Звери хорошо знали, что эта дичь не годилась для охоты. Но они не могли удержаться от искушения: у них потекли слюнки, и они подкрались ближе. Дикобраз продолжал грызть сухое дерево, но сразу остановился, как только рыси очутились совсем близко от него. Сунув нос в передние лапы и подняв вверх остроконечные иглы, он быстро укрылся под своим грозным вооружением. Оба хищника прилегли к снегу и жадно смотрели на грызуна. Наконец рысиха, голод которой взял верх над осторожностью, подвинулась еще ближе и высунула вперед морду, надеясь найти у врага какое-нибудь слабое место, не прикрытое страшными шипами. Самец предостерегающе заворчал. В то же мгновение дикобраз поднял кверху свой тяжелый хвост, усаженный самыми тонкими иглами, и шлепнул изо всей силы протянувшуюся к нему рысью пасть. Зашипев от боли, рысиха отскочила назад, унося с собой два или три гибких шипа, застрявших у нее в носу, словно булавки в подушке. Как ни терла она свою морду лапами, сколько ни каталась по земле, она никак не могла отделаться от вонзившихся ей в нос игл, зазубренные кончики которых держались очень крепко. Ей удалось только их сломать и уйти, унося с собой острия шипов, торчавших подобно осиному жалу в ее нежной коже. Время от времени она погружала свой нос в снег, чтобы хоть сколько-нибудь уменьшить боль. Эта неудача еще больше разожгла ее. Но самец остался равнодушен к страданиям подруги. Он только окончательно убедился, что дикобраза не стоит трогать, и решил заняться другой, менее опасной охотой. А муки подруги не находили сочувствия в его диком сердце. Подруга нужна была ему только для поисков крупной дичи — заблудившейся овцы или лани, — когда оба хищника, действуя заодно, могли быстрее и вернее сбивать с ног свою жертву. Между рысью и его подругой не было той тесной и прочной связи, которая так часто встречается между волком и волчицей.

Проходя среди высоких сосновых пней, звери опять сошлись ближе, хотя по-прежнему обращали мало внимания друг на друга. Но вот до слуха их донесся чей-то легкий топот, и оба они снова припали к снегу. Через минуту мимо них, совсем близко, промчался белый кролик. Его большие кроткие глаза были полны ужаса, и он так быстро промелькнул мимо рысей, что они не успели его схватить, хотя рысиха, лежавшая несколько дальше, попыталась придавить его лапой. Было ясно, что какой-то опасный враг преследовал кролика. Но кто бы он ни был, этот враг, рыси не боялись его. Они хотели есть.

Через несколько мгновений этот враг появился. Он бежал бесшумно, вытянув нос по следу. Он был мал, тонок, бел, длинен, гибок. Глазки его напоминали две капли расплавленного металла. Когда он поравнялся с рысью-самцом, тот хлопнул лапой, но промахнулся. Через мгновение на него бросилась самка. В когтях у нее оказалась крупная ласка. Она бурно барахталась в когтистых лапах и успела вонзить свои острые зубы в нос рыси. Но клыки зверя впились в ее гибкую спину, и жизнь покинула навсегда несчастного зверька. Кровь ласки потекла по морде рысихи, уменьшив немного жгучую боль, причиненную ей иглами дикобраза. С глухим ворчанием рысиха принялась за еду. Самец, убежденный, вероятно, в том, что он помогал своей подруге в охоте за этой дичью, потребовал своей доли и схватил было зубами одну из задних ног ласки. Но рысиха, заметив его движение, крепко ударила его когтями по голове. Самец побоялся связываться с ней. Злобно фыркнув, он отошел прочь и, сев на задние лапы, наблюдал за пиршеством своей супруги.

Но рысиха пировала недолго. Ласка была не настолько велика, чтобы утолить голод рыси. Хищница съела ее довольно скоро, потом провела лапой по морде и облизала грудь, очистив ее от крови. Она чувствовала бы себя вполне довольной, если бы не боль в носу.

Скоро из лесной чащи выскочил второй кролик и промчался между рысями. И самец и самка одновременно прыгнули к нему, но только столкнулись друг с другом. А кролик, вытянувшись во всю длину, невредимо пролетел под когтями зверей. Самец, находившийся ближе к ускользнувшему кролику, подумал, что он мог бы его убить, не помешай ему самка. Он рассвирепел и хватил ее так сильно лапой в бок, что она покатилась по снегу. Придя немного в себя, рысиха минуты две смотрела на своего друга сверкающими, как искры, глазами, как бы собираясь вцепиться ему в горло. Но затем, одумавшись и свернув в сторону, принялась обнюхивать мышиные следы.

Следы были довольно старые, но не безнадежные. Самка решила по ним идти. Самец, полагая, что она отыскала что-нибудь достойное охоты, подкрался ближе, желая посмотреть, что она выслеживала. Должно быть, тут недавно побывал охотник, потому что на земле лежал кусок мерзлой рыбы. Звери одновременно бросились к нему. Самец схватил его первый и сразу же сунул себе в пасть. Самка заворчала и зашипела от бешенства. Обнюхивая снег, нет ли здесь еще рыбы, самец сделал несколько шагов в сторону. Под снегом послышался заглушенный лязг железа. Хищник, изогнув спину горбом и взвизгнув от страха, подпрыгнул вверх — его левая передняя лапа была ущемлена стальным капканом!

Страшная ловушка была прикреплена цепью к тяжелому деревянному бревну, которое он не мог даже пошевельнуть. Он яростно грыз странный и ужасный предмет, захвативший его лапу, ревел, плевался и катался через голову, окончательно растерявшись от бесплодных усилий освободиться. Испуганная и ошеломленная рысиха попятилась назад, прижав уши к голове и прищурив глаза. Но затем, вообразив, вероятно, что в этих непонятных для нее движениях скрывался какой-то обман, она с грозным ворчанием придвинулась ближе. Еще через минуту, выведенная из себя видом своего судорожно метавшегося супруга, она громко взвизгнула и, как безумная, схватила его за горло.

Оба зверя превратились в рычавший и визжавший клубок меха и когтей. Самец катался по земле, причем тяжелый капкан беспрестанно наносил удары и ему и самке, а железная цепь с резким лязгом то обвивалась вокруг них, то развивалась. Кровь, комья снега и хлопья вырванной шерсти летели во все стороны. Измученный ударами западни и цепи, перепуганный непонятным бешенством самки, самец ослабел первым. Через несколько минут живой клубок распался. Безумные крики перестали нарушать безмолвие ночи и сменились глухим предсмертным хрипением. Самец лежал неподвижно. Самка терзала его еще несколько мгновений. Потом, придя внезапно в себя, она остановилась, попятилась назад и, взглянув на изуродованное и скорченное тело своего друга, скользнула в ближайшие кусты. Здесь, охваченная страхом, она вся съежилась и, словно зачарованная, выглядывала из-за своего прикрытия. Немного погодя, она поползла дальше и, скрывшись в глубине, лесной чащи, принялась облизывать раны и чистить шерсть. А распростертое тело самца с жестокими, — полуоткрытыми и застывшими глазами, постепенно коченело в сухом морозном воздухе.