собираются они

стремительными темпами, потому это надо осознать и покрыть целину широкой

сетью элеваторов, иначе не меньше трети зерна будет сгорать и терять сортность

в буртах. Но и это не все. Там-то надо протянуть асфальтовое шоссе, оттуда

дотуда налить бетонку, сюда проложить узкоколейку или широкопутку. Все

распишет тщательно - по пунктам и подпунктам. Остается лишь принять

государственное постановление. Великолепный папаша?

- Хорош.

- Когда заглянешь к нам, сможешь лицезреть борца за усовершенствование

общества. Если будешь внимать его речам, узнаешь, что он давал

дипломатические советы Молотову, и тот, разумеется, принимал их, что он

предсказал президенту Кеннеди гибель от руки террориста в письме по поводу

Карибского кризиса. Твое внимание его растрогает. В благодарность он

примется играть на скрипке, поясняя при этом, что он самоучка, что инструмент

расстроен, растрескался... Все наши улизнут в соседние комнаты, но тебе-то не

удастся. Он еще сообщит тебе, что Герцен умный писатель, что Врубель не

признавал Репина и был талантливей, что он отрицает все космогонические